— Положи вилку.
Мой голос прозвучал тихо, но в повисшей тишине кухни он грохнул как выстрел. Сергей замер. Кусок пирога с капустой так и не долетел до рта. Жирный, лоснящийся, в дорогом костюме, который уже трещал на нем по швам.
— Чего? — Он смачно прожевал то, что успел откусить. — Марин, ты истерику-то прекращай. Поминки все-таки. Бабушку помянуть надо.
— Ты ее десять лет не поминал. Пока она живая была. А сейчас пришел и жрешь. Вон отсюда.
Тетка Галя, сидевшая в углу, испуганно прижала к груди полотенце.
— Мариночка, ну как же так... Брат ведь. Родная кровь.
— Кровь? — Я швырнула грязную тарелку в раковину. Керамика звякнула, пошла трещиной. Плевать. — Где была эта кровь, когда у бабушки деменция началась? Где был этот любящий внук, когда она фекалиями стены мазала? Я тебе звонила, Сережа. Пятьдесят раз звонила. Что ты мне сказал?
Сергей наконец отложил вилку. Вытер губы салфеткой. Вальяжно так. Хозяин жизни.
— Я сказал, что занят. У меня бизнес, Марин. Я деньги зарабатываю, а не жопы старым бабкам мою. У каждого своя роль. Ты — женщина, тебе положено за очагом следить, за стариками ухаживать. А я — добытчик.
— Добытчик? И много ты добыл для бабушки? Хоть пачку памперсов привез? Хоть раз лекарства купил?
— Я морально поддерживал! — Он хлопнул ладонью по столу. — И вообще, хватит. Бабка умерла, царствие ей небесное. Теперь о делах говорить надо. Квартира в центре. Двушка. Ремонт, конечно, убогий, воняет старостью, но стены крепкие. Риелтор сказал, миллионов двенадцать дадут. Тебе шесть, мне шесть. Справедливо.
У меня потемнело в глазах. Я схватилась за край столешницы, чтобы не упасть.
Шесть миллионов. Ему.
За то, что он десять лет не появлялся на пороге. За то, что бабушка, в редкие моменты просветления, плакала и звала «Сереженьку», а Сереженька сбрасывал вызов.
— Никакой продажи не будет, — я говорила медленно, чеканя каждое слово. — Квартира моя.
— В смысле твоя? — Сергей прищурился. Глазки у него стали маленькие, злобные. — Ты не охренела, сестренка? Мы наследники первой очереди... то есть, тьфу, по праву представления, раз отец умер. Пополам всё. Закон есть закон.
Он встал. Навис надо мной. От него пахло дорогим парфюмом и коньяком.
— Ты, Марин, губу-то закатай. Я понимаю, ты тут намучилась, говно убирала. Молодец. Возьмешь с продажи лишние сто тыщ за труды. Но квартиру делим. У меня долги, мне машину менять надо, Ленка шубу просит. Бабкина хата — это мой шанс. Так что давай, ищи документы, завтра оценщика приведу.
— Не приведешь.
— Это еще почему?
— Потому что ключи у меня. И документы у меня. И совесть у меня чистая. А ты пошел вон.
Сергей побагровел.
— Ах так? Значит, по-плохому хочешь? Ладно. Я тебе устрою. Я суд на тебя натравлю. Я докажу, что ты бабку таблетками пичкала, чтобы она скорее коньки отбросила! Я тебя по судам затаскаю, ты мне еще за моральный ущерб заплатишь!
Он пнул стул. Тетка Галя взвизгнула.
Сергей вылетел в прихожую, на ходу надевая ботинки.
— Завтра приду! С полицией приду! Попробуй только не открыть! Квартира бабушкина, значит, общая!
Дверь хлопнула так, что с потолка посыпалась штукатурка.
Я сползла по стене на пол. Ноги не держали.
Тетка Галя подбежала, начала совать мне стакан воды.
— Ой, Мариночка, зря ты так... Он же бешеный. Он же бандитов пришлет. Отдай ты ему половину, пусть подавится. Нервы дороже.
— Нет, теть Галь. Не отдам. Ни копейки не отдам.
Ночь прошла как в тумане. Я не спала.
Каждый шорох казался шагами Сергея. Я знала его. Он жадный. До патологии. В детстве отбирал у меня конфеты, которые нам давали поровну. В юности украл у матери золото, чтобы сдать в ломбард. А теперь на кону миллионы.
Утром звонок в дверь. Долгий, настойчивый.
Я посмотрела в глазок. Сергей. И еще двое каких-то амбалов. И женщина с папкой. Риелтор? Или юрист?
Сердце колотилось где-то в горле.
— Открывай, сука! — Голос брата был слышен даже через железную дверь. — Я знаю, что ты дома! МЧС сейчас вызову, скажу, что газом пахнет, дверь вскроют!
Я открыла.
Сергей ввалился в прихожую, оттолкнув меня плечом.
— Ну что, одумалась? Знакомься, это Вадим и Петя, они мне помогут вещи разобрать. А это Жанна, специалист по недвижимости. Сейчас быстренько все осмотрим, сфоткаем.
Он прошел в гостиную, не разуваясь. Прямо по чистому полу, который я драила вчера два часа, смывая следы поминок.
— Фу, ну и вонища, — поморщился он. — Тут капитальный ремонт нужен. Жанна, сколько скинуть придется за запах?
— Процентов десять, — деловито ответила женщина, сканируя взглядом мои обои. — Но район хороший. Уйдет быстро.
— Слышала, Марин? Быстро уйдет. Так что давай документы. Свидетельство о смерти, паспорт на квартиру. Где они? В серванте?
Он потянул ручку старого серванта. Того самого, где бабушка хранила свой парадный сервиз.
— Не трогай, — я встала в дверях.
— Ты мне не указывай! Я здесь хозяин!
Он рванул дверцу. Хрусталь жалобно звякнул.
— Сергей, остановись.
Я достала из кармана халата сложенный лист бумаги.
— На, читай.
— Что это? — Он выхватил листок. — Завещание? Оспорю! Скажу, что бабка невменяемая была! Справки куплю, что она дура!
— Это не завещание.
Сергей пробежал глазами по тексту. Его лицо начало меняться. Сначала оно было красным от злости, потом стало серым, а потом каким-то землистым.
— Дарственная? — прохрипел он. — Две тысячи... четырнадцатый год?
— Да. Десять лет назад. Когда ты занял у нее сто тысяч «на раскрутку» и исчез. Помнишь? Она тогда месяц тебя ждала. Плакала. А потом пошла к нотариусу. Она была тогда в здравом уме, Сережа. Все справки есть. Видеофиксация у нотариуса тоже есть.
Я подошла к нему и выдернула листок из ослабевших пальцев.
— Квартира принадлежит мне уже десять лет. Я платила налоги. Я платила коммуналку. Я делала тут ремонт. Юридически бабушка здесь просто жила. Как гость.
— Ты... ты скрыла! — Он начал хватать ртом воздух. — Ты молчала! Ты специально!
— Специально? Ты ни разу не спросил, как она живет. Тебе было плевать на документы, пока она была жива. Ты ждал смерти. Ну вот, дождался. Только наследства нет. Наследовать нечего. У бабушки из имущества — только вставная челюсть и пара халатов. Хочешь забрать? Поделюсь.
Жанна, риелтор, деликатно попятилась к выходу.
— Сергей Юрьевич, я, пожалуй, пойду. Раз объекта нет...
— Стоять! — заорал Сергей. — Это подделка! Я судмедэкспертизу закажу! Ты эту бумажку в фотошопе нарисовала!
Он кинулся на меня. Глаза бешеные. Кулаки сжаты.
— Отдай квартиру! Тварь! Обворовала родного брата!
Я не успела испугаться. Амбал, которого он привел, перехватил его руку.
— Серега, тормози. Уголовка.
— Пусти! Она меня кинула! На двенадцать лямов кинула!
— Выметайтесь, — сказала я. Голос дрожал, но я стояла прямо. — Сейчас я нажму тревожную кнопку. У меня договор с охраной. Приедут через три минуты. И тогда, Сережа, ты сядешь не за хулиганство, а за нападение и попытку грабежа.
Брат смотрел на меня с ненавистью. Такой чистой, незамутненной ненавистью, на которую способны только близкие родственники, когда дело касается квадратных метров.
— Будь ты проклята, — выплюнул он мне в лицо. — Чтоб ты в этой квартире сдохла одна. Как бабка.
— Зато с чистой совестью, — парировала я. — И в чистоте. А не в долгах, как ты.
Он ушел.
Амбалы ушли следом, даже не попрощавшись.
Я закрыла дверь. На все замки.
Сползла на пол.
И разрыдалась.
Не от страха. От облегчения. И от боли.
Больно было не то, что брат оказался сволочью. Я это знала. Больно было за бабушку. Которая десять лет назад, подписывая дарственную, сказала мне:
«Мариночка, возьми сейчас. Иначе Сережка тебя потом со свету сживет. Я его знаю, он душу за копейку продаст. А ты меня не бросишь».
Она знала. Она всё знала.
Я поднялась, пошла на кухню. Налила себе чаю в ту самую кружку, которую вчера чуть не разбил Сергей.
В квартире было тихо.
Тихо и спокойно.
Теперь это действительно мой дом. Без призраков прошлого и без жадных родственников.
Вечером телефон начал разрываться. Звонила мать Сергея (наша общая, но по ощущениям — только его).
— Как ты могла?! — кричала она в трубку. — Брат в долгах, его коллекторы ищут! Ему эти деньги жизнь бы спасли! А ты, крыса, вцепилась в метры! Мы отрекаемся от тебя! Слышишь? Нет у нас больше дочери!
Я молча нажала «Заблокировать».
Потом заблокировала Сергея. Тетку Галю. Всех.
Выпила чай.
И впервые за десять лет выспалась. Без вздрагиваний, без проверки дыхания бабушки, без ожидания звонка от «любящей» родни.
Они отреклись?
Нет. Это я наконец-то освободилась.
А как бы поступили вы? Справедливо ли, что квартира досталась только Марине, или она должна была по-родственному помочь брату закрыть долги, продав жилье? Ведь родная кровь — не водица, или всё-таки водица, если ее не разбавлять заботой? Пишите в комментариях, кто здесь настоящий предатель!