Алексей, вернувшись из «командировки» (которая была двухдневным бегством в бизнес-отель), с опаской прислушался. Не было навязчивого голоса из кухни, запаха чуждых ему блюд, ощущения чужого, оценивающего взгляда. Он выдохнул.
— Спасибо, — сказал он Лене утром, глядя на идеально чистую столешницу, где не стоял чужой пирог. — Я ценю твой выбор.
Она кивнула, не поднимая глаз от своей чашки с чаем, который уже остыл. Её «пожалуйста» прозвучало так тихо, что он скорее угадал его по движению губ.
Первые дни он наслаждался покоем. Включал музыку, которую любил сам, не опасаясь комментариев. Работал из дома, не прячась в кабинете. Пытался вернуть ритуалы: обнял жену сзади, когда она мыла посуду. Она вздрогнула, как от удара током, и какая-то тарелка чуть не выскользнула у неё из рук.
— Что с тобой? — спросил Алексей, отпуская.
— Ничего.Просто задумалась, — Лена выдавила улыбку, которая была кривой, натянутой маской.
Недоумение начало подкрадываться к Алексею через неделю. Эта тишина была не живой, не мирной. Она была гробовой. Лена превратилась в идеальную, беззвучную тень. Она выполняла все домашние дела с механической точностью робота. Но огонь, что иногда теплился в её глазах, когда она рисовала когда-то эскизы или смеялась над глупой комедией, — угас. Её глаза стали стеклянными, смотрели куда-то сквозь него, сквозь стены.
— Давай сходим в кино. Выйдем куда-нибудь, – с глупой улыбкой на лице, произнес Алексей.
— Хорошо,— согласилась Лена, но в её тоне не было ни капли оживления. В кинотеатре она сидела, не шелохнувшись, глядя на экран пустым взглядом, и он знал, что она не видела фильма.
— Лена, мы же выиграли. У нас теперь наша жизнь. Давай… давай жить, — однажды ночью он сказал, повернувшись к её спине в постели.
— Я пытаюсь,— прозвучал из темноты шёпот, такой полный безысходности, что у него сжалось сердце от дурного предчувствия.
Алексей начал злиться. Его рациональный ум отказывался понимать. Он получил то, чего требовал! Границы были установлены! Почему же победа ощущалась как поражение? Почему его жена, вместо того чтобы расцвести в безопасности их союза, увядала на глазах?
Она перестала спать и Алексей хорошо об этом знал. Он просыпался среди ночи и видел её силуэт у окна в гостиной, или слышал, как она ворочается. Утром под её глазами лежали фиолетовые тени. Она стала терять вес, платья висели на ней, как на вешалке. Когда он касался её, чувствовал, как напрягаются все её мускулы.
— Ты заболела? Сходи к врачу, — потребовал он.
— Я схожу,— кивала она, но не шла.
Любовь, которую Лена всегда носила в себе тихой, преданной теплотой, теперь была отравлена. В ней замешалась тень страха — страх его холодного тона, его оценивающего взгляда, его следующего ультиматума. И под этим страхом клокотала новая, ужасная эмоция — обида. Подавленная, глухая, неосознанная. Обида за то, что он поставил её перед таким выбором. Обида за то, что его логичная крепость не оставила места для её душевной боли. Она начала бояться его, и это чувство было страшнее всего.
А потом случился звонок от тети Инны, младшей сестры матери. Лена взяла трубку в спальне, приглушив голос.
— Ленок, это тетя Инна. Ты как?
— Нормально…
— Слушай,а маму-то твою ты не видела? Она мне вчера звонила, голос какой-то странный, слабый. Говорит, давление за двести, таблетки не берут. Я ей: «Давай я врача вызову!» А она: «Не надо, не хочу никого». Гордая, как черт. Может, ты заедешь? Она ж тебе ничего не скажет, обиделась.
Мир поплыл перед глазами. Лена схватилась за спинку кровати.
— Хорошо,тетя, спасибо… я… я узнаю.
Она повесила трубку и села на пол, потому что ноги не держали. Хроническая болезнь матери, проблемы с сердцем и сосудами, о которых та всегда говорила с придыханием, — это была не просто манипуляция. Это была реальная опасность. За двести. Таблетки не берут. Слова звенели в ушах, как набат.
Она должна была сказать Алексею. Но когда он вечером спросил: «Что-то случилось? Ты вся белая», — из её рта вырвалось: «Голова болит. Пройдет».
Она увидела в его глазах моментальную вспышку подозрения. Холодный, аналитический взгляд. Он подумал, что это новая уловка. Что она пытается раскачать лодку, чтобы смягчить запрет. Боязнь его обвинений, его ледяного «Я так и знал» оказалась сильнее страха за мать. На тот момент.
На следующий день, в среду, когда Алексей ушел на важные переговоры до вечера, Лена села в машину и поехала на другой конец города, в старую хрущевку.
Сердце колотилось так, будто хотело вырваться. Она боялась, что Алексей установил слежку (это было уже паранойей, но разве его логика не была тотальной?). Она звонила в домофон, молясь, чтобы мать не выгнала её.
Дверь открылась. Тамара Ивановна стояла на пороге, и Лена едва сдержала крик. Мать постарела на десять лет за две недели. Лицо было одутловатым, землистым, глаза потухшими.
— Ты зачем? — голос был сухой, без интонаций.
— Мама,пусти. Тетя Инна позвонила…
— А,сестра. Язык у неё без костей. Ничего со мной нет. Умирать собралась, так одна.
Но она отступила, пропуская дочь. В квартире был тяжелый, затхлый воздух больного человека. На тумбочке — груда пустых упаковок от лекарств и тонометр.
Это стало началом двойной жизни. Агонии, растянутой во времени. Лена выкраивала минуты: говорила, что едет к стоматологу, к подруге. Она мчалась к матери, привозила продукты, лекарства, вызывала платного врача, когда таблетки не помогали, убирала в квартире. Каждый визит — это слезы, упреки «Зачем приехала? Иди к своему царю», а потом молчаливое, жадное поглощение её внимания.
Возвращаясь домой, она лихорадочно проверяла, не осталось ли запаха лекарств, не прилипли ли к одежде крошки от маминых сухарей. Она врала Алексею в глаза, подробно расписывая несуществующую встречу с «подругами».
Стресс съедал её изнутри. Она забывала поесть. Перестала отвечать на рабочие письма. Однажды, стоя в душе, она обнаружила клочья волос на сливе — целый комок. Её руки начали дрожать. Начались приступы тахикардии, когда казалось, что сердце вот-вот разорвется. Она гуглила симптомы, читала про тревожное расстройство, панические атаки, но боялась идти к врачу — вдруг он что-то скажет Алексею? Вдруг пропишет лекарства, которые Алексей найдёт?
Однажды вечером Алексей застал её на кухне. Она просто стояла и смотрела на включенный чайник, который уже давно вскипел и отключился.
– Лена! — он резко взял её за плечо.
Она вздрогнула и дико, по-звериному, посмотрела на него. В её глазах был такой первобытный ужас и вина, что он отшатнулся.
— Что с тобой? — его голос стал жестким. — Что ты скрываешь?
— Я устала,— прошептала она, отводя взгляд. — Просто очень устала.
— От чего?— не отступал он. — От жизни в тишине и спокойствии? От того, что тебя наконец-то не тиранят?
В его словах была своя правда. И в её молчании — своя чудовищная ложь. Они смотрели друг на друга через пропасть, которую сами же вырыли. Он видел манипуляцию и слабость. Она видела равнодушие и подозрение.
Её здоровье, физическое и психическое, было похоже на треснувший хрустальный бокал, который пока еще держал форму, но в любой момент мог рассыпаться на тысячи острых осколков. И она знала, что когда это случится, порезаться придется всем. Но остановить это падение уже не было сил. Она могла только ждать, балансируя на краю, живя в аду постоянного вранья и вины, где каждое утро начиналось с вопроса: «А что, если сегодня маме станет хуже?» и «А что, если сегодня Алексей всё поймет?»
****
День ото дня, напряжение между супругами только росло. Алексей смотрел на Лену, и его терпение, как перетянутая струна, готово было лопнуть. Она сидела напротив, ковыряя вилкой в пасте, которую сама же приготовила. Её движения были медленными, задумчивыми, будто она разгадывала в тарелке не головоломку из морепродуктов, а смысл собственного существования. За последний месяц она превратилась в призрак. Бледная, почти прозрачная, с тёмными кругами под глазами, которые не скрывал даже тональный крем. Её молчаливая апатия была хуже любых слёз и скандалов.
— Все! Достаточно, — вдруг резко сказал он, отодвигая тарелку. — Хватит, Лена.
Она медленно подняла на него глаза. В них не было ни страха, ни интереса. Пустота.
— Хватит чего? — её голос был хриплым от молчания.
— Этой игры в молчанку.Этого… умирания на моих глазах. Я не могу больше на это смотреть. Ты либо мстишь мне тишиной, либо скучаешь по её диктату. И то, и другое — патология.
Она ничего не ответила, просто опустила взгляд обратно в тарелку. Это безучастие взбесило его окончательно.
— Знаешь что? — Он встал, прошелся по кухне. — Мы уезжаем. За границу. На море. На две недели. Солнце, море, никаких телефонов, никаких напоминаний. Мы должны заново научиться быть просто «мы». Без третьих лиц. Я всё забронирую.
Он ждал сопротивления. Слёз. Просьб не уезжать далеко. Но Лена лишь слабо кивнула.
— Хорошо,— прошептала она. — Может, и правда… поможет.
Её согласие было таким же безжизненным, как и всё остальное. Но Алексей ухватился за него, как за соломинку. Он с лихорадочной энергией взялся за организацию побега. Выбрал отель в Греции, на уединённом побережье. Купил новые купальник и парео, положил ей на кровать. «Примерь», — сказал. Она повязала парео поверх домашней одежды, посмотрелась в зеркало и сказала: «Красивое». Без интонации.
За день до вылета, вечером, в квартире царил предотъездный хаос: открытый чемодан, разбросанные вещи, документы на столе. Алексей чувствовал странное возбуждение — смесь надежды и отчаяния. Лена, бледная как полотно, нервно перебирала аптечку.
— Я… позвоню маме, — сказала она, не глядя на него. — Предупрежу, что будем вне зоны.
Алексей почувствовал ледяную иглу в груди. Но запретить? Это выглядело бы абсурдно.
— Хорошо, — кивнул он, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально. — Только быстро».
Она вышла на балкон, закрыв за собой стеклянную дверь. А Алексей остался сидеть на диване в гостиной, повернув голову к балкону. Он наблюдал как её плечи сначала напряглись, а потом внезапно обмякли. Потом она резко дернулась, схватилась за перила. Через стекло до него донёсся не крик, а какой-то сдавленный стон, похожий на предсмертный хрип.
Он распахнул дверь.
— …Спасибо…я… я сейчас! — она выпалила в трубку и, не глядя на него, бросилась в комнату, сметая на пути стопку аккуратно сложенных футболок.
— Лена?!
— Мама…— она обернулась, и в её глазах был животный, всепоглощающий ужас, которого он не видел даже в ту ночь после ультиматума. — Её… соседка… «Скорая»… реанимация… инсульт.
Она схватила сумочку и ключи, не замечая, что роняет их тут же на пол.
— Лена,стоп! Куда?! У нас завтра самолёт в шесть утра!
— Она умирает!!! — закричала Лена мужу в лицо, и в этом крике было столько отчаяния и ненависти, что он отступил на шаг. В следующую секунду она вырвалась из прихожей, и он услышал, как хлопнула дверь лифта.
Ярость, белая и слепая, накрыла его с головой. Он названивал ей раз за разом. «Абонент временно недоступен». Алексей швырнул телефон об стену, но дорогой гаджет, упав на ковёр, не разбился, лишь жалобно мигнул экраном. Он метался по квартире, снося на пути всё: стул, вазу с искусственными цветами, папку с билетами. Все его планы, его попытка спасти, склеить — всё разбивалось в прах одним звонком. Нет, не звонком. Её выбором. Она снова выбрала её.
Он нашёл тещу, конечно. Куда же деваться? Позвонил всем больницам района, представившись зятем. В третьей подтвердили: Тамара Ивановна Соколова, тяжёлое состояние, реанимационное отделение.
Уже через час Алексей шёл по длинному, пустынному коридору к реанимации, и каждый шаг отдавался гулким эхом в его опустевшей душе. И вот он увидел Лену. Она сидела на холодном пластиковом стуле, прислонившись головой к стене, обхватив себя руками и выглядела такой маленькой и раздавленной, словно не человек, а сброшенная на пол кукла.
Алексей подошёл и остановился перед ней. Она подняла голову. Лицо было опухшим от слёз, губы дрожали.
– Как? — односложно бросил он.
— Не знаю…Ждут врача… — её голос был хриплым шёпотом. — Соседка нашла её на полу на кухне… Она могла… могла лежать там и умереть одна. Потому что я… потому что я её бросила.
Это было последней каплей. Всё его напряжение, обида, ярость вырвались наружу не криком, а низким, сдавленным шепотом, от которого по спине пробежали мурашки.
— Ты всё ещё выбираешь её. Даже сейчас. Когда мы должны были улетать. Когда я пытался… — он сжал кулаки, чтобы не тряслись. — Даже сейчас, на пороге нашей новой жизни, ты разворачиваешься и бежишь к ней. Значит, это и есть твой окончательный выбор.
Лена вскочила, её глаза вспыхнули сухим, отчаянным огнём…
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.