После наркоза мне было очень холодно. Не просто холодно — а так, что казалось, весь мир превратился в одно ледяное дыхание, проходящее сквозь кожу, мышцы, кости. Меня укрыли двумя одеялами. Но дрожь шла изнутри, как будто кто-то подключил мороз к самым корням позвоночника. И я вдруг отчётливо поняла:
снаружи меня сейчас не согреет никто.
Никакое одеяло.
Ни воздух.
Ни руки, даже самые заботливые.
Тепло должно было прийти изнутри.
Я закрыла глаза и сделала то, чему научилась за годы практики: не сопротивляться. Не бороться. А встретиться с холодом — спокойно, почти вежливо. И начала сканировать тело. Клетка за клеткой. Как будто бродила по огромному тёмному дому с одной единственной спичкой.
Грудь — холод.
Живот — холод.
Бёдра — холод.
Руки — холод.
А потом — там, где меньше всего ждала — маленькая искорка в левом виске. Крошечное тепло. Такое тихое, что его можно было перепутать с воображением. Но оно было. Жило. Дышало.
Я остановилась в нём.Прислушалась. И сказала очень тихо, где-то внутри: «Я вижу тебя». И тепло ответило.
Я повела его вниманием — тонкой, почти прозрачной нитью — к стопам, к животу, к сердцу. Эта единственная тёплая клетка начала разрастаться. Медленно. Упрямо. Круг за кругом.
Снаружи всё ещё был холод — металлический воздух палаты, жёсткая простыня. Но внутри меня разгоралось солнце. Неподвижное. Устойчивое. Моё.
И я вдруг улыбнулась — глупо так, беззащитно.
Вот зачем все эти годы практики.
Не чтобы избежать боли.
Не чтобы быть «сильной».
А чтобы уметь возвращаться к себе.
В любой точке.
В любом холоде.
И я в очередной раз поняла: тепло — не то, что нам дают.
Тепло — то, что мы умеем создавать сами.
