В самом сердце старого леса жили-были два соседа: медведь Прохор и заяц Стёпа. Оба были звери работящие, оба «ходили на работу» - с рассветом отправлялись на промысел. Прохор добывал тяжёлыми лапами душистый мёд из колод-ульев, набивал мохнатые щёки орехами, складывал про запас шишки горками. Стёпа, проворный и неутомимый, собирал самую сладкую морковь с опушек, сочные корешки, сушил ароматные травы. К осени у каждого была своя кладовая: у Прохора - логово, ломящееся от припасов, у Стёпы - аккуратная, но скромная кучка заячьего добра.
Но была у них одна черта, расходившаяся, как две лесные тропинки.
Если к медвежьей берлоге приходил зверь в беде - белка, чей дупло затопило, или ёж, заплутавший в лесу, - Прохор лишь хмурил брови и рявкал из глубины:
- Моё - моё! Сам трудись! Жадность - она медведя красит. Силу да запасы копит!
И захлопывал дверцу-ветку перед самым носом просителя.
Стёпа же не мог так. Его длинное ухо не могло не услышать чужую беду, а сердце - не отозваться.
- Заходи, садись, - говорил он, уступая лучший корешок и подливая чай из сушёной земляники. - Мы же соседи.
Иногда он просил вернуть морковку, если дело было пустяковое. А если беда была серьёзная, или просил старый друг - и вовсе помогал просто так, «от узкой грудки», как шутил сам. Ему было трудно расставаться с честно накопленным, но поступить иначе он не мог. Это было против его природы.
- Эх, Стёпа-недотёпа! - покачивал головой Прохор, наблюдая, как заяц в очередной раз делится последним. - Гляди, у меня запасов - горы! А у тебя к зиме шишка одна и останется! Кто сытнее зимовать будет?
И правда, к холодам логово Прохора напоминало царскую кладовую, а нора Стёпы - скромную, но опрятную каморку. Заяц жил без излишеств, но и без нужды. Медведь же купался в изобилии, похрапывая в своём богатстве.
Но была у их богатств разная природа. Прохор копил вещи: мёд, орехи, шишки. Стёпа же, сам того не ведая, копил добро: благодарные взгляды, обещания помощи, тихое уважение всего леса. Он не ждал возврата, но в лесной почве его душа бросала семена, которым было суждено прорасти позже.
И вот случилась беда, равная для всех. Туристы-неумехи, не потушив костёр, ушли. Ветер подхватил искру - и в считанные часы огненная стена прошлась по опушке. Она не разбирала, чьё логово жадное, а чья нора щедрая. Она пожирала всё.
Прохор и Стёпа, закопчённые, стояли на пепелище. От берлоги - горстка золы да оплавленный мёд остались. От норы - чёрный круг да обгоревшая морковка. Их материальное богатство, копившееся годами, обратилось в дым за один час.
И началась для них новая, голодная зима. Но зима эта для каждого была разной.
Прохор пошёл по лесу, как нищий король. Он стучал к лосям, к кабанам, даже к белкам:
- Дайте приют! Я сильный, я… я потом отработаю!
Но лес помнил его захлопнутые двери, его «моё - моё». Кто-то боялся его нрава, кто-то просто не видел причины помогать. Его жадность, которая, как он думал, его «красила», обернулась против него же - она оттолкнула всех. Он стал изгоем в мире, который когда-то считал своей кладовой.
Стёпа тоже стучался. И тут выяснилось, что не все, кому он помогал, готовы были ответить тем же. Нашлись и те, кто смущённо отводил глаза. Но нашлись и другие. Старый барсук, чью внучку Стёпа вытащил когда-то из оврага, распахнул дверь своей просторной, тёплой норы:
- Заходи, Стёпушка. Места хватит. Ты же не одних нас в беде не оставлял.
Его приютили не потому, что он был богат морковкой, а потому, что был богат добротой.
Так и жили они эту зиму: Прохор, жалкий и голодный, скитался по сугробам, выпрашивая крохи. И лишь иногда Стёпа, улучив момент, выносил ему миску барсучьей похлёбки или тёплый корнеплод.
- На, Прохор. Держи.
- Зачем? - хрипел медведь, глотая слезу унижения вместе с едой. - Я же тебе ничего не дам взамен и никогда не давал.
- Так и не надо, - просто говорил Стёпа. - Мы же соседи.
В ту зиму Прохор сильно похудел, наверное вдвое. И стал он похож более не на статного короля леса, а на тощего странника. Похудела не только его шкура - похудела его гордыня. Он увидел, что настоящее богатство - не то, что лежит в закромах, а то, что живёт в сердцах других. Оно не горит и не промокает. Его можно только заработать добром.
Когда пришла весна и сошёл снег, они отстроили свои жилища заново. Прохор снова стал носить мёд в берлогу. Но теперь, завидев потерявшегося ежа или промокшую сову, он не хмурился, а глухо говорил:
- Заходи. Погрейся. Мёду хочешь?
Он делал это неумело, почти грубо, но - делал. Особенно он рад был помочь зайцам - в память о тех мисках похлёбки, что спасли его от голода.
А Стёпа, глядя на него, тихо улыбался. Он и не знал, что преподал медведю самый важный урок в жизни: щедрость - это не глупость. Это единственный вид сбережений, который гарантированно вернётся к тебе в самую трудную минуту. Ибо богат не тот, у кого полная кладовая, а тот, кому в самую сильную бурю и невзгоду, помогут и отроют дверь.