– Сережа, ты меня вообще слышишь? Я сказала: нет. Я никуда не поеду. Я остаюсь дома.
Елена произнесла эти слова тихо, но твердо, не отрываясь от глажки рубашки. Пар с шипением вырвался из утюга, окутав ее лицо теплым облаком, но даже сквозь эту дымку она чувствовала на себе недоуменный, почти испуганный взгляд мужа. Сергей застыл с открытым чемоданом посреди спальни, держа в руке стопку шерстяных носков. В его глазах читалась паника человека, у которого внезапно рухнула привычная картина мира.
– Лена, ты шутишь? – голос его дрогнул. – Какие шутки за два дня до Нового года? Билеты куплены, мама ждет, она уже холодец варит, поросенка заказала у соседей. Как это ты не поедешь? А кто будет помогать? Там же гостей будет полон дом, тетка Нина приезжает с внуками, дядя Вася...
– Вот именно, Сережа. Тетка Нина, дядя Вася, внуки, соседи, троюродные братья. И всех надо кормить, поить, за всеми мыть посуду и стелить постели. Я не поеду. Я устала.
Елена поставила утюг на подставку и наконец посмотрела на мужа. В ее взгляде не было злости, только безграничная, свинцовая усталость. Последний месяц на работе выдался адовым: годовой отчет, проверки, нервотрепка с начальством. Она приходила домой в девять вечера, падала на диван и мечтала только об одном – тишине. А впереди маячила "радостная" перспектива: десять дней в деревне у свекрови, Валентины Петровны.
Деревня эта, может, и была живописной на картинках, но в реальности зимой превращалась в испытание на выживание. Дом у свекрови был большим, добротным, но удобства, хоть и были в доме, работали с перебоями. Вода в бойлере заканчивалась после второго человека, а гостей набивалось человек пятнадцать. И Елена, как "молодая и шустрая" невестка (хотя ей уже исполнилось сорок два), автоматически назначалась главной по кухне и уборке.
– Лена, но мама обидится! – Сергей прибегнул к своему главному аргументу, который работал безотказно все пятнадцать лет их брака. – Она же готовилась. Она же всем рассказала, что мы приедем. Что я ей скажу? "Мам, Лена решила полежать на диване"?
– Скажи ей правду. Скажи, что твоя жена за этот год вымоталась так, что у нее дергается глаз и дрожат руки. Скажи, что я хочу встретить Новый год в пижаме, с бокалом шампанского и бутербродом с икрой, глядя в телевизор, а не на гору грязных тарелок. Скажи, что я не хочу чистить ведро картошки тридцать первого декабря.
– Ну зачем ведро... – слабо возразил Сергей, опускаясь на край кровати. – Можно же и меньше. И вообще, мама тоже помогает.
– Мама не помогает, Сережа. Мама руководит. "Леночка, нарежь салатик, да помельче, как я люблю. Леночка, принеси огурчиков из погреба. Леночка, протри пол в прихожей, там натоптали". А сама сидит во главе стола и рассказывает гостям, какая она замечательная хозяйка. Я все, Сережа. Мой ресурс закончился. Батарейка села.
Сергей молчал, теребя в руках носки. Он был хорошим мужем, добрым, нежадным, но перед матерью пасовал всегда. Валентина Петровна была женщиной громкой, властной, привыкшей, что мир вращается вокруг ее желаний. Любое возражение воспринималось как личное оскорбление и предательство кровных уз.
– И что ты будешь делать одна? – спросил он наконец обиженно. – В пустой квартире? В праздник? Все нормальные люди семьями собираются, а ты... Как сыч будешь сидеть?
– Я буду спать, Сережа. Спать до обеда. Принимать ванну с пеной по два часа. Смотреть сериалы, которые откладывала полгода. Есть суши. Гулять по парку. Я буду отдыхать. Впервые за много лет я буду отдыхать в свои законные выходные.
– Ты эгоистка, – буркнул муж, швыряя носки в чемодан.
– Пусть так. Зато живая эгоистка. А не загнанная лошадь с инсультом.
Сборы проходили в гнетущей тишине. Сергей демонстративно хлопал дверцами шкафа, громко вздыхал и всем своим видом показывал, как глубоко он уязвлен. Елена не реагировала. Она спокойно погладила ему рубашки, сложила подарки для родственников, которые купила заранее (потому что знала: если не купит она, Сергей приедет с пустыми руками и будет краснеть), нашла лекарства для свекрови.
– Вот, возьми. Здесь мазь для суставов, которую просила Валентина Петровна, и тонометр новый. Передай от меня поздравления.
Сергей взял пакет, не глядя на нее.
– Может, передумаешь? – с последней надеждой спросил он уже в прихожей, застегивая пуховик. – Поезд через три часа. Успеешь собраться. Лен, ну правда, как-то не по-людски получается. Мама звонила утром, спрашивала, какую рыбу ты будешь делать – заливную или под маринадом.
При упоминании заливной рыбы, которую нужно варить, разбирать от костей и украшать морковными звездочками под чутким руководством свекрови ("Не так режешь, Лена, крупно!"), Елену передернуло.
– Нет, Сережа. Я не передумаю. Рыбу пусть делает тетя Нина. Или сама Валентина Петровна. Счастливого пути.
Муж постоял еще секунду, надеясь, что совесть жены проснется, махнул рукой, схватил чемодан и вышел за дверь. Замок щелкнул.
В квартире наступила тишина.
Елена прислонилась спиной к двери и медленно сползла на пол. Сердце колотилось, как бешеное. Она сделала это. Она впервые в жизни сказала "нет". Чувство вины, воспитанное годами ("ты же женщина, ты должна, ты хранительница очага"), пыталось поднять голову и начать грызть ее изнутри. "Как он там один? А что скажет мама? А как же традиции?".
Елена глубоко вздохнула, встала, прошла на кухню и налила себе стакан воды. Руки немного дрожали.
– Так, стоп, – сказала она громко в пустоту квартиры. – Никакой вины. Я имею право.
Она достала телефон. На экране уже висело два пропущенных от свекрови и одно сообщение от золовки: "Ленка, вы во сколько будете? Я детей вам скину, а то мы с мужем в баню хотим".
Елена усмехнулась. Ну конечно. Детей скинуть. Тетя Лена же добрая, тетя Лена поиграет, покормит и носы вытрет, пока родители отдыхают.
Она зашла в настройки телефона. Палец завис над кнопкой "Выключение". Это было страшно. Как это – выключить телефон? А вдруг что-то случится? А вдруг пожар, наводнение, метеорит? А вдруг Сергею станет плохо в поезде?
Но она знала: если она не выключит телефон, отдыха не будет. Будут звонки. Сначала уговоры, потом угрозы, потом манипуляции, слезы, крики. Свекровь будет требовать к трубке, обвинять в неуважении, симулировать сердечные приступы. Сергей будет ныть и просить прощения за маму, умоляя приехать следующим поездом.
Елена нажала кнопку. Экран погас. Черный прямоугольник на столе выглядел как надгробие ее прошлой, зависимой жизни.
– Все, – выдохнула она. – Меня нет. Я в домике.
Первый день прошел в странном состоянии. Елена бродила по квартире, трогала вещи, словно видела их впервые. Она включила гирлянду на елке, которую нарядила неделю назад, выключила верхний свет и просто сидела в кресле, глядя на мигающие огоньки. Никто не дергал. Никто не спрашивал, где носки, что на ужин и почему не поглажены шторы.
Она заказала доставку еды. Не полезный суп и второе, а огромную пиццу с пепперони и сет роллов. Ела прямо руками, сидя на ковре в гостиной, и смотрела старую комедию. Было вкусно. Было тихо. Было невероятно хорошо.
Ночью она спала по диагонали огромной кровати. Обычно Сергей храпел, ворочался, стягивал одеяло. Сейчас она была одна. Проснулась она в одиннадцать утра. Солнце светило в окно, на улице искрился снег.
Елена потянулась так сладко, что хрустнули косточки. Никакого будильника. Никакого "Лена, вставай, надо завтрак готовить, гости скоро проснутся".
Она приняла ванну. Налила туда пены, добавила соли с ароматом лаванды, включила джаз на планшете. Лежала в горячей воде час, пока кожа не сморщилась на пальцах. В деревне у свекрови о таком можно было только мечтать – там баню топили раз в три дня, а в душевой кабине вода была либо кипяток, либо ледяная, и напор такой, что не помыться, а поплакать.
Дни потекли медленной, тягучей рекой удовольствия. Тридцать первого декабря Елена не резала салаты тазиками. Она сделала себе пару бутербродов с красной рыбой, нарезала фрукты и открыла бутылку хорошего игристого. В полночь она вышла на балкон, посмотрела на салюты, загадала желание "любить себя" и пошла спать. В час ночи! Обычно в деревне застолье длилось до пяти утра, с пьяными песнями дяди Васи и бесконечной сменой тарелок.
На третий день внутренней свободы Елена решила выбраться в город. Она надела красивое пальто, накрасилась не спеша, с удовольствием. Москва была нарядна, сияла огнями. Елена гуляла по центру, заходила в сувенирные лавки, выпила кофе с корицей в уютной кофейне. Она смотрела на людей – суетливых, бегущих с подарками, или, наоборот, расслабленных туристов, – и чувствовала себя частью этого праздника, а не обслуживающим персоналом.
В торговом центре она купила себе духи. Дорогие, о которых мечтала год, но все жалела денег – то сыну на репетиторов надо, то мужу на резину, то свекрови на ремонт крыши. А сейчас взяла и купила. И еще шарф – мягкий, кашемировый, цвета пыльной розы.
Вернувшись домой, она разложила покупки и снова посмотрела на выключенный телефон. Он лежал в ящике комода. Рука потянулась включить – червячок тревоги все же шевелился. Как там Сережа? Жив ли? Не прокляла ли ее Валентина Петровна до седьмого колена?
"Нет, – сказала она себе. – Если бы что-то случилось действительно страшное, они бы нашли способ связаться. Позвонили бы соседке, прислали бы телеграмму, в конце концов, приехали бы. А раз тишина – значит, просто дуются и поливают меня грязью. Пусть".
Прошло пять дней. Пять дней рая. Елена перечитала две книги, перебрала гардероб, выбросив все старое и растянутое, сделала маску для лица, выспалась на год вперед. Она чувствовала, как разглаживается кожа, как уходит напряжение из плеч, как возвращается блеск в глаза.
Шестого января, в Рождественский сочельник, в замке повернулся ключ.
Елена сидела на кухне, пила чай с медом и читала журнал. Услышав звук открываемой двери, она вздрогнула, но не вскочила. Она ждала этого момента.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Сергей.
Выглядел он... жалко. Это было первое слово, которое пришло Елене в голову. Небритый, с серыми кругами под глазами, в мятой куртке, от которой пахло костром, табаком и перегаром. Он тащил чемодан так, словно тот был набит камнями.
Сергей бросил чемодан в прихожей, стянул шапку и посмотрел на жену. Елена сидела свежая, отдохнувшая, в красивом домашнем костюме, с аккуратной прической. В квартире пахло ванилью и чистотой.
– Ты... – прохрипел Сергей. Голос у него сел. – Ты почему телефон выключила? Мы чуть с ума не сошли! Мама думала, что ты умерла! Или что тебя украли! Или что ты любовника завела!
Елена спокойно отпила чай.
– Я же предупредила, Сережа. Я отдыхала. А отдыхать с включенным телефоном, когда на том конце провода истерика, невозможно. Ты, я смотрю, тоже отлично отдохнул? Выглядишь как партизан, вышедший из леса после зимовки.
Сергей прошел на кухню, тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками.
– Это был ад, Лена. Это был просто ад.
Елена молча достала чашку, налила ему чаю, подвинула вазочку с печеньем.
– Рассказывай.
– Когда я приехал один... Мама сначала не поверила. Думала, ты в тамбуре прячешься или в магазин на вокзале зашла. А когда поняла, что ты не приехала... Началось такое! Она кричала часа два. У нее давление подскочило до двухсот. Пришлось скорую вызывать. Тетка Нина бегала с каплями, охала, причитала: "Как же так, бросила мужа, бесстыжая".
Сергей отхлебнул чаю, поморщился, словно ему было больно глотать.
– А потом?
– А потом приехали гости. Все, как ты говорила. Пятнадцать человек. Мама легла пластом, сказала, что она умирает от огорчения, и встать к плите не может. Тетка Нина сказала, что у нее радикулит. И все легло на меня и на золовку, Светку.
Елена усмехнулась. Светка, сестра Сергея, была известной белоручкой.
– И как Светка справилась?
– Никак! – Сергей махнул рукой. – Она картошку чистить не умеет, половину в очистки срезала. Холодец у мамы не застыл, потому что она забыла его вовремя выключить из-за истерики. Поросенок подгорел. Гости орали, требовали еды. Дядя Вася напился еще до курантов и разбил телевизор. Тот самый, большой, в гостиной. Мама встала со смертного лодра и так орала на дядю Васю, что стекла дрожали.
Сергей посмотрел на жену глазами побитой собаки.
– Лен, там был дурдом. Воды горячей не было три дня – насос сломался. Я три дня чинил этот чертов насос на морозе, пока гости пили водку и спрашивали, когда будет баня. Посуда... Горы посуды. Светка мыла-мыла, потом плюнула, расплакалась и уехала третьего числа. Сказала: "Ноги моей здесь больше не будет".
– А ты?
– А я остался. Я же не мог бросить маму с гостями. Я мыл, Лен. Я чистил снег. Я топил баню. Я бегал в магазин за добавкой. Я спал на полу в проходной комнате, потому что на моем диване спали внуки тетки Нины, и они, извини за подробности, писались по ночам.
Он замолчал, глядя на свои огрубевшие, покрасневшие руки.
– Я звонил тебе. Каждые полчаса звонил. Гудков нет. "Абонент недоступен". Я думал, я сдохну там. Мама каждый день начинала утро с лекции о том, какая ты неблагодарная тварь и что мне надо с тобой разводиться.
– И что ты ответил? – тихо спросила Елена.
Сергей поднял голову. В его глазах впервые за много лет Елена увидела не покорность, а злость.
– Я сказал ей, чтобы она заткнулась.
Елена удивленно приподняла бровь.
– Да, Лен. Пятого числа, когда она в очередной раз начала поливать тебя грязью за то, что ты не приехала чистить ей ковры, я не выдержал. Я заорал. Я сказал, что ты – святая женщина, раз терпела это пятнадцать лет. Что ты пахала на них как рабыня, а они даже спасибо не говорили. Я сказал, что если она еще хоть слово про тебя скажет плохое, я вообще больше не приеду. Никогда.
– И что Валентина Петровна?
– Замолчала. Обиделась. Сказала, что я подкаблучник и предатель. Я собрал вещи и уехал. Билет поменял с трудом, в общем вагоне ехал, стоял половину дороги в тамбуре, потому что мест не было. Но мне было все равно. Лишь бы подальше от этого... праздника.
Сергей протянул руку и коснулся ладони Елены. Его пальцы были холодными и шершавыми.
– Лен, прости меня. Я идиот. Я привык, что ты все разруливаешь. Что ты создаешь уют, кормишь, убираешь, улыбаешься. Я думал, это само собой разумеется. Я думал, тебе это несложно. А там... без тебя... я понял, какой это адский труд. И какое это потребительское отношение. Они все просто пользовались тобой. И мной.
Елена смотрела на мужа и видела, как он изменился за эти шесть дней. С него слетела шелуха инфантильности. Он побывал в шкуре "хозяйки праздника" и ужаснулся.
– Я рада, что ты это понял, Сережа. Жаль, что такой ценой, но, видимо, по-другому было нельзя.
– Я больше никогда не потащу тебя туда насильно. Хочешь – поедем на день, поздравим и уедем. Не хочешь – не поедем. И никаких ночевок с гостями. Никаких ведер картошки. Я обещаю.
Он прижался щекой к ее руке.
– Ты такая красивая, Лен. Такая спокойная. Отдохнула?
– Да. Это были лучшие праздники в моей жизни.
– Я рад. Правда, рад. Можно я пойду в душ? В нормальный душ с горячей водой? А потом съем что-нибудь, что не пахнет горелым жиром и кислым огурцом?
– Иди. Я заказала пироги, скоро привезут. И борщ есть. Свежий.
Сергей ушел в ванную. Через минуту оттуда послышался шум воды и блаженный стон человека, дорвавшегося до цивилизации.
Елена подошла к комоду, открыла ящик и достала телефон. Нажала кнопку включения. Экран загорелся яблоком. Посыпались сообщения – сотни уведомлений о пропущенных звонках, гневные смс от свекрови ("Совести у тебя нет!", "Бог накажет!", "Верни сына!"), сообщения от золовки, от каких-то незнакомых номеров (видимо, гостей).
Елена смотрела на этот поток цифровой ненависти и не чувствовала ничего, кроме легкой брезгливости. Никакой вины. Никакого страха.
Она выбрала все сообщения от Валентины Петровны и нажала "Удалить". Потом зашла в черный список и добавила туда номер свекрови. На время. Пусть остынет. Пусть посидит в тишине и подумает. А если не поймет... что ж, у Елены теперь есть прекрасный опыт выключенного телефона.
Она вышла на кухню, где на столе остывал свежезаваренный чай (уже не "остывал оливье", как могло бы быть в плохом рассказе, а именно чай). В дверь позвонил курьер с пирогами. Жизнь продолжалась, но теперь это была совсем другая жизнь. Жизнь, в которой у Елены было право голоса, право на отдых и право сказать "нет".
Сергей вышел из ванной, розовый, чистый, в свежей футболке. Он обнял жену сзади, уткнувшись носом в ее волосы, пахнущие дорогими духами (теми самыми, новыми).
– Спасибо, что пустила обратно, – шепнул он. – Я бы на твоем месте меня выгнал.
– Я думала об этом, – честно призналась Елена. – Но решила дать тебе шанс. Ты же выжил в тылу врага.
– Выжил. И поумнел. Слушай, а давай на майские в санаторий поедем? Вдвоем. Телефоны выключим. Только ты, я и процедуры. Никакой картошки. Никаких грядок.
Елена улыбнулась.
– Давай. Мне нравится этот план.
Она посмотрела в окно. Вечерний город зажигал огни. Где-то там, далеко, в деревне, Валентина Петровна наверняка сейчас пила корвалол и рассказывала оставшимся стойким гостям о вероломстве невестки. Но это было где-то там. Далеко. В параллельной вселенной, которая больше не имела власти над Еленой.
Она взяла кусок пирога с вишней, откусила и зажмурилась от удовольствия. Сладкий, с кислинкой, теплый. Вкус свободы.
Если вам понравился этот рассказ, не забудьте поставить лайк и подписаться на канал, мне будет очень приятно видеть вашу поддержку.