Ксения была уверена, что страница с браком перевернута окончательно и бесповоротно еще три года назад. Но когда она приехала продавать свою дачу, чтобы закрыть ипотеку, то обнаружила там не пыль и запустение, а полноценный табор: бывшего мужа, его беременную пассию и бывшую свекровь, которая, кажется, планировала жить вечно. Снежный буран за окном отрезал пути к отступлению, и в доме начался суд Линча, где вместо молотка судьи использовались фамильный фарфор и убойные аргументы из прошлого.
***
— Ты бы хоть ноги вытерла, явление Христа народу! Натоптала, как в хлеву, а у Леночки, между прочим, токсикоз на пыль!
Я застыла в дверях с ключами в руке, чувствуя, как челюсть медленно, но верно стремится к полу. На моей веранде, в моем плетеном кресле, укутанная в мой любимый клетчатый плед, восседала Изольда Марковна. Она ела мое вишневое варенье — то самое, без косточек, урожая 2023 года — прямо из банки. Столовой ложкой.
— Изольда Марковна? — мой голос предательски дрогнул, но тут же окреп, наливаясь праведным бешенством. — А вы, простите, что здесь забыли? И где мои тапочки?
Свекровь (бывшая, Ксюша, бывшая! — напомнила я себе) неспешно облизнула ложку и посмотрела на меня как на таракана, который посмел выжить после дихлофоса.
— Мы здесь живем, милочка. Оздоравливаемся. А ты, я гляжу, все так же не умеешь одеваться. Что это за пуховик? Ты в нем похожа на гусеницу в трауре.
— Это "Монклер", Изольда Марковна. И это мой дом. По документам. Который я, кстати, завтра показываю риелтору. Так что у вас есть ровно пять минут, чтобы собрать вещи, варенье и...
Договорить я не успела. Из глубины дома, шаркая ногами, выплыл Вадим. Мой бывший. Тот самый Вадим, который клялся, что уедет на Гоа искать просветление, а сам, оказывается, оккупировал мою дачу в Подмосковье. Выглядел он, надо сказать, паршиво: растянутые треники, трехдневная щетина и виноватый взгляд побитого спаниеля.
— Ксюш... Ты чего без звонка? Мы бы подготовились... — промямлил он, пытаясь загородить собой проход в гостиную.
— Без звонка?! Вадик, это моя собственность! Я плачу за свет, который вы тут жжете! Кто там еще? Твой гарем?
— Не смей так говорить о Леночке! — взвизгнула Изольда Марковна, вскакивая с кресла с грацией рассерженного бегемота. — Она носит моего внука! В отличие от некоторых, пустоцветов карьерных!
Удар ниже пояса. Классика. Я вдохнула поглубже морозный воздух, пахнущий хвоей и грядущим скандалом.
— Значит так. Даю вам час. Если через час я увижу здесь хоть один ваш носок — вызываю полицию. Статья 139 УК РФ, незаконное проникновение в жилище. Время пошло.
Я демонстративно посмотрела на часы, но внутри все клокотало. За спиной Вадима мелькнула чья-то светлая макушка. Леночка. Та самая, ради которой он "искал себя". Ей было лет двадцать, не больше. Глаза как у олененка Бэмби, и живот, обтянутый розовым свитером.
— Вадик... Она нас выгонит? На мороз? — пропищало это создание.
— Никто никуда не пойдет! — рявкнула свекровь, стукнув ложкой по столу так, что банка звякнула. — На улице буран начинается! Ты не посмеешь, Ксения. Ты, конечно, стерва, но не убийца же!
Я глянула в окно. И правда, небо затянуло сизой мутью, и первые крупные хлопья снега уже летели горизонтально, предвещая недоброе.
***
Ситуация складывалась патовая. МЧС прислало смс о "желтом уровне опасности", дорогу заметало на глазах, а мой "Мини-Купер" уже жалобно поскуливал под окном, заваленный снегом по самые зеркала. Мы застряли. Вчетвером. В доме площадью шестьдесят квадратных метров.
— Я не буду есть из этой тарелки, на ней скол! — заявила Изольда Марковна, отодвигая свою тарелку.
Мы сидели за круглым столом в гостиной. Напряжение висело в воздухе, словно натянутая струна перед разрывом. Вадим суетился, пытаясь угодить всем сразу, и выглядел при этом жалко. Леночка жевала капустный лист с видом мученицы.
— Не ешьте, — отрезала я, наливая себе вина. — Можете вообще не есть. Голодание полезно для старческой деменции, говорят, проясняет ум.
— Вадим! Ты слышишь, как она со мной разговаривает? — взвыла бывшая свекровь. — Она желает мне смерти! В моем возрасте! После того, как я подарила ей лучшие годы своего сына!
— Мама, успокойся, пожалуйста... Ксюша просто устала, — Вадим попытался погладить мать по руке, но та отдернула ее, как от огня.
— Лучшие годы? — я рассмеялась, и смех вышел злым, лающим. — Изольда Марковна, ваш сын три года лежал на диване в моей квартире, пока я пахала на двух работах, чтобы оплатить его долги по игровым автоматам! Это вы называете "лучшими годами"?
— Это была депрессия! Творческий кризис! — вступилась Леночка. — Вадик очень ранимый, ему нужна поддержка, а не ваши эти... амбиции!
Я повернулась к девочке. Ей-богу, мне стало ее даже жаль. Такая чистая, незамутненная глупость в глазах.
— Деточка, — сказала я ласково. — Твой ранимый Вадик сказал тебе, что дача его?
Леночка замерла с вилкой у рта.
— Ну... Он сказал, это родовое гнездо...
— Родовое гнездо, купленное на мою премию и оформленное на меня, — чеканила я каждое слово. — Вадим, ты что, не сказал ей?
Вадим покраснел так, что стал сливаться со скатертью.
— Я... я собирался... просто момент был неподходящий... Леночке нельзя волноваться...
— Ах ты паразит! — вдруг выдала Изольда Марковна, но, к моему удивлению, не мне, а сыну. — Ты же сказал, что отсудил у нее дом! Ты сказал, что мы здесь пропишемся! Я же квартиру свою в Подольске продала, чтобы тебе на бизнес дать!
Повисла звенящая тишина. Слышно было только, как воет ветер в трубе и как тикают ходики на стене.
***
— Что ты сделала? — голос Вадима сел, он побелел так, что трехдневная щетина стала казаться угольной. — Мама, ты продала квартиру? А деньги где?
— Как где? У тебя! — Изольда Марковна победно выпятила грудь, глядя на сына как на неразумное дитя. — Я еще неделю назад перевела всё на твой «резервный» счет, который ты для инвестиций открывал! Хотела, чтобы ты увидел баланс и ахнул! Сюрприз!
Вадим замер, его лицо вытянулось, а глаза стали совершенно стеклянными.
— На какой счет? — прошептал он одними губами. — На тот, что в «Тинькофф»?
— Ну конечно! Ты же сам говорил: «Мама, это для будущего капитала»!
— Мама... — Вадим сполз по стене, схватившись за голову. — Я потерял доступ к этому счету полгода назад. Сим-карта, к которой он привязан, заблокирована, я ее выбросил! Я думал, он пустой!
Повисла звенящая тишина, которую нарушил мой истерический смешок.
— То есть... — я пыталась отдышаться, чувствуя, как ситуация превращается в фарс. — Вадик, ты серьезно? Твоя мать только что отправила два миллиона в цифровую могилу, потому что ты решил, что «инвестиции» — это слишком сложно, и выкинул симку?
— Я не знал! — взвизгнул он, вскакивая. — Откуда я знал, что она продаст квартиру?! Она молчала!
— Я хотела как лучше! — заревела Изольда Марковна, осознавая масштаб катастрофы. — Я думала, ты обрадуешься!
— Обрадуюсь?! — Вадим сорвался на визг. — Я теперь бомж! Мы все бомжи!
— Вадик, ты серьезно? — я вытирала выступившие слезы. — Ты развел собственную мать на квартиру?
— Я не развел! Я вложил! Просто курс упал... временно! — он вскочил, опрокинув стул. — Вы меня душите! Обе! Все трое! Я хотел как лучше! Я хотел стать мужчиной в этом доме!
— В моем доме, — поправила я.
Леночка вдруг начала тихо всхлипывать.
— Вадик... А как же наша свадьба? Ты сказал, мы продадим мамину квартиру, купим дом в Испании...
— В Испании?! — Изольда Марковна схватилась за сердце. — Он мне сказал, что вкладывает в акции "Газпрома"!
Картина маслом: "Крах надежд". Я смотрела на этот цирк и чувствовала странное, извращенное удовлетворение. Три года я винила себя, что "не уберегла семью", что была "слишком жесткой". А оказывается, я просто вовремя катапультировалась из горящего поезда.
— Так, — я встала. — Концерт окончен. Вадим, ты банкрот, лжец и, судя по всему, бездомный. Изольда Марковна, поздравляю, вы бомж. Леночка... ну, тебе просто не повезло.
— Ты не можешь нас выгнать! — зашипел Вадим, и в его глазах я увидела что-то новое. Злость. Настоящую, крысиную злость загнанного в угол зверька. — Здесь замело все! Связи нет! Мы здесь хозяева, пока буря не кончится. А ты... ты одна, Ксюша. Никто не знает, что ты здесь.
Он шагнул ко мне. Изольда Марковна притихла. Леночка перестала плакать. В воздухе запахло не просто скандалом, а реальной угрозой.
***
Я отступила к кухонной столешнице, нащупывая рукой тяжелую чугунную сковородку.
— Вадим, не дури. У меня в машине видеорегистратор пишет. И подруге я геолокацию скинула перед выездом. Если я не отпишусь через час — сюда приедет наряд.
Блеф. Чистой воды блеф. Связи не было уже полчаса, "Мегафон" умер первым, МТС хрипел в агонии.
— Врешь, — усмехнулся он. — Я же тебя знаю. Ты всегда одна. Сильная, независимая... и одинокая.
— А ну отошел от нее! — вдруг рявкнула Изольда Марковна.
Мы все вздрогнули. Свекровь стояла, уперев руки в боки, и смотрела на сына с таким презрением, что мне стало не по себе.
— Ты что удумал, щенок? На женщину руку поднять? Мало того, что мать по миру пустил, так еще и уголовщину разводишь?
— Мама, ты не понимаешь! Она нас уничтожит! — Вадим не унимался.
— Это ты себя уничтожил! — Изольда подошла ко мне и встала рядом. Плечом к плечу. — Отойди, сказала. Ксюша, наливай чай. Крепкий. Будем думать, что делать с этим идиотом.
Я была в шоке. Вадим, кажется, тоже. Леночка просто сползла по стулу в полуобморок.
— Вы что, сговорились? — прошептал он.
— Сядь, — скомандовала я, чувствуя неожиданную поддержку. — И руки на стол.
В эту ночь мы не спали. Буря выла так, что казалось, крыша вот-вот улетит в Изумрудный город. Свет погас около полуночи — оборвало провода. Мы сидели при свечах: я, моя бывшая свекровь-монстр и беременная любовница моего мужа. А Вадим, связанный скотчем по рукам (инициатива Изольды Марковны, между прочим!), сидел в углу на табуретке.
— У него игромания, — сухо констатировала Изольда, размешивая сахар в кружке. — Я знала. Но думала, прошло. Отец его такой же был.
— И вы молчали? — спросила я.
— А что я должна была сказать? "Ксюша, беги"? Ты была его шансом. Ты сильная. Я думала, ты его вытянешь.
— Я не буксир, Изольда Марковна. Я живой человек.
— Знаю. Теперь вижу. Прости, — она произнесла это тихо, глядя в чашку. — Я просто мать. Глупая старая мать.
Леночка вдруг подала голос:
— А мне он сказал, что вы его били... Морально.
Я посмотрела на нее.
— Били? Я ему бизнес купила. Дважды. И долги закрывала. Лена, беги от него. Пока не родила, беги.
***
К утру буря стихла, но намело так, что дверь не открывалась. Мы сидели в холоде, камин догорал. И тут началось.
Леночка охнула и схватилась за живот.
— Ой... Кажется...
— Что "кажется"? — насторожилась Изольда.
— Воды...
Мы с Изольдой переглянулись. Срок — семь месяцев. Рано.
— Вадим! — заорала я. — Где ключи от сарая? Там лопаты!
Вадим в углу замычал сквозь скотч (рот мы ему тоже заклеили, чтобы не ныл). Я сорвала ленту.
— В куртке... Ксюша, отпусти, я помогу!
— Сиди уж, помощник, — буркнула Изольда. — Ксюша, грей воду. Все, что есть. Я роды принимала сорок лет назад в фельдшерском пункте, вспомню.
— Какие роды?! Ей в больницу надо! — у меня началась паника.
— Не проедем мы! — рявкнула свекровь, мгновенно преображаясь из скандальной бабки в командира полка. — Тащи простыни, водку (для дезинфекции!) и ножницы. Быстро!
Следующие три часа были адом. Леночка кричала, Вадим выл в углу и молился, а мы с Изольдой Марковной работали как слаженная команда хирургов. Я держала, она командовала.
— Тужься, дура! Не жалей себя! Ради ребенка! — орала она на Леночку.
И Леночка тужилась. И я видела, как в глазах этой глупой девочки рождается женщина. Мать.
Когда раздался первый писк — слабый, похожий на мяуканье котенка, — мы с Изольдой рухнули на пол прямо там, у дивана.
— Мальчик, — выдохнула свекровь, вытирая окровавленные руки о свой халат. — Живой. Маленький, но живой.
Вадим плакал. Громко, навзрыд.
— Пустите меня... Дайте посмотреть...
Я подошла и разрезала скотч на его руках.
— Смотри. Но только попробуй тронуть. Убью.
***
К обеду пробился трактор. За ним — "Скорая".
Врач, молодой парень, осмотрел Леночку и ребенка, завернутого в мои кашемировые свитера.
— Ну, вы даете, дамочки. В рубашке родился пацан. И вы, мамаша, молодец. Грамотно пуповину перевязали.
Изольда Марковна гордо выпрямилась, поправляя растрепанные седые волосы.
— Старая школа.
Вадим суетился вокруг носилок.
— Леночка, солнышко... Я все исправлю! Я найду деньги!
Леночка посмотрела на него усталым, взрослым взглядом.
— Не надо, Вадик. Мама заберет меня в Воронеж. К себе.
Вадим застыл.
— В какой Воронеж? А как же мы?
— А "мы" кончились, — сказала она тихо. — Спасибо Ксении. Она мне глаза открыла. И Изольде Марковне... спасибо.
Свекровь подошла к сыну.
— Я еду с ней. В больницу. А потом... потом посмотрим. Квартиры нет, но есть пенсия. Вырастим. А ты, сын... ты оставайся. Разбирайся со своей жизнью сам. Впервые сам.
Вадим стоял посреди разгромленной гостиной, один, посреди осколков своей лжи.
***
Я закрывала дом. Заколотила ставни, повесила новый замок. Вадим ушел пешком до станции час назад, сгорбленный, в своем модном пальто, которое теперь выглядело как тряпка. Я не предложила подвезти.
Изольда Марковна уехала в "Скорой" с Леночкой и внуком. Перед отъездом она подошла ко мне.
— Ксения... — она мялась, что было ей несвойственно. — Варенье вкусное было. Прости за банку.
— Забирайте, — я вынесла ей еще две банки из кладовки. — И вот... это визитка моего адвоката. Он поможет выбить алименты с Вадима, если тот устроится на работу. И... если нужна будет помощь с переездом. Звоните.
Она посмотрела на меня долгим взглядом.
— Ты хорошая баба, Ксюха. Жаль, что не моя невестка больше. Но может, оно и к лучшему. Для тебя.
Она села в машину и не оглянулась.
Я осталась одна. Тишина звенела в ушах. Снег искрился на солнце так ярко, что больно было смотреть. Я села в свой "Купер", завела мотор.
Дом стоял за спиной — большой, пустой, холодный. Мой. Теперь точно только мой. Я продам его. Куплю студию с видом на океан или просто вложу в акции. Неважно.
Главное, что я выжила в этом террариуме. И, кажется, даже никого не убила. Хотя очень хотелось.
Я выехала на трассу. В зеркале заднего вида удалялась фигура Вадима, бредущего по обочине. Я нажала на газ.
Как вы считаете, правильно ли поступила Ксения в финале, предложив помощь свекрови? Не стоило ли ей просто вычеркнуть этих людей из своей жизни и забыть о них навсегда?