— Стас! Немедленно вставай! У нас обокрали холодильник!
Римма Чернова стояла посреди кухни, вцепившись в дверцу холодильника так, будто надеялась, что еще один рывок — и продукты магическим образом появятся обратно. Но внутри по-прежнему зияли пустые полки.
Из спальни послышался сонный стон, потом шарканье тапок по паркету. Станислав появился на пороге кухни растрепанный, в старой футболке и домашних штанах.
— Что ты кричишь? Какое ограбление?
— Вот! — Римма распахнула дверцу холодильника так резко, что бутылки на дверце звякнули. — Смотри! Где красная рыба? Где креветки? Где сыры? Где хамон? Всё! Всё пропало!
Стас подошел ближе, потер лицо ладонями и заглянул внутрь. На полках действительно осталось совсем немного: три бутылки шампанского, майонез, горчица, пара йогуртов и завалявшаяся с прошлой недели колбаса.
— Может, ты их куда-то переложила? — осторожно предположил он.
— Переложила? — Римма развернулась к нему. — Куда я могла переложить пять килограммов продуктов? В шкаф с посудой? Под кровать?
Она присела на корточки и открыла морозилку — там тоже пусто. Вчера она специально убрала туда замороженную клюкву для морса и пакет с креветками. Ничего.
— Ты ничего не слышал ночью? — спросила она, поднимаясь. — Может, кто-то входил?
Стас покачал головой:
— Я спал как убитый. После той командировки вообще еле добрался до дома. Ты же видела, я в девять уже отключился.
Римма прошлась по кухне, заглядывая во все шкафчики, хотя прекрасно понимала абсурдность этого действия. Продукты не могли сами переместиться в шкаф с кастрюлями.
— Это невозможно, — пробормотала она. — Я вчера в половине восьмого вернулась из гипермаркета. Всё разложила по холодильнику. Ты сам видел!
— Видел, — подтвердил Стас и почесал затылок. — Слушай, давай проверим входную дверь. Может, замок взломали?
Они вышли в прихожую. Дверь была закрыта изнутри на задвижку — именно так Римма закрыла ее вчера перед сном. Замок цел, царапин никаких. Стас покрутил ручку, осмотрел дверной косяк.
— Всё в порядке, — констатировал он. — Ничего не взламывали.
Римма обхватила себя руками. В квартире было тепло, но ее вдруг прошиб холодок. Кто-то был в их квартире. Кто-то зашел и забрал продукты. Но как?
— Может, это ты во сне ходил? — выдвинула она новую версию. — Бывает же такое. Лунатизм называется.
Стас фыркнул:
— Я? Лунатик? Римма, я за тридцать четыре года ни разу не ходил во сне. И тем более не таскал продукты из холодильника.
— Но это единственное объяснение! — Римма вернулась на кухню и снова открыла холодильник, будто надеялась, что за эти пять минут что-то изменится. — Окна закрыты, дверь заперта. Значит, кто-то из нас!
— Тогда это ты, — резонно заметил Стас. — Я помню, как лег спать. А вот что ты делала ночью — понятия не имею.
Римма посмотрела на него так, что он сразу поднял руки в примирительном жесте:
— Ладно, ладно, шучу. Но серьезно, Рим, это же бред. Мы оба всю ночь спали. Дверь была закрыта. Как кто-то мог забрать продукты?
Она опустилась на стул. В голове проносились разные мысли, одна бредовее другой. Может, какой-то новый тип воров? Те, кто умеют незаметно вскрывать замки и закрывать их обратно? Но тогда почему они забрали только продукты? В прихожей висела Стасова кожаная куртка, в которой он вчера оставил кошелек. В спальне на комоде лежали ее золотые серьги. Но воры позарились только на еду?
— Надо позвонить Ольге, — сказала она внезапно. — Она живет этажом выше, может, что-то слышала или видела.
Стас не стал возражать. Римма схватила телефон и набрала номер соседки.
— Оля? Привет, это Римма. Извини, что так рано. Слушай, ты случайно вчера вечером ничего странного не замечала? На лестничной площадке?
Голос Ольги был сонным, но встревоженным:
— Странного? В каком смысле?
— У нас из холодильника пропали все продукты, которые я вчера купила. Не можешь спуститься?
— Сейчас, — Ольга отключилась.
Через десять минут раздался звонок в дверь. Римма впустила соседку — та была в домашнем халате, волосы растрепаны, но глаза уже бодрые и любопытные.
— Что случилось? — спросила Ольга, проходя на кухню. — Какие продукты?
Римма в третий раз за это утро открыла холодильник и показала пустые полки:
— Вот. Вчера я привезла из гипермаркета продукты на пятнадцать тысяч. Красную рыбу, креветки, дорогие сыры, хамон. Сегодня утром встала — ничего нет.
Ольга присвистнула:
— Вот это да. И что, совсем ничего? А дверь?
— Дверь была закрыта, замок целый, — ответил Стас. — Мы уже проверили. Оля, ты случайно вчера вечером ничего не видела? Может, кто-то на площадке был?
Соседка задумалась, потом медленно кивнула:
— Видела. Часов в восемь, кажется. Я как раз Гришку спать укладывала, он попить просил. Я вышла на кухню, услышала, что дверь внизу хлопнула. Выглянула в глазок — а там твоя мама, Стас.
Римма и Стас переглянулись.
— Мама? — переспросил Стас. — Ты уверена?
— Абсолютно, — кивнула Ольга. — Я же Татьяну Михайловну сто раз видела. Она в том своем синем пальто была. Стояла на вашей площадке, что-то в сумку складывала. Я подумала, что она к вам зашла.
Римма почувствовала, как внутри всё похолодело. Она посмотрела на Стаса — тот стоял бледный, с застывшим лицом.
— Но она к нам не заходила, — медленно произнес он. — Мы оба были дома. Я бы услышал звонок.
— Может, ты ошиблась? — предположила Римма, хотя голос внутри уже подсказывал ей ответ. — Это могла быть кто-то другой?
Ольга покачала головой:
— Нет, это точно была Татьяна Михайловна. Я не спутаю. Да и лицо разглядела хорошо. Только вот что странно — она как-то торопилась. Быстро в сумку что-то запихнула и к лифту пошла.
Повисла тишина. Римма смотрела на Стаса, Стас смотрел в пол, Ольга растерянно переводила взгляд с одного на другого.
— Ладно, — наконец сказала Римма тихо. — Спасибо, Оль. Мы разберемся.
Соседка поняла намек, попрощалась и ушла. Как только за ней закрылась дверь, Римма повернулась к мужу:
— Позвони ей. Прямо сейчас.
— Рим, подожди, — начал Стас. — Может, Оля действительно ошиблась. Мама не стала бы...
— Позвони, — повторила Римма жестче. — Или я сама позвоню.
Стас достал телефон и набрал номер матери. Римма видела, как он сглатывает, как нервно теребит край футболки. Гудки. Один, второй, третий.
— Алло, сынок! — раздался бодрый голос Татьяны Михайловны. — Что так рано? Ты же выходной.
— Мам, привет, — Стас попытался говорить спокойно. — Слушай, ты случайно вчера вечером к нам не заходила?
— Вчера? — удивилась свекровь. — Нет, я дома весь вечер сидела. Сериал смотрела. А что случилось?
— Да так, ничего, — уклончиво ответил Стас. — Просто соседка сказала, что тебя видела.
— Соседка ошиблась, — категорично заявила Татьяна Михайловна. — Я никуда не выходила. Ты же сам знаешь, у меня ноги вечером болят после работы, я еле до дивана дохожу.
— Понятно. Ладно, мам, извини, что побеспокоил.
— Ничего, сынок. Что-то случилось?
— Нет-нет, всё в порядке. Пока.
Он отключился и посмотрел на Римму:
— Она говорит, что дома была.
— Она врет, — ответила Римма. — Ольга не могла ошибиться. Она твою мать уже три года знает, с тех пор как мы сюда въехали.
— Но почему мама стала бы брать наши продукты? — Стас провел рукой по волосам. — Это безумие. У нее же свой холодильник, она работает, получает зарплату.
Римма подошла к окну и уперла лоб в холодное стекло. На улице было серое декабрьское утро, редкие прохожие торопливо шли по своим делам. А у нее, Риммы, рушились планы на идеальный Новый год. Тот самый праздник, к которому она готовилась три месяца.
Она вспомнила, как вчера вечером стояла на пороге кухни с пакетами в руках, такая довольная собой. Как выкладывала на стол покупки и показывала Стасу.
«Смотри! Семга слабосоленая, норвежская. И креветки королевские. И вот этот сыр с плесенью, я специально спросила у продавца, какой лучше взять. И хамон! Настоящий испанский!»
Стас тогда присвистнул:
«Ты серьезно? Сколько это всё стоило?»
«Пятнадцать тысяч. Я три месяца откладывала с зарплаты. Хочу, чтобы этот Новый год запомнился. Ведь мы первый раз встречаем его вдвоем, в нашей квартире, без родственников».
Стас тогда немного помрачнел:
«Мама, правда, обиделась, что мы к ней не придем».
«Стас, мы уже обсудили это. Я тоже люблю твою маму, но в этом году я хочу встретить Новый год по-своему. Накрыть стол так, как мне нравится. Без походов по гостям и без того, чтобы кто-то вмешивался в процесс».
Он тогда обнял ее и согласился. Сказал, что она права, что им пора создавать свои традиции. А теперь что? Теперь продуктов нет, а его мать врет в лицо.
— Я поеду к ней, — сказала Римма, отворачиваясь от окна.
— Куда? — не понял Стас.
— К твоей матери. Прямо сейчас. Поеду и спрошу в лицо, где наши продукты.
— Римма, постой, — Стас схватил ее за руку. — Ты собираешься обвинить мою мать в краже? На основании слов соседки?
— А что еще мне делать? — Римма высвободила руку. — Сидеть и гадать, куда делась еда? Ольга видела ее своими глазами! На нашей площадке! С сумкой!
— Может, она действительно просто проходила мимо.
— Мимо? — Римма сощурилась. — На девятом этаже, на нашей площадке? Стас, я тебя умоляю. Твоя мать живет на другом конце города. Зачем ей было приезжать сюда вечером в будний день?
Стас открыл рот, чтобы что-то возразить, но в этот момент Римма заметила что-то на полу у входной двери. Небольшой блестящий обрывок фольги.
Она подошла и подняла его. Развернула в руках. Фольга была светло-золотистая, с тиснением — точно такая же, в которую был завернут дорогой итальянский сыр.
— Смотри, — показала она Стасу. — Это от того сыра, который я покупала. Вот даже часть этикетки осталась.
Стас посмотрел на обрывок, и лицо его стало еще бледнее.
— Это могло упасть, когда ты вчера продукты заносила.
— Нет, — твердо сказала Римма. — Я все пакеты сразу на кухню отнесла. Здесь ничего не падало. Это обронил кто-то другой.
Она пошла в прихожую, надела джинсы и свитер, схватила куртку.
— Ты куда? — спросил Стас.
— Я же сказала. К твоей матери. Если хочешь — поехали вместе. Если нет — я сама поеду.
Стас колебался всего несколько секунд, потом тоже пошел одеваться. Римма знала, что он поедет. Он не мог позволить ей одной отправиться к его матери с обвинениями. Даже если в глубине души уже понимал, что обвинения окажутся правдой.
Через двадцать минут они ехали на машине через весь город. Стас молчал, сжимая руль. Римма смотрела в окно. В голове у нее складывался четкий план. Она не будет кричать и устраивать сцену. Она просто спросит в лоб и потребует доказательств. Если Татьяна Михайловна действительно не брала продукты — она без проблем покажет свой холодильник. А если откажется...
Римма сжала кулаки. Если откажется — значит, виновата.
***
Татьяна Михайловна открыла дверь на второй звонок. На ней был домашний халат в цветочек, тапочки на босу ногу. Лицо удивленное, но радушное.
— Стасик! Римочка! Какая неожиданность! — Она отступила в сторону. — Проходите, проходите. Что-то случилось?
Римма переступила порог и сразу спросила:
— Татьяна Михайловна, вы точно вчера вечером не были у нас в квартире?
Свекровь растерянно посмотрела на сына:
— Стас, о чем она говорит? Я же уже сказала по телефону — я вчера весь вечер дома сидела.
— Просто соседка уверяет, что видела вас на нашей площадке, — вмешался Стас. — Около восьми вечера.
— Соседка ошиблась, — Татьяна Михайловна сняла очки и протерла их краем халата. — Мало ли кто там ходит. Может, на кого-то другого похожа была.
Римма шагнула ближе:
— Ольга вас прекрасно знает. Она описала даже ваше синее пальто.
— Римочка, что происходит? — Свекровь прижала руку к груди. — Ты же не думаешь, что я...
— Можно посмотреть ваш холодильник? — перебила ее Римма.
Татьяна Михайловна застыла. На лице мелькнуло что-то — страх? раздражение? — но тут же сгладилось привычной маской обиды.
— Это что, обыск? — Она повернулась к сыну. — Стас, ты позволишь невестке устраивать мне обыски?
— Мам, подожди, — начал Стас, но Римма уже прошла мимо них в кухню.
Это была маленькая кухня в старой двушке — шесть квадратных метров, тесная и захламленная. Холодильник стоял в углу, старый, советский «Саратов».
Римма дернула дверцу. Та открылась с характерным чмоканьем резинки.
И внутри, на полках, лежали все ее продукты.
Красная семга в прозрачной вакуумной упаковке. Креветки в пакете из того же гипермаркета. Три куска дорогого итальянского сыра. Хамон в фирменной упаковке. Клюква. Даже лимоны — те самые четыре лимона, которые она специально выбирала в отделе фруктов.
— Вот, — тихо сказала Римма, поворачиваясь к Татьяне Михайловне. — Вот где наши продукты.
Свекровь стояла на пороге кухни. Лицо ее было пепельным. Рядом с ней застыл Стас — ошарашенный, с открытым ртом.
— Мама? — выдохнул он. — Это правда?
Татьяна Михайловна молчала несколько секунд, потом плечи ее поникли. Она опустилась на табурет и закрыла лицо руками.
— Хорошо, — глухо сказала она. — Да, я взяла. Но разве это кража? Стас — мой сын. А между родными людьми разве может быть кража?
Римма почувствовала, как внутри поднимается горячая волна ярости. Она сжала край стола, чтобы не сорваться на крик.
— Вы вломились в нашу квартиру без спроса, — медленно проговорила она. — Забрали продукты, на которые я три месяца копила. И это, по-вашему, не кража?
— Я не вламывалась, — Татьяна Михайловна подняла голову. В глазах блестели слезы. — У меня есть ключ. Стас мне его дал.
Римма резко повернулась к мужу:
— Что?
Стас побледнел еще больше:
— Я... мам, при чем тут ключ?
— Ты дал мне ключ два года назад, когда вы только въехали в эту квартиру, — Татьяна Михайловна вытерла глаза краем халата. — Сказал, на всякий случай. Мало ли что может случиться.
Римма не могла поверить. Она смотрела на Стаса, и в голове проносились обрывки мыслей. Два года. Два года его мать могла войти в их квартиру в любой момент. И он ей об этом не сказал.
— Стас, — произнесла она очень тихо. — Объясни мне. Прямо сейчас.
— Я действительно дал маме ключ, — выдавил он. — Думал, на всякий случай. Вдруг мы потеряем свои или замок сломается.
— И ты не счел нужным мне об этом сообщить?
— Я... я думал, это неважно.
Римма закрыла глаза и медленно выдохнула. Потом посмотрела на свекровь:
— А вчера вечером вы решили, что имеете право просто прийти и забрать наши продукты?
Татьяна Михайловна всхлипнула:
— У меня тоже Новый год, Римочка. А денег совсем нет. Ты же молодая, красивая, работаешь. Вам с Стасом легко. А мне откуда взять на такие дорогие продукты?
— У вас нет денег? — Римма усмехнулась. — Правда? Татьяна Михайловна, вы работаете кассиром. Вы каждый месяц получаете зарплату. Плюс вы сдаете комнату в этой квартире за двадцать тысяч. Стас мне сам говорил!
Свекровь вздрогнула:
— Я эти деньги откладываю...
— На что откладываете?
— На старость! На всякий случай! — голос Татьяны Михайловны сорвался на визг. — Мало ли что случится! Может, заболею, или еще что! Я должна думать о будущем!
— Значит, на будущее откладываете, а на еду — нет? — Римма почувствовала, как голос становится холодным и твердым. — И решили, что проще обокрасть нас?
— Да какое обокрасть! — Татьяна Михайловна вскочила с табурета. — Стас — мой сын! Я его растила! Я для него всю жизнь положила! И вот теперь какая-то девчонка будет мне указывать!
— Я не девчонка, — отрезала Римма. — Я его жена. И эти продукты я покупала на свои деньги, которые заработала сама.
— Римма, — Стас наконец встрял. — Может, не надо так резко? Это ведь моя мать...
Римма повернулась к нему, и он замолчал. В ее взгляде было что-то такое, от чего ему стало не по себе.
— Твоя мать, — повторила она. — Которая тайком пришла в нашу квартиру, обчистила холодильник и соврала нам в лицо по телефону. И ты хочешь, чтобы я была к ней помягче?
— Я просто думаю, что мы можем решить это по-человечески, — Стас сглотнул. — У меня есть деньги. Мы купим новые продукты. А эти пусть мама оставит себе.
Римма медленно покачала головой:
— Нет.
— Что нет?
— Нет, мы не оставим ей продукты, — Римма подошла к холодильнику и начала выкладывать всё на стол. — Татьяна Михайловна их украла. И она их вернет. Все. До последней упаковки.
— Римма! — Стас шагнул к ней. — Ты понимаешь, что говоришь? Это старый человек! У нее может действительно не быть денег на такое!
— У нее есть деньги, — спокойно сказала Римма, укладывая пакеты. — Двадцать тысяч в месяц за комнату — это вполне приличная сумма. Хватит и на продукты, и на всё остальное. Но твоя мать привыкла экономить на себе и тратить твои деньги. И ты это позволяешь.
Татьяна Михайловна разрыдалась в голос. Она схватила Стаса за рукав:
— Сынок! Ты же не позволишь этой... ей так со мной! Я тебя растила! Я тебе всю жизнь отдала! А теперь какая-то чужая женщина приходит и отбирает у меня последнее!
Стас стоял между ними — мать цеплялась за него с одной стороны, жена собирала продукты в пакеты с другой. Его лицо было измученным, растерянным.
— Римма, ну хватит уже, — попробовал он еще раз. — Мы же действительно можем купить всё заново. У меня премию на днях выдали.
Римма выпрямилась, держа в руках упаковку с семгой. Посмотрела на него долгим взглядом:
— Стас, ответь мне честно. Если бы это была не твоя мать, а, например, моя подруга Ольга пришла с ключом и обчистила наш холодильник — ты бы тоже предложил ей всё оставить?
Стас открыл рот, но слов не нашлось.
— Вот именно, — кивнула Римма. — А знаешь, почему? Потому что твоя мать манипулирует тобой. Она давит на твое чувство вины и получает всё, что хочет. И ты ей это позволяешь.
— Я не манипулирую! — взвизгнула Татьяна Михайловна. — Я просто хотела встретить праздник по-человечески! А у вас всего в избытке! Вы молодые, здоровые, работаете оба! Неужели вам жалко для меня?
— Мне не жалко, — Римма положила семгу в пакет и взяла креветки. — Мне жалко было бы, если бы вы пришли и попросили. Сказали: "Римма, Стас, у меня туго с деньгами, не могли бы вы помочь с продуктами на праздник?" И я бы дала. С удовольствием. Но вы не попросили. Вы украли.
Свекровь всхлипнула и уткнулась лицом в плечо сына. Стас обнял ее, погладил по спине. Римма видела это и чувствовала, как внутри всё холодеет.
— Либо она собирает все продукты и отдает нам прямо сейчас, — сказала она очень спокойно. — Либо я выхожу отсюда, иду в отделение полиции и пишу заявление о незаконном проникновении в жилище и краже имущества.
— Римма! — Стас вскинулся. — Ты о чем вообще? Это моя мать!
— Значит, пусть твоя мать объяснит это полиции, — Римма застегнула куртку. — У меня есть свидетель — Ольга видела ее на нашей площадке. Есть улика — обрывок фольги от сыра. И вот эти продукты в ее холодильнике, в упаковках из того же магазина, где покупала я. Чеки у меня тоже сохранились.
Она направилась к выходу. Стас бросился за ней, схватил за руку:
— Подожди! Постой!
Римма остановилась, но не обернулась.
— Ты серьезно собираешься в полицию? — тихо спросил он.
— Абсолютно.
— Но это же мама... она не со зла...
Римма резко развернулась. Глаза ее горели:
— Не со зла? Стас, она СОЛГАЛА нам! Она пришла с ключом, о котором я даже не знала, забрала продукты и соврала по телефону, что сидела дома весь вечер! Это не "не со зла". Это расчетливо и подло.
Татьяна Михайловна рыдала в углу кухни. Стас растерянно переводил взгляд с матери на жену.
— Римма, я тебя умоляю, — начал он. — Давай решим это как-то по-другому. Я верну тебе деньги за продукты. Все пятнадцать тысяч. Купим новые, еще лучше. А маме оставим эти, раз уж она их взяла.
— Нет, — Римма высвободила руку. — Вопрос не в деньгах. Вопрос в том, что твоя мать считает, что может делать всё, что хочет. Заходить в нашу квартиру без спроса. Брать наши вещи. Врать нам в лицо. И ты это оправдываешь.
— Я не оправдываю...
— Оправдываешь, — перебила она. — Ты сейчас предлагаешь не наказать ее, а наградить. Оставить ей украденное и еще купить новое. Ты понимаешь, к чему это приведет? Она поймет, что может и дальше так делать. Потому что Стасик всё покроет, всё оплатит, всё простит.
Стас побледнел. Он посмотрел на мать — та смотрела на него мокрыми, полными надежды глазами. Потом посмотрел на жену — твердую, непреклонную, готовую выйти за дверь и пойти в полицию.
— Мам, — тихо сказал он. — Собери продукты. Пожалуйста.
Татьяна Михайловна замерла:
— Что?
— Собери всё обратно. Мы заберем их домой.
— Стасик, ты что! — Свекровь схватилась за косяк двери. — Ты на ее стороне?!
— Я на стороне справедливости, — Стас провел рукой по лицу. — Римма права. Ты не должна была этого делать. Это наша квартира, наши продукты. Ты украла их. И это неправильно.
Татьяна Михайловна смотрела на сына так, будто он ее предал. Потом зашлась в новом приступе рыданий:
— Я всю жизнь на тебя положила! Я одна тебя растила после того, как твой отец ушел! Работала на двух работах! Во всем себе отказывала! А теперь ты вот так со мной!
Стас сжал кулаки:
— Мам, не надо. Не начинай про то, что ты меня растила. Я тебе за это благодарен. Но это не дает тебе права воровать у нас.
— Воровать! — Свекровь едва не задохнулась от возмущения. — Он называет это воровством! Между родными людьми не бывает воровства!
— Бывает, — жестко сказала Римма. — Татьяна Михайловна, собирайте продукты. Сейчас. Или я ухожу.
Повисла тишина. Свекровь стояла, тяжело дыша, глядя то на сына, то на невестку. Стас опустил голову. Римма неподвижно ждала у двери.
Наконец Татьяна Михайловна сдалась. Она вытерла слезы, подошла к столу и начала молча складывать продукты обратно в пакеты. Руки ее дрожали. Она бросала упаковки в пакеты резко, со злостью.
— Забирайте, — прошипела она. — Забирайте всё. Чтоб вам подавилось этой едой. Чтоб вам...
— Мам, — прервал ее Стас.
Она замолчала. Доложила последние упаковки и оттолкнула пакеты в сторону Риммы.
Римма подошла, взяла пакеты и протянула свободную руку:
— Ключи от нашей квартиры.
Татьяна Михайловна застыла:
— Что?
— Ключи, — повторила Римма. — Верните их. Сейчас.
Свекровь посмотрела на сына:
— Стас?
Он молчал, глядя в пол. Татьяна Михайловна поняла, что он не заступится. Она прошла в комнату и вернулась со связкой ключей. Отцепила один и со стуком бросила на стол.
Римма подняла ключ, положила в карман куртки и кивнула:
— Спасибо. Пойдем, Стас.
Они вышли из квартиры молча. В лифте стояла тишина — тяжелая, гнетущая. Стас смотрел на кнопки, Римма держала пакеты и смотрела прямо перед собой.
Только когда сели в машину, Стас заговорил:
— Ты была слишком жестока с ней.
Римма повернула голову:
— А она со мной?
— У нее может действительно не быть денег на такие продукты.
— Стас, у твоей матери есть двадцать тысяч в месяц только со сдачи комнаты. Плюс ее зарплата. Это больше, чем у половины пенсионеров в этой стране. Она просто жадная. Она привыкла экономить на себе и жить за твой счет.
Стас завел машину и выехал со двора. Несколько минут они ехали молча. Потом он сказал:
— Она моя мать. Я не могу просто бросить ее.
— Я не прошу тебя бросать ее, — Римма посмотрела на него. — Я прошу тебя уважать меня. Твою жену. Я не должна жить в страхе, что кто-то может в любой момент войти в мой дом без спроса. Даже твоя мать. Особенно твоя мать.
Стас сжал руль сильнее:
— Я должен был сказать тебе про ключи. Прости.
— Должен был, — согласилась она. — Но дело не только в этом. Стас, я устала бороться за твое внимание с твоей матерью. Она постоянно манипулирует тобой. То ей нужны деньги на лекарства, хотя мы оба знаем, что она здорова. То ей срочно нужно починить что-то в квартире, хотя у нее сдается комната. То она обижается, что мы мало приезжаем.
— Ну так она правда одинокая...
— Стас, — Римма развернулась к нему всем корпусом. — Она не одинокая. У нее есть подруги, с которыми она в театр ходит. Есть соседи, с которыми она каждый день во дворе сидит. Есть жилец, который платит ей деньги. Она не одинокая. Она просто привыкла быть в центре твоего внимания. И когда ты женился — для нее это стало угрозой.
Стас молчал. Римма видела, как работают желваки на его скулах. Он переваривал ее слова, и это было больно.
— Я не знаю, что делать, — признался он наконец. — Она действительно много для меня сделала. После того как отец ушел, ей было тяжело. Она одна меня поднимала.
— И ты ей за это благодарен. Это правильно. Но благодарность не означает, что ты должен позволять ей всё. Стас, в следующий раз, когда твоя мать будет давить на твое чувство вины, ты должен быть на моей стороне. Не на ее. На моей. Потому что я твоя семья. Не она. Я.
Он кивнул, не отрывая глаз от дороги:
— Договорились.
Они доехали до дома молча. Стас помог занести пакеты. Римма снова разложила все продукты по холодильнику — каждую упаковку на свое место. Семгу на верхнюю полку, креветки в морозилку, сыры в специальный отсек.
Стас стоял у окна, глядя на серое небо. Римма подошла к нему сзади, обняла за плечи:
— Прости, что всё так вышло. Но по-другому я не могла.
Он накрыл ее руки своими:
— Понимаю. Просто тяжело осознавать, что мама может такое сделать.
— Может, — кивнула Римма. — И будет делать дальше, если ей не поставить границы. Сегодня она взяла продукты. Завтра придет и переставит мебель, потому что ей покажется, что так лучше. А послезавтра начнет указывать нам, как жить.
Стас повернулся к ней:
— Не начнет. Я не позволю.
Римма посмотрела ему в глаза. Увидела в них решимость — новую, непривычную. Кивнула:
— Хорошо.
Следующие два дня они готовились к празднику вместе. Римма нарезала салаты, Стас помогал. Она запекала рыбу, он накрывал на стол. Телефон звонил несколько раз — Татьяна Михайловна пыталась дозвониться до сына. Но Стас каждый раз сбрасывал и писал коротко: "Позже поговорим".
Тридцать первого декабря, в половине девятого вечера, стол был накрыт. Семга розовая, политая лимонным соком. Креветки крупные, почищенные. Сыры нарезаны аккуратными ломтиками. Хамон свернут розочками. Салаты в красивых салатниках.
Римма стояла у окна в новом платье — темно-синем, блестящем. Стас подошел сзади, обнял за талию:
— Красиво получилось.
— Да, — согласилась она. — Получилось.
За окном начинался снегопад. Крупные хлопья медленно опускались на тротуар, на машины, на деревья. Город наряжался в белое.
— Римм, — тихо сказал Стас. — Спасибо.
— За что?
— За то, что не отступила. За то, что заставила меня увидеть правду. Я правда не замечал, как мама манипулирует мной. Или не хотел замечать.
Римма повернулась в его объятиях:
— Теперь заметил?
— Да. И знаешь, что я понял? Моя семья теперь здесь. С тобой. А мама — это важный человек в моей жизни, но не центр моего мира.
Римма улыбнулась и поцеловала его. Потом взяла два бокала с шампанским и протянула ему один:
— За нас. За то, что мы отстояли право жить своей жизнью.
Стас чокнулся с ней:
— За нас. И за то, что у нас теперь будет только один комплект ключей от квартиры.
Они засмеялись. За окном начался салют — яркие огни вспыхивали в темном небе, рассыпались золотыми искрами. Город встречал Новый год, и Римма чувствовала, что этот год будет другим. Лучше. Честнее.
Потому что иногда надо проявить жесткость, чтобы защитить то, что важно. Свой дом. Свои границы. Свое право на счастье.
Стас налил еще шампанского, и они сели за стол. Семга таяла во рту, креветки были сочными, сыр — терпким и ароматным. Римма откинулась на спинку стула и довольно выдохнула:
— Вот теперь это тот Новый год, о котором я мечтала.
— Да, — Стас взял ее за руку. — Наш Новый год. Без чужих ключей и чужих правил.
Часы показывали без пяти минут полночь. Римма встала, подошла к окну. Стас обнял ее сзади, и они смотрели на падающий снег, на огни в окнах соседних домов, на небо, озаренное праздничными залпами.
И когда куранты начали бить полночь, Римма подумала: "Этот праздник стоил каждого потраченного рубля. Каждого усилия. Каждого неприятного разговора. Потому что теперь это действительно наш дом. И только наш."
Стас прошептал ей на ухо:
— С Новым годом, любимая.
— С Новым годом, — ответила она и повернулась, чтобы поцеловать его под бой курантов.
А где-то на другом конце города, в маленькой двушке, Татьяна Михайловна сидела у телевизора с кружкой остывшего чая и думала о том, что, может быть, зря она решила проверить границы терпения невестки. Может быть, зря недооценила эту тихую девушку с упрямым подбородком.
Но это уже была совсем другая история.