Чай в кружке давно остыл и подернулся противной, маслянистой пленкой. Я сидела на кухне, тупо уставившись на мутное пятно на скатерти, а над головой, словно испытывая мое терпение, мерзко мигала лампочка. Третий месяц мигала. Кирилл каждый раз, заходя на кухню, морщился и говорил: «Надо бы поменять», но дальше слов дело не шло. Видимо, у «главы семьи» были дела поважнее, чем комфорт в собственном доме.
На часах было начало двенадцатого ночи. Тишина в квартире стояла гулкая, давящая, прерываемая лишь храпом мужа из спальни и тихим сопением сына за стенкой. Я потерла виски, пытаясь унять пульсирующую боль, которая стала моей постоянной спутницей в последние полгода. Передо мной на столе лежал телефон. Экран загорался с пугающей регулярностью, высвечивая новые уведомления от банка.
Я смотрела на эти строчки, и буквы расплывались перед глазами.
«Списание: 5000 рублей. Барбершоп "Борода"».
«Списание: 4200 рублей. Ресторан "Лазурный берег"».
«Списание: 3200 рублей. Магазин электроники».
«Списание: 7000 рублей. Туристическое агентство "Мир без границ" (предоплата)».
Все с моей карты. С той самой, которую я два года назад, в приступе слепой любви и доверия, выпустила как дополнительную к своему счету и отдала Кириллу. «На продукты, на бензин, на мелочи», — так мы тогда договаривались. Я смотрела на итоговую сумму списаний за вечер и чувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, стягивается тугой, горячий, пульсирующий комок. Это была не просто злость. Это было что-то страшнее — смесь отчаяния, обиды и ледяного прозрения.
Мой день начался сегодня в семь утра. Сначала — привычная гонка: завтрак для всех, собрать Артема в школу, погладить мужу рубашку, потому что у него, видите ли, сегодня намечалось «очень важное собеседование». Потом — час в душном метро до офиса. Восемь часов за компьютером, разгребая отчеты. В обеденный перерыв я не пошла в столовую с коллегами, а сидела и переводила тексты для заказчика, жуя принесенный из дома бутерброд. Вечером — бегом в службу доставки, где я подрабатывала курьером на своем стареньком авто, развозя заказы еще три часа. И только потом — дом. Вторая смена у плиты, проверка уроков у сына, стирка.
А Кирилл? Кирилл «искал себя».
За два года эти поиски превратились в какой-то дурной спектакль. Собеседований за это время было ровно три. На последнее, которое состоялось неделю назад, он пошел в новых брендовых кроссовках за двенадцать тысяч. «Встречают по одежке, Маш, ты же понимаешь. Я должен выглядеть презентабельно, чтобы претендовать на топовую позицию», — убеждал он меня, оплачивая покупку моей картой. Я тогда промолчала. Я вообще слишком часто молчала.
В памяти всплыл недавний визит свекрови. Тамара Ивановна гостила у нас три недели назад. Официально она приехала «помочь по хозяйству», хотя живет в пятнадцати минутах езды на маршрутке. На деле же «помощь» заключалась в том, что она сидела вот на этом самом стуле, пила мой дорогой кофе, ела торт, купленный мной на последние деньги до зарплаты, и бесконечно поучала.
— Женщина должна быть мудрой, Машенька, — вещала она, оттопыривая мизинец с чашкой в руке. — Мужчина — он добытчик по природе. Но этот инстинкт в нем нужно пробудить. А если сейчас у Кирюши трудный период, значит, он просто аккумулирует силы. Ему нужно время, чтобы найти свое истинное призвание. Не дави на него. Терпи, доченька, тебе зачтётся.
Она любила приводить в пример своего покойного мужа, отца Кирилла.
— Я вот с Виктором тоже через такое проходила, — вздыхала она мечтательно. — Два года он дома сидел, думал, планы строил. А потом раз — и свой бизнес открыл! Мы тогда зажили!
Тамара Ивановна деликатно умалчивала о том, что «свой бизнес» представлял собой ларёк с разливным пивом и сушеной воблой, который прогорел ровно через год, оставив семью в долгах. И следующие двадцать лет отец Кирилла работал охранником в супермаркете, заглушая тоску по несостоявшемуся величию дешевой водкой по выходным. Но в семейных легендах это подавалось как история успеха и женской жертвенности. Я тогда только кивала и подливала ей чай. Потому что привыкла. Потому что семья. Потому что мне с детства вбивали в голову: разводиться стыдно, женщина должна сохранять очаг, а куда я одна с ребенком?
Мысли прервал скрип двери. Я вздрогнула, но никто не вышел. Видимо, сквозняк.
Я снова взяла телефон, открыла приложение банка и перевела взгляд на лежащий рядом кошелек. Он был пуст. Сегодня утром Артем, мой десятилетний сын, тихо подошел ко мне, пока я красилась в коридоре.
— Мам, — он теребил край старой куртки. — Там карман совсем оторвался. И рукава короткие. Ребята смеются…
— Тёма, потерпи немного, ладно? — я отвела глаза, чувствуя, как краска стыда заливает лицо. — Вот получу аванс в конце месяца, купим тебе новую. Походим пока так, я зашью. Папе сейчас нужнее, он работу ищет.
Сын ничего не сказал, только вздохнул совсем по-взрослому и пошел обуваться. Этот вздох стоял у меня в ушах весь день. На куртку сына мне не хватало трех тысяч. А в уведомлении на телефоне светилось: «Ресторан "Лазурный берег" — 4200».
Кирилл сегодня «отмечал» очередное проваленное собеседование или просто встречу с друзьями. А может, обсуждал планы на будущее. Планы, в которых, как выяснилось, мне отводилась роль безмолвного спонсора.
Я закрыла глаза и впервые за долгие годы произнесла вслух, в темноту кухни:
— Хватит.
Слово прозвучало глухо, но твердо. Словно что-то щелкнуло внутри механизма, который долго работал на износ и наконец сломался. Я больше не банкомат. Я не прачка, не повар, не психолог и не жилетка для слез непризнанных гениев.
Утро следующего дня встретило меня серым небом и головной болью, но внутри царило странное, ледяное спокойствие. Я не стала будить Кирилла, собралась и ушла на работу. Весь день я работала на автомате, но мысли были дома. Вечером, когда я вернулась, в квартире пахло жареной картошкой — видимо, Тамара Ивановна снова решила навестить «детей».
Из гостиной доносился громкий, раскатистый хохот. Я разулась, стараясь не шуметь, и прошла в коридор. Дверь в зал была приоткрыта. Кирилл и его мать сидели на диване, уткнувшись в экран его смартфона.
— Мам, смотри, какой вид! — голос мужа звенел от возбуждения. — Первая линия, собственный пляж. И питание — ультра всё включено! Представляешь? Виски импортный, ешь сколько хочешь круглые сутки.
— Ой, сыночка, красота-то какая! — ворковала Тамара Ивановна. — Наконец-то отдохнешь, как человек. А то совсем ты зачах в этом городе, бледный весь. Тебе морской воздух нужен, нервы подлечить. Эта-то тебя совсем тут замотала своими претензиями.
— Да я уже задаток кинул вчера, — небрежно бросил Кирилл. — Семь тысяч, чтобы бронь не слетела. Остальное в рассрочку оформим прямо там или с кредитки сниму. На майские полетим, мам. Ты же давно мечтала о Турции.
Ноги стали ватными. Я прислонилась к стене, чувствуя, как холод обоев проникает сквозь блузку. Они обсуждали поездку. В Турцию. На майские праздники. Вдвоем. На мои деньги. Пока я буду работать, чтобы закрыть дыры в бюджете и купить сыну куртку.
— А Машка? — вдруг спросила свекровь, но в голосе не было беспокойства, скорее, любопытство.
— Да что Машка? — отмахнулся Кирилл. — Она всё равно вечно работает. Ей отпуск не дадут. Да и сэкономим, вдвоем дешевле выйдет. Скажу ей, что горящая путевка подвернулась, подарок судьбы. Поворчит и успокоится. Она отходчивая.
Я достала телефон. Пальцы дрожали так сильно, что я три раза промахнулась по иконке банковского приложения. Вдох-выдох. Вдох-выдох.
«Карты». Выбрать основную. «Заблокировать». Причина: утеряна. Подтвердить.
Выбрать дополнительную карту Кирилла. «Заблокировать». Навсегда.
Кредитная карта. «Заблокировать». Лимит на онлайн-операции — ноль. Лимит на переводы — ноль.
Экран мигнул, подтверждая операции. На телефон пришло смс с кодом. Я ввела его, чувствуя, как с каждой нажатой цифрой обрывается еще одна нить, связывающая меня с этой жизнью. Все. Финансовый поток перекрыт.
Я глубоко вдохнула, будто перед прыжком в ледяную прорубь, поправила волосы и шагнула в гостиную.
Они заметили меня не сразу. Кирилл увлеченно листал фотографии отеля, Тамара Ивановна поддакивала. Я молча подошла к телевизору, который работал фоном, взяла пульт и нажала красную кнопку. Экран погас. В комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов.
Кирилл поднял глаза. Улыбка еще не сползла с его лица, но во взгляде уже мелькнуло недоумение.
— О, Маш, ты пришла? А мы тут...
— Я слышала, — перебила я его. Голос звучал неестественно громко и четко. Мне самой стало страшно от этого тона. — Турция. Ультра всё включено. Задаток.
Свекровь поджала губы и выпрямилась, принимая боевую стойку.
— Ну и что? — начала она визгливо. — Человек имеет право на отдых! Он, между прочим, стратегии разрабатывает, устает морально больше, чем ты физически!
— Бесплатная кормушка закрылась, — произнесла я, глядя прямо в глаза мужу.
Тишина стала звенящей. Кирилл моргнул, переваривая услышанное.
— В смысле? Ты о чем?
— Я заблокировала карты. Все. Основную, дополнительную, кредитку. Денег больше нет.
Тамара Ивановна вскочила с дивана так резво, будто ей было двадцать лет.
— Ты что себе позволяешь, девка?! Ты в своем уме?
Кирилл побледнел. Лицо его вытянулось, приобретая оттенок мела.
— Ты... ты серьезно? — прошептал он. — Маш, не дури. Какая блокировка? Мне сейчас остаток за бронь вносить надо через два дня!
— Сам заработаешь, — я удивилась тому, как спокойно и даже равнодушно это прозвучало. — С завтрашнего дня мои деньги идут только на ребенка, на коммунальные услуги и на еду. Самую простую еду. Гречка, макароны, курица. Все остальное — ваши взрослые проблемы. Хотите в Турцию? Пожалуйста. Зарабатывайте.
Муж вскочил на ноги. Телефон выпал из его рук на ковер с глухим стуком, но он даже не заметил.
— Верни всё назад! Немедленно! — заорал он, делая шаг ко мне. — Ты не имеешь права! Это семейный бюджет! Как я теперь расплачусь? Там штраф за отмену брони!
— А мне плевать, — я скрестила руки на груди. — Мне плевать на твои штрафы, на твою Турцию и на твой отдых. У Артема куртка рваная, Кирилл! Сын в школу ходит как оборванец, пока ты по барбершопам ходишь и маму на курорты возишь!
Тамара Ивановна схватилась за сердце, картинно закатывая глаза.
— Ах ты неблагодарная! Змея! Пригрели на груди! Мой сын ради тебя от карьеры отказался! Он мог бы...
— От какой карьеры?! — я впервые за все годы позволила себе рассмеяться ей в лицо. Смех был горьким, злым. — От той, где он два года ищет себя на диване с пультом и пивом? От той, где он устал после трех собеседований за семьсот дней? Хватит! Я сыта по горло этими сказками!
Кирилл шагнул ко мне вплотную. Глаза у него были бешеные, налитые кровью. Он протянул руку, пытаясь схватить меня за плечо.
— Телефон давай! — прорычал он. — Разблокируешь прямо сейчас, или я за себя не ручаюсь!
Я отступила назад, к двери, и вытащила из кармана свой мобильный. Экран уже светился, палец лежал над кнопкой вызова.
— Еще шаг — и мы поговорим уже с полицией, — сказала я тихо. — Номер набран. Принуждение, угрозы, финансовое насилие. Статьи знаешь? Или мне перечислить?
Он замер. Рука зависла в воздухе. Видимо, впервые в жизни он понял, что я не шучу. Что той удобной, покорной Маши, которая кивала и терпела, больше нет.
Свекровь завыла в голос, раскачиваясь из стороны в сторону:
— Да как ты смеешь! Мы тебе как родные были! Я к тебе как к дочери!
— Родные не высасывают последние деньги из человека, который работает на трех работах, чтобы прокормить здорового мужика, — отрезала я.
Я развернулась и пошла к комнате сына. За спиной слышалось шипение и причитания, но мне было все равно.
Артем сидел за столом в наушниках, склонившись над учебником математики. Увидев меня, он снял наушники, глаза у него были испуганные.
— Мам, там кричат... Вы с папой ссоритесь?
Я подошла и обняла его, прижав голову к своему животу.
— Все хорошо, солнце. Не бойся. Собирай рюкзак. Учебники, тетради, немного одежды.
— Мы уходим? — тихо спросил он.
— Да. Поедем к бабе Лене на пару дней.
Баба Лена — моя мама — уже год звала нас к себе, видя, во что превращается моя жизнь, но я всё надеялась, всё верила, что можно починить то, что давно сгнило.
— Ладно, — Артем не стал задавать лишних вопросов. Он молча кивнул и начал быстро складывать вещи. Кажется, он тоже ждал этого момента.
Пока сын собирался, я зашла в спальню и начала кидать свои вещи в спортивную сумку. За тонкой стенкой на кухне шло экстренное совещание. Они говорили полушепотом, но слышно было каждое слово.
— Судиться будем! — шипела Тамара. — Разденем её до нитки! Алименты ей влепим на содержание нетрудоспособного супруга!
— Пусть только попробуют, — буркнул Кирилл. — Я ей устрою... Она приползет еще. Куда она денется?
Дверь спальни открылась. Кирилл вошел внутрь. Глаза красные, но на лице — поддельная, приторно-ласковая улыбка. Стратегию сменили.
— Ладненько, родная, погорячилась, — он развел руками, изображая миролюбие. — С кем не бывает. Ну, нашло на тебя, устала, понимаю. ПМС, наверное, да? Мы же семья, Машуль. Давай не будем рубить с плеча. Разблокируй карты, я отменю бронь, если ты так хочешь. Хотя штраф жалко... А я обещаю — завтра же сяду за резюме. Буду искать работу.
— Серьезно? На этот раз правда? — я продолжала складывать белье, даже не повернувшись к нему.
— Честное слово! — обрадовался он, приняв мой сарказм за колебание. — Зуб даю!
— Семья, Кирилл, — это когда вместе тянут лямку. А не когда один вкалывает до седьмого пота, а двое других на море собрались за его счет.
Я застегнула молнию на сумке, достала из ящика стола папку с документами и положила ее сверху.
— Подаю на развод, — сказала я, глядя на него в упор. — Заявление уже написано, сегодня в обед скачала образец. Квартира эта — моя, добрачная, слава богу. Кредиты на мое имя — мои, я их и буду платить, мне не привыкать. А тебе я оставляю самое ценное: твои носки, продавленный диван и маму. Все остальное — сыну.
В дверях появилась взъерошенная Тамара Ивановна.
— Да ты! Да я! Да мы тебя по судам затаскаем! Ты ребенка не увидишь! Мы опеку натравим!
Я подняла руку, останавливая поток грязи.
— Ни слова больше. Пользовались? Хватит. Лавочка закрыта. Ключи на тумбочке оставьте, когда съезжать будете. Даю вам два дня.
Я взяла Артема за руку. Наши рюкзаки уже стояли в коридоре, словно солдаты перед марш-броском. Я открыла входную дверь.
На лестничной площадке было холодно, пахло привычным подъездным амбре — кошачьим лотком и дешевыми сигаретами. Но в этот момент этот запах показался мне запахом свободы. Морозный воздух ударил в лицо, обжигая щеки.
Сын крепко сжал мою ладонь. Его ладошка была теплой и доверчивой.
— Мам, — спросил он, когда мы вышли из подъезда, — а мы теперь всегда у бабушки будем жить?
— Пока да, сынок. Немного поживем у бабушки, она пирогов напечет. А потом... — я посмотрела на серую девятиэтажку, где в окнах нашей квартиры все еще горел свет. — А потом продадим эту квартиру, разменяемся и купим свою. Только нашу с тобой. Маленькую, но свою. И без всяких дядей на диване.
Он улыбнулся и сильнее прижался ко мне.
Мы спускались по ступенькам крыльца, и с каждым шагом мне становилось легче дышать. Будто с плеч снимали по кирпичу за раз. Все те годы молчания, терпения, стыда, бесконечного чувства вины и попыток быть «хорошей женой» оставались там, за тяжелой металлической дверью.
Впереди, я знала, точно будут трудности. Будут суды, грязная дележка имущества, скандалы, слезы свекрови, угрозы Кирилла, сплетни общих знакомых. Но это уже не пугало. Главное я сделала. Я отрезала гангрену, которая медленно убивала меня. Теперь я сама себе хозяйка. И своему сыну — настоящая защита, а не безмолвный кошелек.
На улице шел мелкий колючий снег. Я подняла лицо к темному небу, подставив щеки снежинкам, и впервые за очень много лет улыбнулась. Просто так. Не потому что нужно кому-то угодить, а потому что захотела. Мы шли к метро, хрустя снегом, и я знала: назад дороги нет. И слава богу.
Если вам понравилась история просьба поддержать меня кнопкой палец вверх! Один клик, но для меня это очень важно. Спасибо!