Дождь в тот день лил так, словно небо решило смыть с лица земли все мои надежды. Я стояла в холле элитного бизнес-центра «Аврора», сжимая в руках картонную коробку с жалкими пожитками: степлер, кружка с надписью «Лучший сотрудник» (которая теперь казалась злой насмешкой) и пара фотографий.
Мимо проходили люди — уверенные, пахнущие дорогим парфюмом и свежесваренным кофе. Я для них была невидимкой. Пустым местом. Но хуже всего было то, что я чувствовала спиной взгляд. Взгляд, который жег сильнее, чем пощечина.
— Катя, ты все еще здесь? — голос Инги звучал как перезвон серебряных колокольчиков, но в нем был яд.
Я обернулась. Инга стояла на верхней ступеньке широкой лестницы, ведущей к лифтам. Она была безупречна. Бежевое пальто из кашемира, идеально уложенные светлые волосы, на губах — легкая, снисходительная улыбка победительницы. Рядом с ней, подобострастно кивая, стоял начальник отдела маркетинга, тот самый, который еще вчера хвалил мой отчет.
— Я жду такси, Инга Викторовна, — тихо ответила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Такси? — она картинно приподняла бровь. — Милочка, с твоим выходным пособием я бы советовала привыкать к метро. Или к пешим прогулкам. Говорят, полезно для фигуры. А то ты в последнее время... распустилась.
Она знала, куда бить. Знала, что я набрала вес из-за дешевых макарон и стресса, когда пыталась вытянуть ипотеку мамы и платить за учебу брата. Знала, что это пальто я ношу третий сезон, и на рукаве у него есть затертое пятно.
Всего год назад мы учились на одном потоке. Но Инга была дочерью владельца строительной империи, а я — девочкой из пригорода, поступившей на бюджет. Когда она предложила мне работу в фирме своего отца, я думала, что вытянула счастливый билет. «Ты будешь моей правой рукой, Катька! Мы свернем горы!» — говорила она, чокаясь бокалом шампанского на выпускном.
Реальность оказалась иной. Я стала не правой рукой, а мальчиком для битья. Я писала за нее отчеты, придумывала стратегии, которые она выдавала за свои, бегала за ее бесконечными латте на миндальном молоке и терпела, терпела, терпела. Потому что нужны были деньги. Потому что боялась потерять это место.
А сегодня утром она уволила меня. Просто так.
— Ты не вписываешься в концепцию нашего нового бренда, Катя, — сказала она, рассматривая свой маникюр. — Нам нужны яркие, дерзкие лица. А у тебя лицо... ну, скажем честно, уставшей домохозяйки. К тому же, я беру на твое место свою кузину. Семейные ценности, понимаешь?
И теперь она стояла наверху, сияющая и недосягаемая, а я была внизу, в мокрых ботинках.
— Инга, — я сделала шаг вперед. — Тот проект по ребрендингу... Это ведь моя идея. Полностью моя. Ты не сможешь его реализовать без моих черновиков.
Она рассмеялась. Смех был звонким, искренним.
— Какая же ты наивная, Катерина. У кого власть, у того и идеи. Кто поверит тебе? Серой мышке, которую вышвырнули за некомпетентность? Посмотри на себя. Ты — никто. Пыль на моих туфлях. И всегда ею будешь.
Она развернулась на каблуках, взмахнув полами роскошного пальто, и направилась к лифту. Охрана проводила ее почтительными взглядами. Я видела, как она что-то сказала своему спутнику, и они оба засмеялись.
Я вышла на улицу, под ледяной дождь. Такси я так и не вызвала — на карте оставалось триста рублей, а ехать нужно было на другой конец города. Я побрела к автобусной остановке. Вода хлюпала в ботинках. В коробке звякнула кружка.
Тогда, стоя под протекающим козырьком остановки, вдыхая запах выхлопных газов и мокрого асфальта, я дала себе слово. Я не знала как, не знала когда, но я поклялась, что однажды наши роли поменяются.
В тот момент мимо пронесся серебристый «Мерседес». Я успела заметить профиль Инги за рулем. Она говорила по телефону и даже не смотрела на дорогу, обрызгав грязной водой людей на остановке.
— Чтоб тебе пусто было, королева, — прошептала рядом какая-то бабушка, вытирая плащом грязные брызги с сумки.
Я промолчала. Ярость внутри меня переплавилась в холодный, тяжелый слиток. Я больше не буду плакать. Я больше не буду терпеть. Жизнь — это колесо. И если сейчас я в самом низу, раздавленная в грязи, значит, движение наверх неизбежно. Главное — начать крутить это колесо самой.
Дома, в маленькой съемной студии, я достала ноутбук. Тот самый проект, который украла Инга, был у меня не только в голове. У меня были исходники, черновики, переписки. Но главное — у меня была злость. Та самая продуктивная злость, которая заставляет людей сворачивать горы, когда терять уже нечего.
Я открыла файл резюме. Удалила строчку «помощник руководителя». И написала: «Кризис-менеджер. Специалист по стратегическому развитию».
В конце концов, свой личный кризис я уже начала. Осталось только развить стратегию.
Прошло полгода. Говорят, время лечит, но в моем случае время работало как точильный камень. Оно заостряло мои навыки и стачивало лишние эмоции.
Первый месяц был адом. Меня не брали никуда. Звонили из отдела кадров фирмы отца Инги и давали мне «черную метку». Инга постаралась на славу, распустив слухи, что я украла корпоративные данные. Я ела гречку, заваривала один пакетик чая трижды и работала фрилансером за копейки, берясь за самые грязные заказы по копирайтингу и дизайну.
Но однажды мне позвонили.
— Екатерина Андреевна? Это Виктор Петрович Громов. Конкурент вашего бывшего... работодателя. Я видел презентацию, которую фирма «Аврора» представила на тендере на прошлой неделе. Блестящая работа.
— Спасибо, но я там больше не работаю, — сухо ответила я.
— Я знаю. Я также знаю, что стиль этой презентации до боли напоминает ваш дипломный проект, который я имел честь рецензировать три года назад в университете. Я тогда еще подумал: у этой девочки большое будущее.
Громов был акулой. Старой, битой жизнью акулой строительного бизнеса, которого отец Инги давно мечтал сожрать. Виктор Петрович предложил встречу. Не в офисе, а в простом кафе. Он пришел в потертом свитере, заказал черный кофе и положил передо мной папку.
— Я хочу уничтожить их, Катя, — сказал он просто. — Они играют грязно. Инга Викторовна, получив должность директора по развитию, завалила три крупных объекта. Она думает, что бизнес — это красивые презентации и фуршеты. А бизнес — это война. Мне нужен начальник штаба.
Я согласилась. Не ради денег, хотя зарплата была в три раза выше той, что платила мне Инга. Я согласилась ради возможности увидеть, как рушится её карточный домик.
Мы работали по восемнадцать часов в сутки. Я знала слабые места «Авроры» изнутри. Я знала, где они экономят на материалах, знала, какие подрядчики у них «липовые», знала, что вся их отчетность держится на честном слове и кумовстве.
Шаг за шагом мы откусывали их клиентов. Сначала мелких, потом средних.
А у Инги тем временем начиналась своя «черная полоса». Я узнавала новости из сплетен в профессиональной тусовке.
Сначала от Инги ушел муж — тот самый красавец-стартапер, которым она хвасталась в соцсетях. Оказалось, он любил не Ингу, а деньги её папы. Когда у папы начались проблемы с налоговой (не без нашей с Громовым косвенной помощи — мы просто обратили внимание нужных органов на нестыковки в тендерах), муж испарился вместе с её личными сбережениями.
Потом случился скандал с обрушением перекрытий в элитном ЖК, который курировала лично Инга. Видео, где она кричит на журналистов, обзывая их «нищебродами», разлетелось по всему интернету. Это был пиар-суицид. Отец, пытаясь спасти остатки репутации, отстранил дочь от дел. Говорили, что он перенес инфаркт и теперь фирмой управляют внешние антикризисные управляющие, которые первым делом урезали все расходы.
Я помню тот день, когда мы выиграли главный городской тендер. Это была окончательная победа. «Аврора» была на грани банкротства.
Я сидела в своем новом кабинете. Панорамные окна, кожаное кресло, на столе — свежие цветы. Я посмотрела на себя в зеркало. Дорогой костюм, стильная стрижка, уверенный взгляд. Я больше не была «серой мышкой».
Но странное дело — радости не было. Было лишь чувство глубокого, холодного удовлетворения, смешанного с усталостью. Я прокручивала ленту новостей в телефоне и наткнулась на статью: «Дочь строительного магната продает недвижимость за долги». На фото Инга выглядела неважно. Без макияжа, в какой-то мешковатой одежде, она пыталась закрыть лицо рукой от камер.
— Катерина Андреевна, машина подана, — голос секретаря вывел меня из задумчивости.
— Спасибо, Лена. Я сегодня сама за рулем. Хочу прокатиться.
Я вышла на парковку. Мой новый темно-синий внедорожник блестел под фонарями. Ровно год прошел. Ровно год с того дня, как я стояла под дождем с коробкой в руках.
На улице снова была отвратительная погода. Осень вступила в свои права, превращая город в серую, унылую массу. Ветер срывал последние листья, швырял их в лобовое стекло.
Я ехала по улицам, не особо разбирая дороги, пока не поняла, что подсознательно двигаюсь к своему старому офису. К тому самому бизнес-центру. Зачем? Может быть, чтобы поставить финальную точку? Или убедиться, что призраки прошлого больше не имеют надо мной власти?
Я свернула на знакомый проспект. И тут я увидела её.
Это было почти мистическое совпадение. Хотя, какая мистика? Остановка находилась всего в квартале от здания суда, где сегодня слушалось дело о банкротстве её отца.
Инга стояла у расписания автобусов.
Я притормозила, не веря своим глазам. От былого лоска не осталось и следа. Нет, она не была в лохмотьях, но для человека, который привык к высокой моде, её вид был кричащим. Дешевая куртка из масс-маркета, явно купленная впопыхах, джинсы, забрызганные грязью снизу. Но больше всего меня поразила обувь. На ногах у неё были те самые дорогие брендовые сапоги на шпильке, которые она носила год назад. Но теперь каблуки были сбиты, кожа покрылась соляными разводами, и выглядели они на фоне этой грязной остановки так же нелепо, как бальное платье на скотобойне.
В руках она держала объемную сумку, набитую бумагами. Зонта у нее не было. Она вжимала голову в плечи, пытаясь укрыться от косого дождя за узкой рекламной стойкой.
Вокруг нее стояли люди — те самые «простые смертные», которых она презирала. Они толкали её локтями, кто-то наступил ей на ногу, и я увидела, как исказилось её лицо. Не от злости, нет. От бессилия. От того самого чувства, когда ты понимаешь: ты никто, и никому до тебя нет дела.
Я могла бы проехать мимо. Нажать на газ, обдать её волной из лужи, как она сделала это год назад, и умчаться в свою новую, успешную жизнь. Это было бы справедливо. Это было бы то самое кармическое зеркало.
Но я остановилась.
Включила «аварийку», медленно опустила тонированное стекло. Теплый воздух из салона, пахнущий кожей и моим любимым парфюмом, вырвался наружу, смешиваясь с холодной сыростью улицы.
Она не смотрела на машины. Она вглядывалась вдаль, высматривая автобус, щурясь от ветра.
— Ну что, ждешь? — спросила я. Голос прозвучал громко и уверенно, перекрывая шум дождя.
Инга вздрогнула и обернулась. Секунду она смотрела на меня пустым взглядом, не узнавая. Потом ее глаза расширились. В них мелькнуло узнавание, затем стыд, и наконец — страх. Она узнала меня. Она узнала свою бывшую «серую мышку».
— Катя? — её губы едва шевелились.
— Екатерина Андреевна, если быть точной, — поправила я, положив руки на руль. — Но для тебя можно просто Катя. Садись.
Она замерла. Гордость боролась в ней с холодом и отчаянием. Я видела эту борьбу. Год назад она бы плюнула в мою сторону. Но год на дне меняет людей. Или ломает их.
— Я... я жду автобус, — пробормотала она, пытаясь выпрямить спину. — Мне не по пути.
— Ты даже не знаешь, куда я еду, Инга. И давай честно, автобус придет через двадцать минут. Ты промерзла до костей, а твои сапоги совсем не для этой погоды. Садись. Я не кусаюсь. В отличие от некоторых.
Она помедлила еще секунду, потом, словно сломавшись, шагнула к машине. Открыла дверь и неловко плюхнулась на пассажирское сиденье.
В машине повисла тишина. С нее капала вода на дорогой коврик. Она сжалась, стараясь занимать как можно меньше места, прижимая к себе сумку.
— Пристегнись, — сказала я, трогаясь с места.
Мы ехали молча минут пять. Я чувствовала, как её трясет мелкой дрожью.
— Куда тебе? — спросила я, не поворачивая головы.
— На окраину, в Южный. К маме, — тихо ответила она. — Квартиру... опечатали сегодня утром.
В этом «Южный» было столько безысходности. Это был самый депрессивный район города.
— Понятно.
— Ты довольна? — вдруг спросила она. Голос был хриплым. — Ты ведь этого хотела? Увидеть меня такой?
Я остановилась на светофоре и наконец посмотрела на неё.
— Знаешь, Инга, год назад я мечтала об этом моменте. Я проигрывала его в голове сотни раз. Как я проезжаю мимо, как смеюсь тебе в лицо. Как говорю тебе, что ты пыль.
Она опустила глаза.
— Но сейчас... — я вздохнула. — Сейчас мне все равно. Я не чувствую торжества. Я просто вижу женщину, которая попала в беду. Жизнь — это колесо, Инга. Сегодня ты внизу, завтра я. Или наоборот. Никто не застрахован.
Я полезла в бардачок, достала визитку и протянула ей.
— Что это? — она с опаской взяла карточку.
— Номер моего HR-отдела. Нам нужен помощник администратора. Работа собачья: отвечать на звонки, бегать за кофе, сортировать почту. Зарплата маленькая, требований много. Начальство строгое.
Инга подняла на меня глаза. В них стояли слезы.
— Ты... ты издеваешься? Предлагаешь мне стать девочкой на побегушках? У тебя?
— Я предлагаю тебе работу. Честную работу. Ту самую, с которой ты меня вышвырнула. У тебя нет образования, кроме диплома, который купил папа, и нет опыта, кроме руководства развалом компании. Никто в этом городе тебя не возьмет, Инга. Твоя репутация идет впереди тебя. А я знаю, что ты умеешь быть организованной, когда хочешь.
Загорелся зеленый. Я нажала на газ.
— Решай сама. Можешь выбросить визитку и гордо ехать к маме в Южный ждать чуда. А можешь прийти в понедельник к девяти. Но предупреждаю: никаких поблажек. Опоздаешь на минуту — уволю.
Мы доехали до её остановки в Южном. Дождь почти прекратился.
Инга вышла из машины. Она постояла секунду, держась за ручку двери, словно хотела что-то сказать, но промолчала. Захлопнула дверь.
Я видела в зеркало заднего вида, как она стоит на грязном тротуаре, глядя вслед удаляющимся красным огням моей машины. В руке она крепко сжимала белую визитку.
Я не знала, придет она или нет. И честно говоря, мне было все равно. Я свой гештальт закрыла. Колесо фортуны сделало полный оборот, и я, наконец, могла просто жить дальше, не оглядываясь назад.
Я включила музыку погромче и нажала на педаль газа. Впереди была свободная дорога.
Понедельник начался с тяжелого, давящего тумана за окном. Я приехала в офис раньше всех, в восемь тридцать. Мне нужно было подготовить документы к совещанию, но, если честно, я просто хотела проверить: придет она или нет?
В восемь пятьдесят пять в приемной звякнул дверной колокольчик. Я смотрела на монитор камеры наблюдения. Инга.
Она была одета в строгую белую блузку (кажется, из старых запасов, но тщательно отглаженную) и черную юбку. На ногах — простые балетки. Видимо, те убитые сапоги на шпильке окончательно развалились. Она вошла нерешительно, озираясь, словно ожидала, что сейчас из-за угла выскочит охрана и вышвырнет ее.
— Доброе утро, — сказала она секретарю Лене. Голос был тихим, лишенным привычных металлических ноток.
Лена, которая знала всю подоплеку (я не скрывала, кого беру на работу), смерила ее оценивающим взглядом поверх очков.
— Вы к кому? А, новенькая... Екатерина Андреевна у себя. Ждет.
Инга постучала в мою дверь ровно в девять ноль-ноль.
— Войдите.
Она переступила порог. В ярком электрическом свете офиса она выглядела еще более осунувшейся, чем тогда, под дождем. Под глазами залегли тени, руки нервно теребили ремешок дешевой сумки.
— Я пришла, — выдохнула она.
Я не предложила ей сесть. Я продолжала печатать, не поднимая глаз от ноутбука. Это был ее старый прием. Она мариновала меня так часами.
— Вижу, — бросила я спустя минуту. — Твое рабочее место в углу, за принтером. Лена объяснит обязанности. Первая задача: разобрать архив за прошлый год. Там бардак. Вторая: мне нужен кофе. Двойной эспрессо без сахара. И поживее. Через двадцать минут у меня планерка.
Инга вспыхнула. Я видела, как на ее шее проступили красные пятна.
— Катя... Екатерина Андреевна, я не секретарша. У меня диплом управленца...
Я наконец подняла глаза и посмотрела на нее в упор. Тяжелым, немигающим взглядом.
— Управленца, который развалил компанию отца? Здесь ты — помощник администратора. Если тебя это не устраивает, дверь там. Я никого не держу.
Она молчала долгих пять секунд. Я слышала, как гудит кулер в коридоре. Потом она кивнула, резко развернулась и вышла.
Через десять минут на моем столе стояла чашка. Кофе был идеальным. Горячим, крепким, с густой пенкой. Именно таким, какой я годами носила ей, пока она кривилась и выливала его в цветок, называя «помоями».
— Спасибо, — сухо сказала я. — Можешь идти к архиву.
Первая неделя была адом. Для нее — физическим и моральным. Для меня — психологическим.
Сотрудники шептались. Новость о том, что «та самая стерва из Авроры» теперь работает у нас на побегушках, разлетелась мгновенно. Я видела, как менеджеры среднего звена, которых Инга когда-то, возможно, даже не замечала, теперь отпускали в ее адрес колкие шуточки.
— Эй, новенькая! Бумагу в ксерокс загрузи, да побыстрее! — кричал ей прыщавый стажер из IT-отдела.
И она шла и загружала. Молча. Сжав зубы так, что на скулах ходили желваки.
Она обедала одна, в маленькой подсобке, доставая из сумки контейнер с чем-то домашним. Я знала, что у нее нет денег на бизнес-ланч в кафе внизу. Однажды я зашла туда за водой и увидела, как она сидит на коробке с бумагой и ест пустую гречку. Увидев меня, она поспешно закрыла контейнер, словно стыдилась своей еды.
— Тебе удобно? — спросила я, кивнув на коробку.
— Нормально, — буркнула она. — Я не жалуюсь.
— Вот и отлично. После обеда нужно будет съездить на склад, проверить накладные. На автобусе. Курьер заболел.
Я была жестокой? Да. Я наслаждалась этим? В первые дни — да. Это было сладкое чувство реванша. Видеть, как она таскает папки, как бегает под дождем, как терпит насмешки. Но к концу второй недели что-то начало меняться.
Она не сдавалась. Она не ныла. Она не увольнялась. Она делала свою работу с какой-то яростной педантичностью. Архив был разобран идеально. Кофе всегда был горячим. На столе у меня всегда был порядок.
Она работала лучше, чем я когда-то. Потому что у меня была надежда на карьеру, а у нее была только борьба за выживание.
В пятницу вечером я задержалась в офисе. Все уже разошлись. Я вышла в коридор и увидела свет в дальнем углу, где сидела Инга.
Она спала, положив голову на клавиатуру. Рядом лежала стопка отсортированных договоров.
Я подошла ближе. Во сне ее лицо потеряло маску высокомерия и ожесточенности. Она выглядела просто усталой, загнанной женщиной. На манжете белой блузки я заметила крошечную штопку. Она зашила старую вещь, чтобы выглядеть достойно.
В груди что-то кольнуло. Злость, которая питала меня целый год, вдруг показалась пресной, как остывший чай. Я добилась своего. Я унизила ее. Я победила. Но почему мне так тошно?
Я тихо вернулась в кабинет, взяла свой запасной плед и накрыла ее плечи. Она не проснулась, только всхлипнула во сне, как ребенок. Я выключила свет в коридоре и ушла, оставив на ее столе конверт с авансом, который ей полагался только через две недели.
Прошел месяц. Инга вписалась в офисный ритм, став чем-то вроде «тени». Сотрудники перестали зубоскалить — сложно издеваться над человеком, который молча и качественно делает свою работу и никогда не огрызается.
Кризис случился в среду. У нас были переговоры с крупным заказчиком — сетью спа-салонов, которой владела жена одного нефтяника, Кристина Валевская.
Кристина была из той же тусовки, что и Инга когда-то. Золотая молодежь, прожигатели жизни. Я знала, что они были подругами. Или тем, что в их кругу считается дружбой.
Инга в тот день разбирала почту в приемной. Когда дверь распахнулась и вошла Валевская в облаке духов «Tom Ford», шлейф которых мог сбить с ног, Инга попыталась спрятаться за монитором. Не вышло.
— Боже мой! — взвизгнула Кристина, останавливаясь посреди приемной. — Глазам своим не верю! Инга? Громова? Это ты?
Я вышла из кабинета на шум. Сцена была отвратительной. Кристина, сияющая бриллиантами, тыкала пальцем в Ингу, которая вжалась в кресло, став белее бумаги.
— Девочки, вы посмотрите! — Кристина обернулась к своей свите. — Наша королева бетона теперь сидит на ресепшене! А мы-то думали, куда ты пропала! Говорили, ты спилась или уехала в монастырь. А ты, оказывается, офисный планктон!
— Здравствуйте, Кристина Игоревна, — глухо сказала Инга. — Вам назначено?
— «Кристина Игоревна»! — захохотала та. — Ты слышала? Она теперь вежливая! А помнишь, как ты меня с вечеринки выгнала, потому что у меня платье было из прошлой коллекции? Помнишь, Инга?
Инга молчала. Ее пальцы побелели, сжимая край стола.
— Принеси-ка мне водички, милочка, — Кристина плюхнулась на диван, закинув ногу на ногу. — Только не из под крана, я знаю вашу нищебродскую экономию.
В приемной повисла тишина. Лена-секретарь замерла. Сотрудники выглядывали из кабинетов. Все ждали. Ждали, что Инга сорвется. Или расплачется.
Инга медленно встала. Ее трясло.
— Вода в кулере, — тихо сказала она. — Стаканчики рядом.
Кристина изменилась в лице.
— Что ты сказала? Ты знаешь, кто я? Я могу купить эту контору вместе с тобой, убогая, и заставить тебя мыть полы языком!
Она схватила со стойки стакан с карандашами и швырнула его в Ингу. Карандаши разлетелись веером, стакан ударился о плечо Инги и упал на пол.
— Вон из моего офиса, — мой голос прозвучал как выстрел.
Я стояла в дверях своего кабинета. Кристина обернулась, удивленно хлопая накладными ресницами.
— Что? Вы мне? Екатерина Андреевна, вы же понимаете, что мы принесли вам контракт на три миллиона...
— Заберите свой контракт, — я подошла к стойке ресепшена и встала рядом с Ингой. Плечом к плечу. — И проваливайте. Я не работаю с базарными хамками. Даже если у них бриллианты в ушах.
— Да вы... вы пожалеете! — взвизгнула Валевская. — Я всем расскажу! Вас никто не наймет! Вы защищаете эту... воровку?
— Я защищаю своего сотрудника, — отрезала я. — Охрана! Выведите даму. Ей нужно проветриться.
Когда за Кристиной и ее свитой захлопнулась дверь, в офисе стояла гробовая тишина. Я повернулась к Инге. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых стояли слезы. По щеке текла тушь.
— Зачем? — прошептала она. — Ты же потеряла деньги. Огромные деньги.
— Деньги я заработаю, — я наклонилась и подняла с пола упавший карандаш. — А вот самоуважение купить нельзя. Иди умойся. У тебя тушь потекла. И сделай мне кофе. У нас еще много работы.
Я вернулась в кабинет, сердце колотилось как бешеное. Я только что слила крупного клиента. Виктор Петрович меня убьет. Или нет? Громов ценил принципы.
Через пять минут вошла Инга. Она привела себя в порядок. Глаза были сухими, взгляд — твердым. Она поставила чашку на стол.
— Спасибо, — сказала она. Не за то, что я ее взяла на работу. А за то, что я впервые за этот год отнеслась к ней как к человеку.
— Иди работай, Громова.
Вечером, когда я собиралась домой, Инга зашла ко мне.
— Катя... то есть, Екатерина Андреевна. Я посмотрела документы по тендеру, который мы готовим на следующую неделю. Там ошибка.
— Какая ошибка? Это проверяли юристы.
— Юристы проверяли юридическую часть. А я знаю схему. Там в субподрядчиках фирма «Вектор». Это фирма-однодневка, через которую мой отец... ну, в общем, отмывал деньги. Если вы с ними свяжетесь, вас подставят. Это ловушка. Конкуренты специально подсунули вам этот вариант.
Я похолодела. Если она права, то мы могли не просто потерять деньги, мы могли сесть.
— Ты уверена?
— Абсолютно. Я видела эти документы у отца в сейфе два года назад. Я знаю фамилии учредителей.
Она подошла к столу, взяла карандаш и быстро набросала схему на листе бумаги.
— Вот здесь и здесь. Проверьте через свои каналы.
Я смотрела на схему. Это было гениально и просто. И это спасало мою шкуру.
— Почему ты мне это говоришь? Ты могла бы промолчать. И тогда я бы разорилась. И мы снова поменялись бы местами.
Инга горько усмехнулась.
— Колесо фортуны? Знаешь, Катя, я устала от этого колеса. Мне надоело крутиться. Я просто хочу нормально жить. И... ты сегодня за меня заступилась. Никто и никогда за меня не заступался просто так. Всегда чего-то хотели взамен.
В этот момент я поняла, что передо мной больше нет той Инги, которую я ненавидела. Той Инги больше не существовало. Передо мной сидел битый жизнью, но умный и опасный союзник.
Мы выиграли тот тендер. Благодаря информации Инги мы не просто обошли ловушку, мы вывели конкурентов на чистую воду, предоставив комитету доказательства их недобросовестности. Громов был в восторге. Он выписал мне огромную премию и предложил долю в бизнесе.
Я отдала половину премии Инге.
Она сначала отказывалась брать конверт.
— Это твоя зарплата за полгода вперед, — сказала я. — И купи себе нормальную обувь, ради бога. На тебя смотреть больно. И пальто. Зима близко.
— Я не возьму подачки.
— Это не подачка. Это плата за консалтинг. Ты спасла фирму.
Она взяла конверт. Руки у нее дрожали.
— Катя, — сказала она тихо. — Маме нужна операция. На сердце. Бесплатно очередь на полгода, она не доживет. Этих денег... как раз хватит.
Она заплакала. Не красиво, как в кино, а некрасиво, навзрыд, размазывая слезы кулаком. Я подошла и, поколебавшись секунду, обняла ее. Она уткнулась мне в плечо, пахнущее дорогим парфюмом, и рыдала, выплескивая все напряжение последних лет.
С того дня все изменилось. Инга больше не сидела на ресепшене. Я перевела ее в аналитический отдел. Официально она была младшим аналитиком, но фактически стала моим серым кардиналом. Она знала всю гниль этого бизнеса изнутри, знала все скелеты в шкафах наших партнеров и врагов. Мы стали страшной силой. Моя энергия и стратегия плюс ее циничное знание подковерных игр.
Через полгода мы сидели в ресторане. Не в том пафосном месте, где любила бывать «старая» Инга, а в уютном итальянском ресторанчике с клетчатыми скатертями. Мы отмечали завершение крупного проекта.
Инга выглядела отлично. На ней был простой, но качественный брючный костюм, волосы были аккуратно уложены. В глазах появился спокойный блеск.
— Знаешь, — сказала она, крутя в руках бокал с красным вином. — Я ведь благодарна тебе.
— За что? За то, что унижала тебя? Заставляла носить кофе?
— За то, что спустила меня с небес на землю. Если бы не ты, если бы не этот крах... я бы так и осталась той пустышкой. Я бы вышла замуж за очередного идиота, родила бы ему детей, которых воспитывали бы няни, и спилась бы от скуки к сорока годам. Я ничего не умела. Я никого не любила. А теперь... теперь я чувствую, что я живая. Я сама оплатила маме врачей. Сама, понимаешь? Не папиными деньгами. Своими.
— Ты хороший специалист, Инга, — признала я. — Я бы не справилась без тебя с «Сити-Групп».
— Мы бы не справились, — поправила она. — Мы хорошая команда. Кто бы мог подумать, да?
В этот момент в ресторан вошел мужчина. Высокий, седой, в дорогом пальто. Это был отец Инги. Он вышел из тюрьмы по УДО неделю назад. Он сильно постарел, сдал, опирался на трость.
Он увидел нас. Увидел свою дочь, сидевшую напротив той, кого он когда-то приказал уволить.
Инга напряглась. Я видела, как она сжала ножку бокала.
Отец медленно подошел к нашему столику.
— Здравствуй, дочь, — его голос скрипел. — Вижу, ты... устроилась.
Он перевел взгляд на меня. В его глазах была смесь ненависти и невольного уважения.
— Екатерина Андреевна, если не ошибаюсь?
— Добрый вечер, Виктор Сергеевич, — спокойно ответила я.
— Папа, тебе лучше уйти, — тихо, но твердо сказала Инга. — У нас деловой ужин.
— Деловой... — он усмехнулся. — Ты работаешь на врага, Инга. На тех, кто меня уничтожил. Ты предательница.
— Я работаю, папа. Просто работаю. То, чему ты меня никогда не учил. Ты учил меня быть принцессой, но забыл сказать, что замок может рухнуть. А Катя... Катя дала мне в руки мастерок, чтобы я могла построить свой дом. Сама.
Старик постоял еще минуту, тяжело дыша. Ему нечего было сказать. Его власть кончилась. Его деньги кончились. Его дочь выросла и перестала быть его собственностью.
Он махнул рукой и побрел к выходу, шаркая ногами. Одинокий, сломленный старик.
Инга проводила его взглядом. В ее глазах была грусть, но не было жалости.
— Тебе не жаль его? — спросила я.
— Жаль, — кивнула она. — Но я больше не буду жертвовать собой ради его амбиций. Жизнь — это колесо, Катя. Ты была права. Он был наверху, теперь он внизу. Я была внизу, теперь я... где-то посередине. И мне здесь нравится. Здесь твердая почва под ногами.
Мы вышли из ресторана поздно вечером. Дождя не было. Небо было чистым, звездным.
Мы подошли к моей машине.
— Тебя подбросить? — спросила я.
— Нет, — улыбнулась Инга. — Я купила машину. Не «Мерседес», конечно. Подержанный «Форд». Но он ездит. И он мой.
Она достала ключи, звякнув брелоком.
— До завтра, босс. Не опаздывай. Завтра тяжелый день.
— И тебе не хворать, Громова.
Я смотрела, как она садится в свою маленькую красную машинку, как уверенно выруливает на проспект.
Я села в свой внедорожник.
Колесо фортуны остановилось. Или, может быть, оно просто перестало иметь значение? Мы больше не были королевой и нищенкой. Не были врагами. Мы были просто двумя женщинами в большом городе, каждая из которых выучила свой урок.
И, черт возьми, это было лучшее чувство на свете — знать, что ты стоишь на ногах не потому, что тебе повезло, а потому, что ты умеешь держать удар.
Я завела мотор и поехала домой. Завтра будет новый день. И новые вершины, которые нам предстояло взять. Вместе или порознь — это уже не важно. Главное — мы обе умеем подниматься.
