Не так давно мы вспоминали Большой театр и „Щелкунчика“. Но есть имя, которое для русского зрителя давно стало синонимом театра. Николай Цискаридзе.
Есть артисты, которые будто сами становятся продолжением сцены. Люди, которые олицетворяют эпоху. И стоит только произнести слово «балет», как в голове возникает одно лицо — резкий профиль и ровнейшая осанка. Николай Максимович Цискаридзе.
Он много лет назад поклонился зрителям в последний раз, но ощущение такое, будто он всё ещё выходит из кулис. Живой, острый, требовательный к себе, к искусству, к миру.
И чем глубже погружаешься в его биографию, тем сильнее понимаешь: за блестящими партиями всегда стояла история большого одиночества, огромного труда и бесконечной любви к тому самому делу, ради которого он отказался от всего остального.
Ребёнок поздней любви и тайны, которую узнал слишком поздно
Николай родился в Тбилиси, когда его маме, Ламаре Цискаридзе, было уже сорок два. Она преподавала физику, и сын стал её единственной возможностью прожить жизнь по-другому. Она воспитывала его одна — смело, гордо, без оглядки на разговоры.
О настоящем отце мальчик узнал только после её смерти. И это, пожалуй, одна из тех ран, которые не затягиваются. Вся правда открылась, когда ему было двадцать три: отец жил неподалёку, у него была другая семья, и судьбы так и не пересеклись вовремя.
Но в доме была ещё одна женщина, сыгравшая в его жизни почти мистическую роль. Няня Фая — простая, добрая, читающая ему вслух классику так, будто открывала тайник. Именно она первая сказала фразу, в которой будто прозвучало пророчество: «Коля, с твоими ногами тебе в балет».
Мама в это поверила, а уж он — тем более. После спектакля «Жизель» мальчика будто подменили: он выходил из театра не просто зрителем, а будущим артистом.
Большой театр: сияние рампы и будни, где не хватало денег на еду
Путь в профессию начался в тбилисском училище, а потом — резкий и смелый шаг в Москву.
Большой театр распахнул перед ним двери, но вместе с ними и в жестокую правду: артист первого состава и артист кордебалета живут в разных вселенных.
Первые годы в столице он существовал почти аскетично. Зарплата уходила на квартиру, а по вечерам он ловил запах домашней еды у соседки Ниночки. Благодаря её заботе он и ужинал.
Это трудно даже представить, глядя на блистающего на сцене солиста. Но это тоже часть правды: слава не отменяет ни бедности, ни борьбы.
Перелом наступил, когда за него вступились две легенды — Марина Семёнова и Галина Уланова. С их словом спорить не могли даже самые строгие. И вскоре у юного артиста появилась ставка солиста.
С этого момента начался взлёт. В двадцать восемь он уже стал Народным артистом России.
Слава, которую мама так и не увидела
Самая горькая часть его истории — время. Именно оно не позволило маме увидеть, кем стал её сын. Она умерла в 1994-м. Он был слишком молод и слишком занят сценой, чтобы догадаться, как мало остаётся этих минут рядом.
Ни один успех, ни один аплодисмент не могут вернуть тех, кому он был обязан своей судьбой.
Сегодня, когда в Грузии у него уже нет родных, самым близким человеком остаётся Нателла — дочь той самой Фаи, няни из тбилисской коммуналки. Слово, данное когда-то в детстве, он сдержал: помог ей переехать в Москву и стал ей почти братом.
Личная жизнь, о которой он молчит
О романе Цискаридзе не рассказывал никогда. И совершенно честно говорил: семья — это ответственность, а не декорация. Прежде чем заводить детей, мужчина должен быть готов к этому полностью.
Но одиночество ли это? Трудно сказать. Глядя, как он относится к своим ученикам, как оберегает и растит их, становится понятно: всё, что не случилось в его личной жизни, он отдал сцене и школам.
Воспитанники Вагановки нередко называют его строгим, бескомпромиссным. Он и сам не спорит: чтобы вырастить артиста, нужно прежде всего вырастить в человеке честность. И он требует её от каждого.
Балет, ученики, книги — и та самая ответственность, которая сильнее одиночества
Когда он возглавил Академию Вагановой, ему могли бы простить желание уйти в кабинетную работу. Но Цискаридзе поступил иначе. Он продолжил вести занятия лично, объясняя это так: «Это мой долг».
Он наблюдает за судьбами выпускников, радуется и переживает по-настоящему. Будто бы это его собственные дети.
И ещё один штрих: он окончил магистратуру юридической академии. Просто потому, что хотел понимать законы, по которым живёт театр.
В последние годы Николай выпустил две книги — «Мой театр» и «Мозаика. Балет Щелкунчик». Они написаны как разговор без масок — честный, почти исповедальный взгляд человека, который всю жизнь провёл на сцене, но так и не позволил ей полностью поглотить его сущность.
Николай Цискаридзе — фигура редкая. Он не прятался за чужими мнениями, не примерял удобных масок, не пытался понравиться.
И, возможно, именно поэтому сегодня, когда мы снова вспоминаем «Щелкунчика» и говорим о Большом театре, его имя звучит как неизбежность.
Этот человек стал частью культурного кода. Одним из тех, кто делает искусство не воспоминанием, а живой, острой, настоящей силой.
Верите ли вы, что у гениев может быть «обычное счастье», или их жизнь всегда принадлежит только искусству? И какой момент из его биографии поразил вас больше всего? Пишите в комментариях!
И, конечно, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые истории!
Читайте также: