Итак, поехали...
Корни неверного отношения к науке истории в обществе кроются в школьном образовании.
1. Когда детям в школе преподают историю, то излагают всё как набор упорядоченных по времени доказанных фактов. Которые нужно запомнить и выучить.
На деле же история имеет дело не с доказанными фактами, а с гипотезами о том, что тот или иной факт имел место быть. Подробнее в примечании №1.
При этом, поскольку историческое образование предполагается системным, то в рамках обучения рассказывается о событиях на всей временной оси, а не только на тех участках, где у учёных есть гипотезы с крайне высокой степенью достоверности.
Когда потом школьник вырастает, он рано или поздно сталкивается с тем, что то, что ему подавалось как факты, на самом деле всего лишь гипотезы. И это становится ударом. Строгий и определённый чёткий мир, в котором так удобно, оказывается вовсе не столь однозначным и определённым.
Более того, обычно потом этот же человек узнаёт, что некоторые гипотезы из тех, что ему были поданы как факт, имеют достаточно низкую достоверность. Но они попали в учебник, например, просто потому, что по этим вопросам более достоверных гипотез пока нет. Или именно эта гипотеза принята за основную, наиболее соответствующую представлениям, а то и спонсированию «учёного сообщества». И это становится настолько сильным ударом, что появляется желание отнестись ко всей истории как к ерунде, и ко всем полученным историческим знаниям – как к мусору. Возникает желание найти какую-то иную вместо «традиционной исторической» альтернативную ей картину мира, которая будет выглядеть более определённой. Которая позволит вернуть столь желанную определённость окружающего мира, частью которого, собственно, и являются представления о прошлом.
Профессиональные историки привыкают жить в условиях вот этой вот неопределённости. И прекрасно понимают, что то, что какая-то гипотеза имеет вероятность достоверности 80% - это уже громадное преимущество в нашем понимании мира. И умеют внутри себя сравнивать гипотезу с вероятностью достоверности 80% с той, вероятность достоверности которой 10%, отдавая в этом случае преимущество первой.
Для обычного же обывателя это не так. Человеческое мышление склонно приводить все возможные ответы к тернарной системе ответа: «да», «нет», «возможно». И, во-первых, человека фрустрирует, оставляет в неприятном психологическом состоянии ситуация, когда он не может по вопросу поставить чёткое «да». А во вторых, без дополнительного сознательного усилия мозг человека работает по следующей схеме:
Шаг 1. Есть гипотеза с вероятностью 80%? Значит, присваиваем ей значение «возможно».
Шаг 2. Есть гипотеза с вероятностью 20%? Значит, присваиваем ей значение «возможно».
Шаг 3. Итак, обе гипотезы равнозначны. «Возможно» = «Возможно».
Шаг 4. Какая из этих гипотез лучше соотносится с другими данными, которые я считаю истинными?
И какая из этих гипотез приводит к следствиям, которые мне нравятся больше?
Если ответ на оба вопроса гипотеза №2 – значит, принимаю «условно истинная» гипотезу №2.
Если гипотеза №1 – значит, принимаю «условно истинная» гипотезу №1.
Если ответы на эти вопросы разные, то тут зависит от ориентиров человека.
Главное, что на этом шаге вероятности достоверности гипотез никакой роли уже не играют.
2. Учебники истории содержат не только гипотезы о тех или иных фактических событиях, но и попытки их объяснения: трактовки мотивации тех или иных принятых решений, причинно-следственные связи. При этом всё это подаётся как доказанные факты.
Нормальной, обычной, наиболее распространённой является ситуация, когда о существовании того или иного факта в прошлом возможно говорить с гораздо большей достоверностью, чем о мотивациях и иных причинах. Просто потому, что факт/событие, как правило, оставляет более чёткий и однозначный материальный и текстологический след, чем мотивации. Это явление первого порядка, проще фиксируемое, теоретически видимое многим. В то время как мотивации, даже будучи зафиксированными со стороны самого актора, поскольку непрозрачны для внешнего взгляда, могут преднамеренно или непреднамеренно подаваться в искажённом виде.
Значительно ухудшает ситуацию тот момент, что набор знаний и опыта людей в прошлом сильно отличается от набора знаний и опыта людей сегодняшних. Это делает неприменимым прямой перенос своего текущего видения в прошлое: «А что бы в таком случае делал я?».
Учёные-историки специально учатся не смотреть на прошлое глазами людей современности, пытаются научиться смотреть так, как смотрели люди, жившие в прошлом.
Если историки это делают неуспешно, тогда их гипотезы отдаляются от истины, сокращается их достоверность.
Если же историки это делают успешно, то возникает разрыв между их взглядом и взглядами обывателей. Обыватель перестаёт верить объяснениям историков: «Ну не могли они тогда такими дураками быть! Я бы никогда на их месте так не подумал, значит, и они не могли!»
И либо сам обыватель придумывает для себя иное объяснение. Либо "на помощь" к нему приходит альтернативный историк, заботливо указывающий на другое возможное объяснение – пусть и противоречащее множеству накопленных исторических знаний – но которое, благодаря тому, что исходит из понятной современному обывателю логики размышлений, заходит на ура.
3. Для манипуляции обычно нет необходимости говорить неправду. Достаточно рассказать не всю правду, а только отобранную её часть.
Ни один человек не может вместить в себя весь объём информации по вопросу. Он вынужден довольствоваться какой-то частью.
Представьте, что человек подбрасывает монетку и в 50% случае падает орёл, а в 50% случаев решка. Если каждый случай фиксировать в журнале и показать вам весь список экспериментов – вы поймёте, что вероятность выпадения орла и решки одинакова. Но если выбрать из этого массива только те участки, когда несколько раз подряд выпадает орёл – а при достаточно большой выборке такие участки точно будут – то у вас сложится ощущение, что монета с неправильным центром – и она склонна к падению орлом вверх.
Поэтому историю об одном и том же периоде можно написать таким образом, что у человека сложится полностью противоположное представление о нём – кому симпатизировать, а кому нет.
Учёному-историку в теме такая манипуляция будет видна: «А почему вы отразили много незначимых фактов, а вот эти вот гораздо более значимые не осветили?». Но вопрос значимости/незначимости факта не может быть математически определён, а потому для неподготовленного обывателя такая манипуляция непрозрачна.
Поэтому потом, узнавая новые факты, человек может изменять своё отношение к описанным в учебнике истории событиям. И чем чаще у него будут возникать такие изменения, тем, разумеется, хуже он будет относиться не к самому школьному учебнику (хотя и к нему тоже), а к истории в целом как к науке.
# При этом всё вышеизложенное не отменяет полезность, накапливаемых в науке истории знаний.
Пусть мы и говорим, что история не о фактах, а о гипотезах – крайне важно понимать какие гипотезы наиболее достоверны и стремиться к максимизации этой достоверности, чем и заняты историки.
Пусть мы и говорим, что через то или иное преподавание истории можно манипулировать обществом, манипуляция сама по себе не зло, а неотъемлемый элемент человеческого общества, она неизбежна. И не наука история и накопленные ею знания порождают манипуляции, а при манипуляциях и для манипуляций пользуются в том числе и накопленным в этой науке набором знаний.
Примечание 1. О недостижимости истины.
Зачастую уже на первой вводной лекции для будущих историков – им объясняется, что мы НИКОГДА не можем быть на 100% быть уверены, что смогли установить истинность факта во всей его полноте. Вопрос лишь в том, насколько мы смогли приблизиться к этой самой 100% вероятности. И задача науки состоит в достижении как можно большей вероятности. Поэтому задача историка состоит в:
А) введении в оборот новой информации, которая при добавлении её к рассматриваемым гипотезам указывает на повышение или понижение вероятности истинности данных гипотез.
Б) постановке новых гипотез, у которых есть перспективы добиться более высокой вероятности истинности или хотя бы незначимо меньшей, чем у гипотез уже существующих.
Примечание 2. Основные искажения данных, с которыми работает история, и психологические корни этих искажений.
Непреднамеренные искажения:
· Доказано, что есть разница между тем, что человек видит (картинкой в мозгу) и тем, что происходит вокруг него на самом деле. Мозг человека склонен не замечать того, что, по его мнению, здесь и сейчас быть не должно и, наоборот, дорисовывать, включать такие элементы реальности, которые, по мнению сознания, должны были бы при такой ситуации присутствовать. У следователей есть клише «врёт как очевидец», которое подчёркивает фактическую силу и частоту этого эффекта.
· Доказано, что информация при хранении в памяти подвержена эрозии – то есть в ней накапливаются ошибки. Часть информации забывается, часть искажается, часть добавляется.
· Любая передача информации от человека к человеку приводит к её искажению. Потому что наш язык неидеальный инструмент передачи информации. Во-первых, ни один человек не способен всю имеющуюся у него информацию перевести в речь или текст – что-то не включается в рассказ. Во вторых, понимание каждого слова у каждого из людей отличается. Поэтому воспринимающий речь или текст всегда воспринимает его иначе, чем автор высказывания.
Частично преднамеренные и преднамеренные искажения:
· Изменение системы взглядов и картины мира – это очень энергозатратная задача для мозга. Поэтому человек всегда с гораздо большей охотой принимает и распространяет те данные, которые подтверждают его взгляды, чем те, что этим взглядам противоречат.
· Человек понимает, что любая сказанная или записанная им информация может привести к какой-либо обратной реакции среды. Соответственно, если человек разумен, то он склонен, выдавать информацию в таком виде, чтобы максимизировать положительный отклик среды и минимизировать отрицательный.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ещё более откровенная
Как говорится, забудьте всё, что читали до этого! Кроме первых абзацев. Их краткое содержание:
На деле же история имеет дело не с доказанными фактами, а с гипотезами о том, что тот или иной факт имел место быть.
Потому что все гипотезы основаны на мифах, которыми живёт общество. Причем разные общества одновременно и на одной планете, даже по соседству друг с другом, живут разными мифами.
Беда в том, что мифологическая наука до сих пор не стала не только диалектической, но даже и просто описательно–феноменологической. От мистики все равно не отделаться, раз миф претендует говорить о мистической действительности, и, с другой стороны, без фактов невозможна никакая диалектика.
Диалектика мифа невозможна без социологии мифа.
Что такое МИФ
Не зная, что такое миф сам по себе, нельзя говорить о его существовании. Не зная, что такое миф, невозможно опровергать его.
Не менее мифологична и наука, не только «первобытная», но и всякая. Механика Ньютона построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства. Мир не имеет границ, т. е. не имеет формы.
I. Миф не есть выдумка или фикция, не есть фантастический вымысел.
Разумеется, мифология есть выдумка, если применить к ней точку зрения науки.
А с точки зрения самого мифического сознания ни в каком случае нельзя сказать, что миф есть фикция и игра фантазии. Когда грек говорил о своих многочисленных Зевсах или Аполлонах, когда религиозный фанатизм доходит до самоистязания и даже до самосожжения, то весьма невежественно было бы утверждать, что действующие тут мифические возбудители есть не больше, как только выдумка, чистый вымысел для данных мифических субъектов.
С точки зрения аборигена племени маори ветка, брошенная колдуном на тропу, если её перешагнуть, приводила к неминуемой смерти. Когда белые учёные насмехались над этим, перешагивая такую ветку, маори логично возражали, что на белых это не действует. Но те из маори, кто перешагивал, умирали – это достоверно подтверждённые факты.
Миф не выдумка, но наиболее яркая и самая подлинная действительность. Это совершенно необходимая категория мысли и жизни, далёкая от всякой случайности и произвола.
2. Мифология не предшествует науке. Но наука появляется из мифа.
Не менее того мифологична наука, не только «первобытная», но и всякая. Механика Ньютона построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства. Мир не имеет границ, т. е. не имеет формы. Это значит, что он – бесформен. Мир – абсолютно однородное пространство. Это значит, что он – абсолютно плоскостей, невыразителен, нерельефен. Ясно, что это не вывод науки, а мифология, которую наука взяла как вероучение и догмат.
Итак: наука не рождается из мифа, но наука не существует без мифа, наука всегда мифологична.
Но это не значит, что наука и мифология тождественны.
Но что такое та наука, которая немифологична? Это совершенно отвлечённая наука как система логических и числовых закономерностей. Это наука–в–себе, наука сама по себе, чистая наука. Как такая она никогда не существует. Существующая реально наука всегда, так или иначе, мифологична. Чистая отвлечённая наука – немифологична. Немифологична механика Ньютона, взятая в чистом виде. Но реальное оперирование с механикой Ньютона привело к тому, что идея однородного пространства, лежащая в ее основе, оказалась единственно значимой идеей. А это есть вероучение и мифология.
Когда «наука» разрушает «миф», то это значит только то, что одна мифология борется с другой мифологией
Механика и физика новой Европы боролась со старой мифологией, но только средствами своей собственной мифологии; «наука» не опровергла миф, но новый миф задавил старую мифологию, и больше ничего.
Сейчас видим, как отнюдь не научные страсти разгораются вокруг теории относительности. Это – вековой спор двух мифологий. И недаром физики приходят к выводу, что выбор между Эйнштейном и Ньютоном есть вопрос веры, а не научного знания самого по себе.
Сущность чистой науки заключается только в том, чтобы поставить гипотезу и заменить ее другой, более совершенной, если на то есть основания.
Для мифического сознания как такового миф вовсе не есть ни сказочное бытие, ни даже просто трансцендентное.
Театр аллегоричен, но, например, богослужение символично, ибо здесь люди не просто изображают молитву, но реально сами молятся; и некие действия не изображаются просто, но реально происходят.
Итак, миф не есть ни схема, ни аллегория, но символ.
Миф шире религии.
Религия не существует без мифа.
Религия есть вид мифа, а именно мифическая жизнь, и притом мифическая жизнь ради самоутверждения в вечности. Стало быть, миф не есть религия; миф охватывает и разные другие области; миф может быть в науке, в искусстве, в религии.
Понятия о материи, движении, силе и атомах и квантовых частицах так же меняются, как и все прочие наши субъективные построения. В разные эпохи они совершенно различны. Поэтому стоит говорить о субъективизме. И получается, что под всяким таким «объективизмом» кроется собственное вероучение. Кто во что верует, тот и превозносит объективность соответствующего предмета своей любви.
Резюме:
Историческая наука, как и всякая наука происходит ровно из того мифа, который принят на данный момент, как наиболее соответствующий представлением об окружающем мире.
Лилла Аскеза ©, ссылка на канал обязательна