Малиновый закат позолотил верхушки лиственниц и кедров, протянул длинные тени по дороге, бегущей мимо избы, упал прохладой на травы – тяжёлые, густые и тёмные, по-осеннему терпкие и горькие, уже потерявшие былую сочность и упругость и склонившиеся к земле в глубоком поклоне, благодаря её за прошедшее лето, прощаясь. Листва готовилась опадать, чтобы укрыть всё пышным ковром. На тайгу опускались сумерки. Завели, несмотря на то, что вышел их срок, свои ночные рулады сверчки и цикады. На небесной тверди рассыпались горстью белые, бледные звёзды – сухощавые и строгие, как лики святых. Агафья и Аксинья сидели на крылечке, закутавшись в тёплые шали, и провожали уходящий день.
- Вот и ишшо один прошёл, - нарушила тишину Агафья, - Сколько их, тех дней, осталося, Бог весть. А всё ж таки люблю я эту жиссь. Хошь и хворые мы ужо с дедом, и сил всё меньше в телесах, а всё ж таки хочется жить-то. Ой, как хочется! Хорошо Господь тут, на земле, всё устроил, дивно, благолепно. И покидать жалко эдакую к
Публикация доступна с подпиской
Премиум-подпискаПремиум-подписка