Комната тонула в сумраке, прорезаемом лишь бледным светом уличных фонарей. Их желтоватые лучи, пробиваясь сквозь грязные оконные стёкла, ложились на пол неровными пятнами, словно пролитое молоко. За окном бесшумно кружились снежинки — редкие, крупные, будто пепел неведомого костра.
На столе, покрытом выцветшей чёрной бархатной тканью, догорала свеча. Её огонёк подрагивал от едва уловимых сквозняков, пробиравшихся сквозь щели в старых рамах. Воск давно перестал стекать по бокам — он застыл в причудливых извилистых наростах, напоминающих оплавленные слёзы. Фитиль тихо потрескивал, выбрасывая крошечные искры, которые тут же гасли в холодном воздухе.
В углу, словно молчаливый страж, возвышались напольные часы. Их массивный корпус из тёмного дуба покрывали замысловатые резные узоры, почти стёртые временем. Каждый удар маятника отдавался гулким тик-так, раскатываясь по комнате, будто удары сердца неведомого существа. Тик… так… Тик… так… Минуты чьей‑то жизни.
На том же столе, среди теней и полумрака, стояли перевёрнутые иконы. Лики святых, едва различимые в тусклом свете, словно пытались вырваться из плена мрака. Их глаза, нарисованные когда‑то с благоговением, теперь смотрели в пустоту, будто видели нечто, недоступное человеческому взору. По краям образов змеились трещины — словно время само стремилось стереть их с лица земли.
В воздухе витал тяжёлый запах: смесь воска, старой древесины и чего‑то ещё — едва уловимого, но тревожного. То ли затхлой воды, то ли земли из свежевырытой могилы.
Тишину разорвал скрип половицы. В дверном проёме возникла тень. Фигура в длинном чёрном плаще медленно шагнула внутрь, её лицо скрывал глубокий капюшон.
— Готово, — прошептал незнакомец, и его голос, низкий и хриплый, эхом отразился от стен. — Механизм запущен.
Он протянул руку к одной из икон, провёл пальцами по её поверхности, оставляя на пыли едва заметный след.
— Ты слышишь их? — продолжил он, словно обращаясь к кому‑то невидимому. — Они уже идут. Шаги по снегу, дыхание в темноте… Они знают.
За окном внезапно стих ветер. Снежинки замерли в воздухе на долю секунды, а затем рухнули вниз, словно сбитые невидимой рукой. Часы пробили полночь — их звон, резкий и пронзительный, разорвал тишину, будто крик раненого зверя.
Незнакомец отступил назад, его плащ зашелестел, касаясь пола. Он замер на мгновение, словно прислушиваясь к чему‑то, а затем растворился в тени, оставив после себя лишь едва уловимый запах ладана и сырости.
Свеча дрогнула в последний раз и погасла. Тьма поглотила комнату целиком.
***
В офисе стоял лёгкий утренний гул — привычный саундтрек понедельников. Воздух наполняли обрывки разговоров, смех, стук клавиатур и перезвон чашек. После выходных сотрудники щедро делились новостями, сплетнями и прочими радостями жизни.
В большом кабинете крупной строительной компании деловито суетились менеджеры по продажам — их столы были завалены проспектами, чертежами и кофейными стаканами. В соседнем кабинете, за стеклянной перегородкой, тихо шелестели бумагами бухгалтеры. Весь этаж высотки занимала эта фирма — просторные помещения, панорамные окна, вид на город с высоты птичьего полёта.
— Всем привет, — привычно улыбнулась Полина, повесив пальто в шкаф.
Она не замечала — или старалась не замечать — странных взглядов коллег. Полина работала старшим бухгалтером, фактически заместителем главного, и давно привыкла к завистливым перешёптываниям. Ей не раз пересказывали сплетни о себе — неприятные, колючие, будто осколки стекла. Вот и сейчас все резко замолчали при её появлении. Слишком красноречивое молчание.
— Привет, Полин. А ты Настю видела на выходных? — раздался голос из‑за перегородки.
Настя работала менеджером в их компании — яркая, общительная, всегда в центре внимания.
— Нет, мы не виделись и не говорили, — ровно ответила Полина, не поднимая глаз.
Она не стала объяснять, что их дружба давно превратилась в холодную вежливость. Полина не привыкла жаловаться на работе, тем более — плакать. Хотя ситуация была болезненной и тянулась уже несколько месяцев.
Позже, во время обеденного перерыва, к ней подсела Мила — главная сплетница этажа. В руках — чашка чая, на лице — наигранная забота.
— Поль, а вы совсем с Настей не общаетесь? Ты ничего не знаешь? — начала Мила, помешивая ложечкой.
— Мне не интересно, что там происходит у Насти. Мы не сёстры и не родня, — чуть резче, чем хотелось, ответила Полина.
С утра она чувствовала: что‑то случилось. Что‑то серьёзное.
— Настя в реанимации, — понизив голос, сообщила Мила. — Говорят, вряд ли долго протянет. Травмы несовместимы с жизнью. Вот все и подумали: раз вы дружили, ты наверняка в курсе, что случилось на самом деле.
— Раньше, может быть, дружили. Уже нет. Сочувствую, пусть живёт. Но ко мне это не имеет отношения, — произнесла Полина, глядя в окно.
Она лукавила. К ней это имело прямое отношение.
А дело было так…
Полина и Настя познакомились ещё в школе, в старших классах. Их дружба казалась нерушимой: вместе на уроках, вместе после школы, делились сокровенным, строили планы на будущее. Поступили в вузы — правда, на разные специальности. Потом Настя перевелась, переехала в другой город. Жизнь развела их, но спустя годы они снова встретились — уже взрослыми, строящими карьеру.
Настя пришла в фирму, где Полина работала третьим годом. Сначала всё было как прежде: совместные обеды, разговоры допоздна, смех над старыми воспоминаниями. А потом Полина познакомилась с Антоном.
Он работал ведущим аналитиком в соседней фирме, но в том же здании. Их знакомство случилось в кафе на первом этаже: случайный взгляд, неловкая улыбка, предложение поделиться столиком. Всё закрутилось быстро — свидания после работы, прогулки по городу, тихие вечера у Полины дома. Они не афишировали отношения, но Полина чувствовала: это серьёзно.
Однажды Настя, как всегда без предисловий, выпалила:
— Подруга, а ты чего пропала? Мы никуда не выбирались уже пару месяцев! Или ты меня игнорируешь?
— Да нет, что ты. Всё хорошо, просто времени нет, — попыталась отшутиться Полина.
— Как это? Чем же ты занята? — не унималась Настя.
— Ну так…
— Колись! Хахаля завела? — хохотнула Настя.
— Парня. Пока рано говорить о серьёзном, — сдержанно ответила Полина.
Слово за слово, Настя выспросила про Антона. Через пару дней Полина случайно увидела их вместе в столовой.
— Привет, — подошла она к их столику.
— О, Полина! Мы тут вот обедаем, — без эмоций отозвалась Настя. Антон явно смутился.
— Вижу. Меня почему не позвали?
— Ну, мы встретились случайно, — пробормотал Антон.
— Я вот никак не припомню, чтобы я вас знакомила.
— Поль, не начинай. Неужели ты к подруге ревнуешь? — с укором посмотрел на неё Антон. — Мы познакомились на парковке, потом выяснилось, что вы подруги. Случайность, не более.
— Случайность? — Полина сжала кулаки. — Ладно, проехали.
С того дня она старалась не обсуждать с Настей Антона и вообще видеться реже. Антон по‑прежнему возил её домой, они встречались по выходным, иногда и в будни.
— Поль, мне к маме нужно съездить, отвезти лекарств, — как‑то сказал он перед работой.
— Хорошо, милый. Маме привет, — ответила Полина, даже не подозревая, какую правду скрывает эта фраза.
Прошло ещё пару месяцев. Отношения с Антоном изменились: он стал холодным, отстранённым, будто витал в облаках. Встречи становились всё реже. Да и самой Полине было не до того.
Она начала плохо спать. Кошмары преследовали её каждую ночь — тёмные фигуры, шёпот, ощущение, что за ней следят. Просыпалась разбитой, с головной болью и приступами дурноты. Вскоре ушла на больничный. Диагноз, который поставили врачи, звучал как приговор.
Рядом были только родители — они поддерживали её, держались за руки в самые тяжёлые моменты.
— Желаю выздоровления, — вяло отреагировал Антон, когда она рассказала ему о болезни. — Ты теперь потолстеешь и облысеешь?
Полина молчала, чувствуя, как последние капли чувств испаряются. Ей было плохо не только из‑за болезни, но и из‑за его слов.
Настя позвонила один раз. Узнав, что подруга в больнице, отреагировала равнодушно:
— Ну ничего, бывает. Каждому своё.
— Что ты такое говоришь? Ты же моя подруга! — не поверила своим ушам Полина.
— Хм… подруга, говоришь? — в голосе Насти прозвучала странная насмешка.
— Мы столько лет вместе! Антон тоже странный — ни разу не пришёл, только по телефону звонил пару раз.
— И не придёт, — отрезала Настя.
— Что?
— Мы вместе. С Антоном. У нас скоро свадьба. Вот так‑то, подруга.
Мир Полины рассыпался в одну секунду. Она не помнила, что было дальше — очнулась в реанимации спустя трое суток. Едва не умерла от шока.
Время шло. Лечение не давало результатов, чем изумляло врачей. При её заболевании стандартная терапия почти всегда помогала, но в случае Полины будто что‑то мешало выздоровлению.
О бывшем парне и подруге она старалась не думать. Слишком больно.
**
— Поля! Дочка! — мама тихо приоткрыла дверь спальни.
Полина лежала, уставившись в потолок. В комнате царил полумрак — шторы были задёрнуты, лишь тонкая полоска света пробивалась сквозь щель. Девушка временно переехала к родителям: после очередного курса химиотерапии ей требовался постоянный присмотр.
— Да, мам, — едва слышно отозвалась Полина, не поворачивая головы.
— Дочь, одевайся потихоньку. Кое‑куда съездим. Папа отвезёт.
— Куда? — в голосе ни интереса, ни удивления — только усталость.
— В гости.
Полина помолчала, потом медленно села на кровати. Ей было всё равно. Всё стало безразличным — цвета, звуки, планы, мечты. Она просто существовала, отсчитывая дни между процедурами и приёмами лекарств.
Поднявшись, подошла к зеркалу. Отражение заставило горько усмехнуться: скелет, обтянутый желтоватой кожей, впалые щёки, тусклые волосы, кое‑как собранные в хвост. Когда‑то яркие глаза теперь казались безжизненными, словно выгоревшие угли.
«Вот я какая теперь», — подумала она, натягивая свитер. Ткань свободно повисла на худых плечах.
Папа уже ждал внизу, в машине. Он не стал заходить в дом — знал, что Полине тяжело видеть его обеспокоенный взгляд. Просто сидел за рулём, нервно постукивая пальцами по рулю.
— Привет, пап, — тихо сказала Полина, усаживаясь на переднее сиденье.
— Привет, солнышко, — он постарался улыбнуться, но улыбка получилась натянутой. — Как спалось?
— Нормально.
Он кивнул, включил зажигание. Машина плавно тронулась с места.
По дороге молчали. За окном мелькали деревья, дома, люди — жизнь шла своим чередом, будто не замечая, что где‑то рядом человек медленно угасает. Полина смотрела на проносящиеся пейзажи, но не видела их. Мысли крутились вокруг одного: «Зачем всё это? Зачем ехать куда‑то, притворяться, что всё в порядке?»
Через полчаса они подъехали к небольшому дому на окраине города. Обычный двухэтажный коттедж, ухоженный двор, цветы у крыльца. Ничего примечательного.
— Пришли, — сказал папа, припарковываясь.
— Кто здесь живёт? — спросила Полина, не спеша выходить из машины.
— Один человек. Он хочет с тобой поговорить.
— О чём?
— Не знаю. Но думаю, тебе стоит его выслушать.
Полина вздохнула, открыла дверь. Ноги едва держали её, но она упрямо выпрямилась и пошла к крыльцу.
Дверь открылась прежде, чем они успели подняться. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, в простом свитере и джинсах. Его глаза — глубокие, проницательные — сразу привлекли внимание. Он не улыбался, но в его взгляде не было ни жалости, ни страха, только спокойное понимание.
— Полина, — произнёс он, протягивая руку. — Я рад, что вы пришли.
Она нерешительно пожала его ладонь. Рука была тёплой, крепкой.
— А вы… кто? — спросила она, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Меня зовут Андрей. Я знаю, что вам сейчас тяжело. Но у меня есть то, что может вам помочь.
— Лекарство? — с горькой усмешкой спросила Полина. — Врачи уже всё перепробовали.
— Нет, не лекарство. Что‑то другое. То, что не лечат таблетками.
Полина замерла. В его голосе звучала уверенность, которой она давно не встречала. Даже в глазах врачей теперь читалась лишь профессиональная сдержанность — никаких обещаний, только статистика и протоколы лечения.
— Проходите, — мягко сказал Андрей, отступая в дом. — Давайте поговорим.
Полина переступила порог, чувствуя, как внутри зарождается странное, почти забытое ощущение — слабый, едва уловимый проблеск надежды.
Андрей действовал мягко, почти невесомо — его голос не просто убаюкивал, а словно просачивался в сознание, заглушая ту глухую, ноющую боль, что давно стала постоянной спутницей Полины. В комнате царил полумрак, лишь дрожащий свет восковых свечей рисовал на стенах причудливые тени, будто живые существа, притаившиеся в углах.
Он усадил Полину в старое резное кресло у массивного дубового стола, потемневшего от времени. Резные узоры на подлокотниках напоминали переплетённые корни древних деревьев. Родителей Андрей вежливо, но твёрдо попросил подождать снаружи — в смежной комнате, где тихо тикали напольные часы, отсчитывая секунды с гулким, почти зловещим эхом.
Они разговаривали — неспешно, будто прогуливались по лабиринту её воспоминаний. Андрей задавал вопросы, а Полина отвечала, сама не замечая, как слова льются потоком, обнажая то, что она годами прятала даже от себя. Тем временем он неторопливо зажигал свечи — одну за другой, и каждый новый огонёк добавлял в воздух терпкий аромат ладана и сушёных трав. Налил в хрустальный кубок родниковой воды — та мерцала в свете пламени, будто наполненная мельчайшими искрами. Затем начал шуршать в мешочке из грубой льняной ткани, доставая небольшие деревянные плашки с выжженными символами.
За разговором Полина почти не обращала внимания на его действия — лишь краем сознания отмечала, как тени становятся гуще, как воздух тяжелеет, наполняясь чем‑то неосязаемым, но ощутимым, словно статическое электричество перед грозой.
Потом Андрей позвал её отца. Тот вошёл молча, с напряжённым, но решительным лицом. В руках он держал медную миску с ледяной водой — на поверхности играли блики от свечей, создавая иллюзию танцующих звёзд. Андрей приступил к отжигу: плавными, выверенными движениями водил над головой Полины горящей церковной свечой, шепча слова, от которых по спине пробегали мурашки. Пламя то и дело меняло цвет — то становилось багровым, то вспыхивало синим, то чернело, будто поглощая невидимый дым.
С каждым проходом свечи Полине казалось, что с неё снимают слой за слоем — не кожу, нет, а нечто более тонкое, но не менее реальное: липкую паутину чужих намерений, тяжёлый груз зависти, ядовитые нити проклятий. Она чувствовала, как что‑то отслаивается, осыпается, словно сухая кора с больного дерева.
К концу ритуала её охватила волна слабости. Ноги подкосились, и она медленно сползла на пол, опираясь на резную ножку стола. В ушах стоял звон, перед глазами мелькали образы — размытые, пугающие, будто кадры из чужого сна.
Позже они переместились в другую комнату — светлую, с большим окном, за которым медленно опускались сумерки. Полина сидела в мягком кресле, обитом бархатом, и крепко держала в руках керамическую кружку с чаем. Напиток имел странный, ни на что не похожий запах — смесь полыни, можжевельника и чего‑то ещё, древнего, забытого. Вкус был терпким, с металлическим привкусом, будто она пила не чай, а саму суть земли. Её всё ещё потряхивало — не от холода, а от того, что она только что пережила, от осознания, что мир вокруг оказался гораздо страшнее и сложнее, чем она думала.
— Я видела странное и страшное… — наконец произнесла Полина, голос звучал глухо, словно доносился издалека.
— Я знаю, — спокойно ответил Андрей, сидя напротив в кресле, силуэт которого то и дело расплывался в полумраке. — Силы вам показали правду, чтобы вы не испытывали более иллюзий.
— Что происходит? — Полина сжала кружку так, что костяшки пальцев побелели. — Я видела подругу… точнее, уже бывшую подругу Настю. Но она была какая‑то другая — кожа бледная, почти прозрачная, а глаза… они светились, как у зверя. А потом я увидела Антона. На нём были ошейник и оковы, будто он пленник.
Андрей медленно кивнул. В этот момент за окном раздался резкий крик ночной птицы — протяжный, леденящий душу. Свечи на столе дрогнули, и тени на стенах зашевелились, словно пытаясь вырваться из своего двухмерного плена.
— Так и есть, — его голос стал ниже, обретя непривычную глубину. — Ваш мужчина под сильным мороком, на привязи. Либо он с этой девушкой, либо в могиле. Приворот, как я вижу, сделан на иконы. Перевёрнутые.
Полина почувствовала, как по спине пробежал ледяной поток. В памяти всплыли обрывки воспоминаний — случайная встреча в кафе, где Настя слишком долго смотрела на Антона, едва заметная улыбка, когда она говорила о нём. Тогда это казалось невинным, теперь же выглядело как часть зловещего плана.
— Меня прокляли? — прошептала она, чувствуя, как язык прилипает к гортани.
— Не совсем, — Андрей наклонился вперёд, и в его глазах отразился багровый отблеск свечи. — Колдун взял заказ, нашёл на кладбище имя, как у вас, и дальше — дело техники. Очень вероятно, что болезнь покойной повисла и на вас. Колдовство очень сильное и опасное. Себя колдун обезопасил, так что весь удар вернётся на заказчика.
— На Настю? — голос Полины дрогнул, но в нём уже не было прежней растерянности — лишь холодная, почти отстранённая ясность.
— Да, — подтвердил Андрей. — Но это не ваша вина. Вы не выбирали эту дорогу. Вы просто шли своей.
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов и отдалённым шумом ветра за окном. Где‑то вдали, за пределами дома, раздался протяжный волчий вой — не естественный, а будто нарочно растянутый, искажённый. Полина вздрогнула, но не от страха — от осознания.
Она больше не была жертвой. Она была свидетелем. И, возможно, судьёй.
Полина сжала кружку так, что пальцы побелели. Чай, ещё минуту назад казавшийся тёплым и успокаивающим, вдруг обжёг губы — она едва не выронила её. Вкус изменился: вместо травяной мягкости — привкус пепла и сырой земли.
— Настю?.. — прошептала она. — Но… зачем? Зачем ей это?
Андрей сел напротив. Когда он сложил руки на столе, Полина невольно вздрогнула: в тусклом свете его пальцы казались неестественно длинными, а тени от них расползались по скатерти, словно живые щупальца.
— Зависть. Обида. Желание обладать. Иногда этого хватает, чтобы переступить черту, — его голос звучал ровно, но в глубине зрачков мелькали багровые отблески, будто там тлели крошечные угли.
Полина закрыла глаза. Перед внутренним взором снова вспыхнули образы — на этот раз ярче, отчётливее.
Настя. Но не та, привычная — смеющаяся, уверенная. А другая: с кожей, похожей на воск, с глазами, затянутыми молочной пеленой. Её губы шевелились, произнося слова, которых Полина не могла разобрать, а за спиной проступали тёмные силуэты — будто десятки рук тянулись из темноты, обвивая её фигуру, словно коконы.
Антон. Он стоял на коленях, скованный цепями, которые росли прямо из пола — словно корни древнего дерева. На шее — ржавый ошейник с непонятными письменами. Когда он поднял взгляд, Полина увидела: его зрачки были вертикальными, как у зверя.
— Я не верю… — она покачала головой, пытаясь отогнать видения. — Не могу поверить, что она пошла на такое. Мы же дружили…
— Дружили, — подтвердил Андрей. Его тень на стене шевельнулась самостоятельно, оторвавшись от тела. — Но иногда дружба становится тенью, за которой прячется совсем другое чувство.
Полина вздрогнула. В памяти вспыхнули обрывки разговоров, намёки, косые взгляды. «Ты всегда была лучшей», — говорила Настя с улыбкой, но теперь Полина ясно слышала в её голосе скрежет затаённой злобы, словно кто‑то царапал ногтями по стеклу.
— Что теперь? — спросила она, глядя на Андрея с отчаянием. — Я… я не хочу, чтобы она пострадала. Даже если это правда.
— Вы добры, — он слегка наклонил голову. В этот момент его профиль на мгновение исказился: нос удлинился, губы растянулись, обнажая слишком острые зубы. Но через секунду всё вернулось в норму. — Но добро не должно быть слепым. Вы не обязаны прощать то, что разрушает вас.
— Но если всё вернётся к ней…
— Это не ваша вина. Вы не заказывали колдовство. Вы не желали никому зла. Вы просто жили своей жизнью. А она выбрала путь, который ведёт к разрушению.
В углу комнаты что‑то зашевелилось. Полина повернула голову: между книжными полками скользила тень — слишком плотная, чтобы быть просто игрой света. Она принимала очертания женской фигуры, но то и дело расплывалась, меняя форму.
— А я? — наконец спросила Полина, стараясь не смотреть в тот угол. — Что будет со мной?
— Мы будем работать. Очищение — это не один ритуал. Это путь. Вам нужно будет учиться видеть, чувствовать, защищать себя. И главное — перестать винить себя за то, что с вами случилось.
— Как?
— Начните с малого. Скажите вслух: «Я не виновата».
Полина замерла. Слова застряли в горле, словно колючки. Она попыталась произнести их, но голос дрогнул. В тот же миг в комнате стало холоднее — дыхание вырывалось белыми клубами, а на поверхности стола проступили изморозь узоры, напоминающие перевёрнутые кресты.
— Попробуйте ещё раз, — тихо сказал Андрей. Его глаза теперь светились тусклым зелёным светом.
— Я… не виновата, — прошептала она.
И вдруг — будто камень упал с плеч. Не весь, нет, но хотя бы часть. В тот же миг изморозь на столе растаяла, а тень в углу отступила, втянувшись в щель между досками.
— Хорошо, — кивнул Андрей. Его силуэт на мгновение дрогнул, словно отражение в потревоженной воде. — Теперь повторите это каждый день. Пока не почувствуете, что это правда.
Полина глубоко вдохнула. В комнате по‑прежнему пахло травами и воском, но теперь к этому примешивался запах сырости, как из заброшенного колодца.
— А Антон? — спросила она после паузы. — Вы сказали, он под мороком. Можно его освободить?
— Можно. Но он должен сам этого захотеть. Пока он верит, что счастлив, пока принимает иллюзию за реальность — мы не сможем ему помочь.
— Он не виноват?
— Виноваты те, кто манипулирует. Он — жертва. Как и вы.
Полина опустила взгляд на свои руки. Они всё ещё дрожали, но уже не так сильно. В складках кожи ей на мгновение показалось, что проступают тусклые символы — такие же, как на ошейнике Антона. Она резко сжала пальцы, и видение исчезло.
— Что мне делать сейчас?
— Отдохнуть. Выпить чай. Поговорить с родителями. И завтра — прийти снова. Мы продолжим.
Она кивнула. В голове было пусто, но это была не та опустошающая пустота, что преследовала её последние месяцы. Это было похоже на тишину после грозы — тревожную, но обещающую рассвет.
Андрей встал, подошёл к окну, раздвинул шторы. В комнату хлынул свет — бледный, зимний, но настоящий. Однако за стеклом, на карнизе, сидела чёрная птица с неестественно большими глазами. Она смотрела прямо на Полину, и в её взгляде читалось что‑то древнее, холодное, знающее.
— Посмотрите, — сказал Андрей. — Солнце ещё есть. И оно будет каждый день. Как и вы.
Птица взмахнула крыльями и исчезла.
Полина невольно задержала взгляд на пустом карнизе. Птица исчезла, но ощущение пристального взгляда не проходило — будто чьи‑то невидимые глаза продолжали изучать её, взвешивая каждое движение, каждую мысль.
— Вы её видели? — тихо спросила она, не оборачиваясь к Андрею.
Он помолчал, словно решая, стоит ли отвечать.
— Видел. Это вестник. Они приходят, когда начинается путь очищения.
— Путь… — Полина сжала кружку, чувствуя, как тепло керамики немного возвращает её в реальность. — А если я не готова? Если боюсь?
— Страх — это нормально. Он показывает, что вы ещё живы, что в вас есть то, что стоит защищать. Но нельзя позволять ему управлять вами.
За окном медленно сгущались сумерки. Тени в углах комнаты стали гуще, будто впитывали в себя остатки дневного света. Полина вдруг осознала: она больше не хочет прятаться. Не хочет быть жертвой.
— Я готова, — сказала она твёрдо, и в её голосе прозвучала непривычная для неё сталь. — Расскажите, что нужно делать.
Андрей кивнул, и на этот раз его улыбка была не просто сочувственной — в ней читалось уважение.
— Хорошо. Но помните: это не магия, которая всё исправит за один день. Это работа над собой. И первое, что вам нужно — перестать быть мишенью.
— Как?
— Начните с защиты. Есть определённые ритуалы, слова, предметы, которые создают барьер между вами и тем, что пытается вас поглотить. Но главное — ваше внутреннее состояние. Вы должны перестать чувствовать себя жертвой.
Полина глубоко вдохнула, пытаясь осознать масштаб того, что ей предстоит. Но в этот раз страх не парализовал её. Вместо этого внутри разгоралось странное, почти забытое чувство — решимость.
— Что дальше? — спросила она.
— Завтра вы придёте сюда снова. Мы начнём с простого: с очищения вашего пространства. Вам нужно избавиться от всего, что связывает вас с прошлым. Вещи, фотографии, даже мысли. Всё, что напоминает о них, должно уйти.
— А если… — Полина запнулась. — Если они попытаются вернуться? Настя или Антон?
— Они не вернутся. По крайней мере, не в том виде, в каком вы их знали. То, что было между вами, уже разрушено. Но из этого разрушения можно создать что‑то новое. Для вас. Только для вас.
В комнате стало теплее. Тени отступили к углам, а запах сырости постепенно сменился ароматом сухих трав, которые Андрей разложил по подоконнику.
— И ещё, — добавил он, вставая. — Не пытайтесь спасти их. Спасайте себя. Это не эгоизм. Это необходимость.
Полина кивнула. В её голове всё ещё роились вопросы, страхи, сомнения. Но теперь она знала: у неё есть выбор. И она сделает его.
На следующий день Полина пришла к Андрею с сумкой. В ней лежали фотографии, письма, вещи, которые когда‑то были дороги. Всё то, что связывало её с прошлой жизнью.
Они развели огонь в небольшом камине во дворе дома Андрея. Полина смотрела, как пламя пожирает бумаги, как искрят фотографии, превращаясь в пепел. И с каждым сгоревшим листком внутри неё что‑то отпускало — не боль, нет, а ту тяжесть, что годами давила на плечи.
— Теперь вы свободны, — сказал Андрей, глядя на догорающие угли. — Но это только начало.
Полина подняла голову. Над ними раскинулось чистое небо, усыпанное звёздами. Впервые за долгое время она почувствовала: впереди — не тьма, а путь. И этот путь принадлежит только ей.
Спустя несколько месяцев Полина стояла на пороге своей новой квартиры. В руках — ключи с небольшим серебристым брелоком в форме звезды, на губах — лёгкая, чуть задумчивая улыбка. Она глубоко вдохнула, ощущая запах свежей краски и дерева, и повернула ключ в замке. Этот щелчок прозвучал как финальный аккорд долгой, изматывающей симфонии её прошлого.
За это время многое изменилось. Она устроилась на другую работу — теперь трудилась дизайнером в небольшой, но уютной студии, где её идеи встречали с интересом и поддержкой. Завела новых знакомых — весёлых, открытых людей, которые звали её на вечерние посиделки с чаем и бесконечными разговорами о жизни, искусстве и мечтах. А главное — начала рисовать. То, о чём когда‑то лишь мечтала, откладывая «на потом» из‑за страха не справиться или не оправдать чужих ожиданий. Теперь её блокнот был испещрён эскизами: городские пейзажи, абстрактные композиции, портреты случайных прохожих. Каждый штрих словно освобождал что‑то давно запертое внутри.
Однажды тёплым осенним днём Полина гуляла по парку. Золотистые листья кленов кружились в воздухе, а солнце, уже нежаркое, ласково грело плечи. Она шла по знакомой аллее, погружённая в мысли о новом проекте, как вдруг замерла. Впереди, в десятке метров, появилась Настя.
Та шла ссутулившись, словно не замечая красоты вокруг. Бледное лицо, потухший взгляд, руки глубоко засунуты в карманы пальто. Когда их глаза случайно встретились, Настя резко отвернулась и ускорила шаг, почти побежала, скрывшись за поворотом. Полина стояла, чувствуя, как в груди что‑то сжалось. Она хотела окликнуть, но слова застряли в горле.
Через несколько дней Полина узнала страшную правду. Антон, человек, который когда‑то казался ей надёжным и добрым, в приступе безумия напал на Настю. Всё произошло внезапно, без видимых причин — так говорили соседи, слышавшие крики из их квартиры. Настя не выжила. Её нашли слишком поздно.
Антона задержали в тот же день. Он выглядел растерянным, будто не понимал, что натворил. Спустя несколько дней его не стало. Врачи сказали — тромб. Внезапная, почти мистическая развязка, словно сама судьба поставила точку в этой истории.
Полина долго не могла прийти в себя. Она сидела у окна своей новой квартиры, глядя на огни города, и думала о том, как хрупка человеческая жизнь, как легко всё может измениться в один миг. Но в этих размышлениях не было отчаяния — лишь тихая, зрелая мудрость. Она поняла: прошлое нельзя изменить, но можно выбрать, как жить дальше.
Примечание автора:
Подобных историй много. Эта основана на реальных событиях.
Зависть, злоба, внутренняя пустота толкнули человека на страшное, за что пришлось платить высокую цену -здоровьем и благополучием семьи. Ни один приворот не заменит настоящую любовь. Приворот по сути иллюзия, которая ломает судьбы. Ненависть разрушает человека.
Берегите себя и своих близких! Всем добра и здоровья!)