Найти в Дзене
Академия на Неве

К. А. Лебедев. Феномен теоэстетики в богословии как новое направление развития керигмы в области искусства

Часто можно слышать, что «Бог убит». Вне контекста данное заявление звучит сильно и играет роль провокации для диалога. Фокус этого заявления в том, что Бог никогда не умрёт хотя бы в самом понятии Бога, а точнее в конструкте, которым человек пытается выразить, Кто такой Бог. В этом ключе примечательно, что сам Бог бесконечно выше, чем человеческое слово, и необъятно глубже, чем сам человек. Об этом красиво сказал блаж. Августин: «Ты создал нас для себя и не знает сердце покоя, пока не успокоится в Тебе». Бог бесконечно многогранен, Он встречается там, где Его не ждёшь. В свою очередь, что такое богословие? Из этимологии греческого слова θεολογία можно заключить, что θεός — это «Бог», а λόγος можно перевести как «слово». Поэтому примечательно, что ранние христиане никогда не называли себя богословами — для них это слово было связано с античной религией[1] , в том числе и с античной философской мыслью, особенно в лице её таких видных представителей, как Платон и Аристотель2 , а впослед

Часто можно слышать, что «Бог убит». Вне контекста данное заявление звучит сильно и играет роль провокации для диалога. Фокус этого заявления в том, что Бог никогда не умрёт хотя бы в самом понятии Бога, а точнее в конструкте, которым человек пытается выразить, Кто такой Бог. В этом ключе примечательно, что сам Бог бесконечно выше, чем человеческое слово, и необъятно глубже, чем сам человек. Об этом красиво сказал блаж. Августин: «Ты создал нас для себя и не знает сердце покоя, пока не успокоится в Тебе». Бог бесконечно многогранен, Он встречается там, где Его не ждёшь.

В свою очередь, что такое богословие? Из этимологии греческого слова θεολογία можно заключить, что θεός — это «Бог», а λόγος можно перевести как «слово». Поэтому примечательно, что ранние христиане никогда не называли себя богословами — для них это слово было связано с античной религией[1] , в том числе и с античной философской мыслью, особенно в лице её таких видных представителей, как Платон и Аристотель2 , а впоследствии — и с философской религиозной метафизикой[3] , но уже в лице стоической и неоплатонической школ, в особенности последнего яркого поколения Академии Платона в лице Порфирия и Ямвлиха, которые окончательно обозначили религиозные контуры религиозной метафизики Платона, что и послужило основанием для Юлиана Отступника[4]. Таким образом, термин «богословие» во многом исходит из античного понимания теологии как «учения о богах». Но тогда встаёт логичный вопрос — а как тогда первые христиане понимали своё учение? Ответ очень интересен — в духе своего времени, а именно главной и во многом свободной сфере того времени — философии, которая и предопределила образность первого христианства[5] . Поэтому, когда внутри Церкви говорят о появлении большого количества кафедр теологии при других высших учебных заведениях, что может привести к потере монополии Церкви в разработке и авторитета в этом направлении науки, можно ответить, что разговор с людьми, находящимися если не на одном, то хотя бы смежных областях, помогает во многом лучше формировать и разрабатывать проблемы современности. И вот именно о вызовах современности сегодня во многом связана работа Церкви, а именно:

1) Увеличение объёма поступаемой информации.

2) Атомизация общества.

3) Появление триединой сферы нашего существования: природа, общество и виртуальная реальность.

4) Постепенная потеря любого сколь значимого авторитета.

В настоящее время перед христианством во всей полноте встаёт постмодерн — противоречивый, плюралистический, не имеющий границ в своей свободе движения человеческой мысли[6] . И теперь на языке философии этой концептуальной идеи необходимо вести диалог с миром. Как и на основании чего в таком случае вести этот диалог?

В первую очередь необходимо сказать, что мир и общественная культура Запада, в том числе и России, перестала уходить своим истоком в христианство. То есть культура, в том числе и искусство, перестали быть хритианоцентричными, хотя элементы и общий христианский фон всё ещё сохраняется[7] . Таким образом, существование Церкви начинает быть схожим с миром отцов- апологетов, когда христиане, не имея сколь либо значимого влияния, кроме слова, были вынуждены говорить с культурой античности на языке этой самой культуры, то есть языке философии[8][ . Например, в проповеди ап. Павла на Ареопаге чётко видны тропы движения стоической мысли, но в христианском смысловом наполнении, а также кинический стиль проповеди, который был очень схож с христианским образом жизни и проповеди[9] .

Теперь необходимо вернуться в начало и спросить, а что именно может послужить ключом в решении проблемы диалога христианства и мира?

Во-первых, установление самой возможности диалога. Но тогда возникает следующий вопрос: а на каком общем основании можно сойтись, казалось бы, двум разным традициям осмысления мира и человека? Ответ — смерть. В философии, которая является самосознанием культуры[10], часто одним из первых «мучеников» называют Сократа, что для философии подчёркивает не только преодоление смерти как первопричину философствования, что и наделает философию религиозными аспектами, но и показывает, что философия, т. е. поиск истины достоин и даже выше цены жизни[11]. В свою очередь, в христианстве Крестная смерть Иисуса Христа открыла людям возможность нового мира, смерть также была преодолена. Сейчас не столь важно для диалога, какие последствия это влечёт для человека, а то, Кем смерть была преодолена. Удивительно, но даже здесь видна параллельная схожесть мысли светской культуры в лице философии и христианства — смерть человечества в культуре и смерть Богочеловека в христианстве. Не внешняя катастрофа, а именно внутренняя смерть человека, когда он сам уничтожает себя[12]. Таким образом, христианство и мир находят общую для них проблему в лице человека. Как её решать?

Тут наступает вторая проблема — разные языки в диалоге. Философия — это язык культуры, своим основанием укоренённый в автономном человеческом разуме[13]. Можно сказать, что философия — это способ самоописания культуры. А вот язык Церкви и христианства в целом — это богословский язык. И вот тут начинается вышеописанный вызов: в православии богословская мысль укоренена в догматике, т. е. в своём развитии должна соотноситься с догматами, которые были созданы в эпоху античного мира, вобрали в себя понимание мира и представления людей того времени, но не всегда соотносится с понятийным аппаратом людей века настоящего. И как-либо поменять догматический язык не представляется возможным — это неизменная константа[14].

Решение этой дилеммы можно найти в субъективности человека и его уникальности. Эта мысль — христианская, но в то же время положена во главу угла, пусть и с некоторыми отклонениями, современным обществом. Это те существенные признаки, которые не отнять у человека. И в эпоху постмодерна как раз можно и необходимо говорить о них. Здесь также есть проблема — как и на основании чего говорить с человеком, когда рациональные основания разума не всегда пробивают волевой аспект души человека?

Ганс Урс фон Бальтазар предложил вернуться к истокам христианской традиции и начать ход развития богословской мысли через этот путь субъективизма, который, одновременно с этим объективен[15] и основывается на таких неизменных понятиях, как Красота, Истина и Добро[16]. Вопрос: почему необходимо развитие теоэстетики как нового направления мысли? Ответ двоякий. С одной стороны, как было сказано выше, внутреннее самосознание Церкви и, как следствие, богословия, связано с античностью, её пониманием и культурой в виде слов и терминов, использованных для описания и закрепления основных догматических формулировок Церкви[17]. С другой стороны, современный мир отличается от эпохи Вселенских Соборов, на которых формировались основы христианского вероисповедания. Иное мировоззрение, произошедшие несколько научно- технических революций, глобализация, увеличение информационного потока — всё это требует переосмысления и выработки нового диалога с миром, в том числе и для богословия. Но в таком случае почему путь рационального богословия не до конца отвечает этим вызовам, ведь именно его задачей является апологетика[18]?

Философская полемика хороша, когда человек имеет запрос и определённый интеллектуальный базис, но сейчас большинство обывателей не стремится занимать себя объёмными фундаментальными вопросам, т. к. темп жизни не всегда даёт ему возможность полноценного досуга, что всегда являлось основой для философствования[19]: всё течёт и меняется с необыкновенной скоростью. Постмодерн показал это: когда человек утрачивает себя, когда христианство уже не исток, создающий культуру, когда меняется само отношение к человеку — слова мало помогают. Они крайне необходимы, но они нужны для людей уже ищущих. И вопрос, как приблизить и привлечь людей к словам истины, записанными в Откровении, до сих пор открыт — ведь пути к Богу неисповедимы и, в первую очередь, — это диалог человека с Богом, его личная встреча. Поэтому основное внимание сегодня необходимо уделять искусству, которое стало фоном жизни и повсюду окружает нас: музыка, мир звука в целом, изображения — всё это стало частью и фоном жизни. Но почему именно в искусстве можно искать новый язык и форму для богословия?

Первый ответ — это многогранность. Часто споры идут об унификации, но, в то же время, возможность выбора направления построения мысли даёт гораздо больше возможностей для воплощения христианской керигмы.

Во-вторых, из-за многогранности увеличивается возможность говорить с человеком через понятные ему представления и терминологически- вербальный аппарат. А это основополагающий аргумент в диалоге — возможность оставаться в одном понятийном поле собеседника.

В-третьих, искусство формируется человеком, что позволяет вводить в уже существующие жанры, собственные тропы, соответствующие христианскому мировоззрению. В то же время, сохраняется возможность создания собственных жанров и уникальных направлений мысли, т. е. существует возможность создания новых христианских тропов мысли. При этом важно отметить, что христианство исповедует, что человек есть образ и подобие Божие. Бог сотворил мир, и человек творит. Разница в том, что Бог творит из ничего, а человек из чего-то. И в этом разница: для человека есть мир естественный, а есть технэ — искусство[20]. Мир, созданный Богом, человек изменяет под себя, т. е. творит, последует заповеди, данной ему Богом в раю, о труде.

В-четвёртых, а по существу в первую очередь, — это внутренняя направленность искусства, которая соответствует внутреннему направлению теоэстетики как диалога человека с Богом[21]. Этот диалог можно привнести в искусство по причине того, что искусство всегда основывается на идее, которая хоть и воплощается по-разному, но всегда в той или иной степени говорит о своей первооснове. Вследствие этого искусство всегда стремится к раскрытию максимальной значимости, которая недостижима в теории[22]. И это воплощение до конца, в пределе, возможно только в Божественном, то есть в той самой необъятной Красоте, которой в истинном смысле может быть назван только Бог. Именно поэтому можно говорить о том, что искусство — это новая керигма, которая в своём диалоге подводит в своём предельном значении человека к этой самой черте богообщения, за чертой которой уже находится богословие, выражаемое уже словом и личным опытом переживания человека.

Таким образом, теоретическое направление теоэстетики как возобновления богословской мысли первых веков христианства, может найти своё практическое воплощение в искусстве, которое окружает человека гораздо больше, чем фундаментальные труды по философии и теологии. Керигма сегодня больше находится в области искусства, что необходимо влечёт за собой переустройство миссии Церкви в мире.

Ссылки и примечания:

  1. Давыденков О., прот. Догматическое богословие: Учебное пособие. М., 2022. С. 3.
  2. Шмонин Д. В. Тайна ответа: введение в рациональную теологию. СПб., 2021. С. 29–30.
  3. Мустафин В., прот. История античной философии: учебное пособие. СПб., 2018. С. 10.
  4. См.: Ведешкин М. А., Пантелеев А. Д., Светлов Р. В. Языческая утопия Юлиана Отступника. Калининград, 2024. С. 222–234.
  5. Ратцингер Й. Сущность и задачи богословия. Попытки определения в диспуте современности. М., 2007. С. 23.
  6. Брокгауз. Философия: концепции, мыслители, понятия. СПб., 2010. С. 260.
  7. Ианнуарий (Ивлиев), архим. Христианство и мировая культура: литература, музыка, философия. М., 2023. С. 337.
  8. Мустафин В., прот. История античной философии: учебное пособие. СПб., 2018. С. 255–256.
  9. Мецгер Б. М. Новый Завет. Контекст, формирование, содержание. М., 2019. С. 64.
  10. Стёпин В. С. Философская антропология и философия культуры. М., 2015. С. 190.
  11. Горелов А. А. Основы философии: учебник для студентов средних профессиональных учебных заведений. М., 2014. С. 9–11.
  12. Кутырёв В. А. Последнее целование. Человек как традиция. СПб., 2015. С. 7.
  13. Лушников Д., свящ. Основное богословие: учебник бакалавра теологии. М., 2021. С. 30.
  14. Хондзинский П., прот. Введение в богословскую традицию: Учебное пособие. М., 2024. С. 29–31.
  15. См.: Харт Д. Б. Красота бесконечного: эстетика христианской истины. М., 2022. С. 25–27.
  16. Филоненко А. С. Теоэстетика.7 лекций о красоте. М., 2022. С. 20.
  17. См.: Вернер Й. Раннее христианство и греческая пайдейя. М., 2014. С. 26–28.
  18. Лушников Д., свящ. Основное богословие. С. 35.
  19. История античной философии: учебное пособие / под общ. ред. Р. В. Светлова. М., 2020. С. 69.
  20. Розин В. М. Философия техники. М., 2017. С. 5.
  21. Филоненко А. С. Теоэстетика… С. 41–42.
  22. Бальтазар Г. У., Барт К., Кюнг Г. Богословие и музыка. Три речи о Моцарте. М., 2023. С. 4–6.

Источник: К. А. Лебедев. Феномен теоэстетики в богословии как новое направление развития керигмы в области искусства // Актуальные вопросы церковной науки № 1, 2025. С. 182-187.

Наука
7 млн интересуются