Все главы здесь
Глава 50
Дед Тихон взялся за весла, и лодка была готова двинуться в путь, прочь от берега. Ворон тихонько заржал тревожно.
Степан стоял на берегу, глядя на деда как-то растерянно и уже собирался оттолкнуть лодку, как вдруг что-то внутри в нем щелкнуло, и он крикнул:
— Дед Тихон!.. Дедуня! Постой! — голос дрожал, но не от страха — от решимости.
Дед обернулся, приподнял брови. Чего, мол? Степа весь взъерошенный, глаза горят:
— Дед… а давай я с тобой поплыву? А? На своей лодке!
Хочу знать, где вы живетя. Ну… ить кому помощь надобна будеть — а я уж дорогу знай.
Дед покрутил головой, потянул бороду пальцами — привычным движением.
— М-да-а… мысль у тебе… знатная…— пробормотал он, будто взвешивая. — Мысль не пустая. Добрыя.
Он прищурился:
— А лодка у тебе жива? Не течеть?
— Не-а! Я ж ее сам залатал ужо, приготовил. Как знал. Вон она стоить, — Степан вспыхнул, выпрямился, указал на лодку. — Легкая она, дед, быстрая. Не подведеть. Ходил я на ей у прошлом годе.
Дед ухмыльнулся в бороду.
— Ну што ж… раз так… давай! Поплыли. Токма — учти. До приюта моево не на лодке добратьси. Доплывем, а потома по лесу пешедралом пойдем. Ворона нагрузим — и ну! — трогай.
— Пойду! — Степа аж засветился, будто ему лет десять снова.
Дед махнул рукой:
— Ну, ступай за лодкой своей. Жду тебе.
Степан бегом кинулся к берегу, где поодаль его легкая лодчонка была перевернута вверх дном. Люди на берегу, что уже расходились, снова обернулись: мол, чего это Степка удумал?
А Федор только покачал головой, но улыбнулся:
— Молодой. Сердце горячее. Оно его и ведеть. Давай-давай, сынок. Мабуть, пригодитси знать, иде оне живуть. Мало ли?
Лодку подтащили к воде быстро, проверили уключины, все ладно.
— Усе! Готов! — сказал Степа гордо.
— Возьми-ка, сынок, клинья да веревку. Мабуть, пригодитси — лодки у берега подтягивать.
— Ну, с Богом. Пойдем рядом. Как пойдеть течение — подберемси друг к дружке, — напутствовал дед.
И вот два мужика — старый и молодой — отчалили от Кукушкино.
Две лодки легли на воду рядом, будто так всегда и было.
Люди еще долго стояли, пока лодки не стали совсем маленькими. Кто-то крестился, кто-то просто смотрел, кто-то шептал:
— Вот так… живуть они, на том берегу… рядом совсема.
— И вправду, непростые.
— Вона оно чевой…
— И Степа поплыл?
— Да, не видишь, ишть?
— Пошто?
— Да хрен знат!
— Дела-а-а…
Но уже никто не удивлялся.
Такое в это утро было ощущение — будто все происходит правильно. Так и должно быть.
Лодки скользили по воде неспешно, задумчиво, как будто сами берегли груз и людей. Ворон, привязанный к лодке деда, плыл следом, осторожно, будто понимал: путь важный. Река не широкая, но и не узкая, течение тихое, лед уже растаял, оставив лишь прозрачную крошку у берега.
Дед со Степкой разговаривали тихо, наблюдали за водой и лесом. Каждое движение — расчетливое, каждое слово — с вниманием: здесь ничего нельзя торопить. И так они неспешно пересекли реку, а деревня на противоположном берегу постепенно растворилась за спинами, оставив только шум воды и легкий ветерок.
Подплыли к своему берегу, подтянули лодки, закрепив, чтобы не унесло течением. Ворона нагрузили аккуратно — дед Тихон сам поправил уздечку, подтянул ремень, чтобы мешки не сползали. Кое-что себе на плечи вскинули. Потом дед огляделся: вроде места знакомые. Вон коряга, на которой сидел и глядел на тот берег. Правильно приплыли. Дед радостно крякнул.
Степка, стараясь выглядеть взрослее своих лет, проверил сбоку, не шатается ли мешок с крупой, похлопал коня по шее.
— Ну што, пойдем? — спросил дед и, взяв Ворона под уздцы, повел тропой в сторону леса. — Недалече нам. Вот минуем сосны, и хаты будут видны.
Путь и правда был недальний. Тропка мягкая, прошлогодняя хвоя пахла терпко. Меж деревьев еще висела холодная весенняя сырость, но солнце уже пробивалось сквозь ветви — тонкими золотыми полосами, ровно ложившимися на землю. Дед Тихон шел впереди, ведя Ворона под уздцы; конь послушный, нагруженный аккуратно — мешки приторочены крепко, ничего не звенит и не болтается. Степка шагал рядом, иногда оглядываясь на реку, иногда забегая вперед, — ему хотелось все разглядеть, запомнить дорогу.
Лес быстро кончился, и на небольшой поляне Степан увидел три хаты: одна низенькая, с темной крышей и небольшим крылечком, из трубы лениво тянулся дымок. Две другие чуть повыше. Еще одна совсем маленькая.
«Баня!» — догадался Степан.
— Дед, так чевой, пришли ить?
— Да, Степка, добралиси.
— Так близко совсема.
Первой их увидела Настя. Она вышла за водой — в руках ведра, а на лице — спокойствие, пока взгляд не упал на Степку. Сначала она увидела его, а потом уж деда. Настя даже замерла на мгновение, словно не поверила глазам. Остолбенела. Щеки вспыхнули, и она беспомощно взглянула на деда Тихона, смущенно отвернулась, торопливо шагнула обратно к хате и исчезла за дверью так быстро, будто ее ветер втолкнул.
— Мишаня, — крикнула она, — там дед пришел. Иди кричи всем. Бабке Лукерье, бате, тетке Марфе.
Степка растерялся, а дед только фыркнул тихим смешком и хлопнул его по плечу:
— Ничевой, малый… девахи — они такие.
— Брешешь! — Мишаня недоверчиво глянул на Настю, но выскочил и, увидев деда, с радостным криком кинулся к нему:
— Дедуня! Дед приехамши!
Дед расплылся в улыбке и прижал к себе малого:
— Пряников вам с Анфискою привез и…
— Дедусь, да погодь ты с пряниками! Лодку ить купил?
Дед и Степан рассмеялись:
— А то как жа! Глянь, откудава мы пришли-то? От реки.
— Дед, а можно мене побежать туды да глянуть на яе? — пацаненок умоляюще посмотрел на Тихона.
Но тут на крыльце появилась Марфа:
— Ох, батюшка наш!
Дед наш приехал! — заорала она. — Митя, Анфиска, тетка Лукерья! Ну чевой жа вы! — она всплеснула руками. — Бать, ну заходьте скорей, уж стол накрою! Пироги вчерась стряпали, как ты уважаешь.
Вслед за ней, чуть придерживаясь за косяк, вышел Митрофан — немного бледный, но уже ладно стоящий на ногах.
— Батя! Здорово! Ну как там? Как усе прошло? А лодка хороша? А долго вы плыли? А река… река глубока ли?
Дед Тихон рассмеялся — мягко, от души, аж борода затряслась.
— Да что ты, Минька… Скоро сам поплывешь — сам усе узнашь. И лодку проверишь, и глубину измеришь, и течение...
Митрофан расправил плечи — будто ему уже сейчас можно было в путь.
Марфа перекрестилась.
Лукерья вышла на крыльцо, глянула подслеповатыми глазами, ахнула, перекрестилась:
— Слава тебе Господи. И Степка тута. Ну давайтя! Марфа, чевой рот проветривашь? Мужаков кормить надоть. Тишка, ну чевой ты? У хату давайтя! Степка!
Настя робко выглядывала из-за занавески — украдкой, на секунду… и опять пряталась. Ей верилось и не верилось, что вот он, Степан — в приюте. Сердце колыхалось от пустой надежды: а вдруг он приехал на нее посмотреть? А может, что-то изменилось за эти дни? А что если…
Но она отгоняла от себя эти мысли, не верила, что возможно ответное чувство у Степы.
Дед Тихон, сняв шапку, благодарно вдохнул запах уже ставшего родным приюта.
Стали разгружать Ворона. Степка помогал молча, но глаза его бегали — искали Настю. А она… то выйдет на порог на секундочку, будто проверить что, то снова исчезнет, краснея. Мишаня крутился тут же — помогал и все время чего-то лопотал. Анфиска не отставала. Митрофан все порывался схватить что потяжелее, но каждый раз натыкался на крик бабки:
— А ну-кось! Акромя тебе некому ить? Вона Степка усе перетаскат.
Дом Митрофана встретил их теплом, как всегда. Степа вошел, огляделся. Все как везде: иконы, сундук, полати, стол с лавками, печь.
Татьяна Алимова