Нина стояла у подъезда и смотрела на облупившуюся дверь. Моросящий дождь пробирал до костей. Двадцать лет она не была здесь. Двадцать лет не видела этих серых стен, не слышала знакомого скрипа половиц на третьем этаже.
Запах сырости ударил в нос, как только она переступила порог. Ничего не изменилось. Те же почтовые ящики с отвалившимися дверцами, те же исцарапанные стены. Только она стала другой.
Поднималась медленно. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит. На площадке второго этажа остановилась, прислонилась к стене. Руки дрожали.
— Успокойся, — шептала себе. — Всё будет хорошо. Должно быть хорошо.
Но знала, что врёт себе. Ничего хорошего не будет. Лена не простит. Не должна прощать. Какая мать бросает семилетнюю дочь?
Третий этаж. Дверь с облезшей краской. Номер 47. Нина помнила каждую царапину на этой двери. Помнила, как Ленка маленькая рисовала на ней мелом цветочки.
Нажала на звонок. Тишина. Потом шаги. Тяжелые, медленные.
Дверь открылась. На пороге стояла женщина лет тридцати. Худая, с усталым лицом и настороженным взглядом. Нина бы не узнала свою дочь, если бы не глаза. Те же серые глаза с зелёными искорками.
— Здравствуй, Леночка.
Лена молчала. Смотрела на мать так, будто видела привидение. Потом взгляд потеплел. Нет, не потеплел — стал жёстким, холодным, как лёд в февральскую стужу.
— Чего тебе надо?
— Я... Я хотела поговорить.
— Двадцать лет молчала, а теперь поговорить захотелось?
— Лена, пожалуйста...
— Уходи.
Дверь начала закрываться. Нина быстро сунула ногу в щель.
— Убери ногу.
— Выслушай меня. Пять минут. Всего пять минут, а потом уйду, если скажешь.
Лена смотрела на неё долго, изучающе. Потом вздохнула.
— Заходи. Но ненадолго.
Квартира встретила Нину запахом борща и свежести. Чисто. Аккуратно. Лена всегда любила порядок, даже в детстве раскладывала игрушки по полочкам.
— Садись, — кивнула Лена на табуретку у кухонного стола.
Нина села. Руки всё ещё дрожали. Сжала их в замок, чтобы дочь не заметила.
— Говори, что хотела.
— Я приехала... Хотела увидеть тебя. Узнать, как ты живёшь.
— Отлично живу. Без тебя прекрасно обошлась.
— Лена...
— Ты же не за этим приехала? — перебила Лена. — Просто так, через двадцать лет решила появиться? Что, совесть заела?
Нина молчала. Не знала, что сказать. Все слова, которые репетировала в поезде, вылетели из головы.
— Я не бросала тебя, — наконец выдавила из себя. — Я уехала, чтобы...
— Чтобы что? — Лена встала, прошлась по кухне. — Чтобы бросить семилетнего ребёнка на бабушку? Чтобы раствориться в воздухе? Ни писем, ни звонков. Двадцать лет тишины!
— Там были причины...
— Какие причины? — голос Лены сорвался на крик. — Какие причины могут оправдать то, что ты сделала?
— Я не могу объяснить...
— Не можешь или не хочешь?
Нина встала. Подошла к окну. Дождь всё ещё моросил. Серое небо, серый двор, серая жизнь.
— Твой отец был болен, — тихо сказала она. — Очень болен.
— Бабушка говорила, что он пил.
— Он пил, потому что болел. У него была опухоль. Неоперабельная. Врачи сказали — год, максимум два.
Лена замерла.
— Что?
— Ему нужны были деньги. Много денег. На лечение, на лекарства. У нас ничего не было. Я искала работу здесь, но платили копейки. Не хватало даже на еду.
— И ты просто уехала?
— Я поехала на Север. Там платили хорошо. Очень хорошо. Вахтовым методом. Я думала — заработаю денег, вернусь через год, и всё будет хорошо.
Лена села на табуретку. Смотрела в пол.
— Бабушка ничего не говорила.
— Я просила её не говорить. Не хотела, чтобы ты знала. Ты была маленькая. Зачем тебе знать, что отец умирает?
— Он умер?
— Через полгода после моего отъезда. Бабушка не сказала мне сразу. Боялась, что я брошу работу и вернусь без денег.
Нина повернулась к дочери.
— Когда я узнала, было поздно. Я была там, за тысячи километров, без денег на дорогу обратно. Контракт на три года. Если бы я сбежала, меня бы засудили за нарушение условий.
— Три года? — голос Лены дрожал. — А где ты была остальные семнадцать лет?
Нина опустила голову.
— Я хотела вернуться. Собрала деньги, купила билет. Но бабушка написала письмо. Сказала, что ты ненавидишь меня. Что лучше мне не появляться. Что ты начала новую жизнь и не хочешь меня видеть.
— Бабушка умерла десять лет назад.
— Я знаю. Я была на похоронах. Стояла в стороне, смотрела на тебя. Хотела подойти, но ты плакала так горько... Я испугалась. Испугалась, что сделаю только хуже.
Лена встала. Подошла к окну, встала рядом с матерью.
— Почему ты мне не написала? Не позвонила?
— Боялась. Знала, что ты не простишь. Что скажешь то же самое, что и сейчас.
— И правильно сделала бы.
Молчание повисло тяжёлое, как свинцовая туча.
— Мне нужно было объяснить тебе всё тогда, двадцать лет назад, — сказала Нина. — Но я думала, что защищаю тебя. Думала, что так будет лучше.
— Лучше? — Лена повернулась к ней. — Всю жизнь я считала себя нелюбимой. Думала, что была обузой. Что не нужна собственной матери.
— Ты была самым дорогим, что у меня было!
— Тогда почему ты не вернулась? После контракта? После смерти бабушки? Почему ждала двадцать лет?
Нина села обратно на табуретку. Сил не было стоять.
— Я боялась. Боялась, что ты откажешься меня слушать. Что захлопнешь дверь. Что скажешь именно то, что сказала сегодня.
— И что изменилось? Почему ты пришла сейчас?
— Мне шестьдесят скоро. Я поняла, что если не приду сейчас, то никогда не приду. И буду жалеть об этом до конца жизни.
Лена подошла к плите, налила себе чай. Нине не предложила.
— Знаешь, что самое страшное? — тихо сказала она. — Я поверила бабушке. Когда она говорила, что ты бросила нас ради другого мужика. Что нашла кого-то получше папы. Что мы тебе не нужны.
— Она говорила такое?
— Каждый день. Особенно когда я спрашивала про тебя. "Зачем тебе такая мать? Бросила, как котёнка у помойки. Не нужна она нам".
Нина закрыла лицо руками.
— Я не знала...
— А надо было знать! — голос Лены снова сорвался. — Надо было вернуться! Хоть раз позвонить! Написать письмо! Что угодно!
— Я писала. Каждую неделю. Отправляла письма бабушке. Она говорила, что передаёт их тебе.
— Я не видела ни одного письма.
Женщины смотрели друг на друга. В глазах Лены появилось что-то новое. Не прощение, но... сомнение.
— Покажешь хоть одно? — спросила она.
— Я не сохранила копии. Думала, что ты читаешь их.
— Удобно.
— Лена...
— Хватит. Я не знаю, правда это или нет. Может, ты придумала всё это, чтобы оправдаться. Может, действительно было так.
Лена поставила чашку на стол.
— Но знаешь, что? Мне уже всё равно. Прошло двадцать лет. Я выросла без тебя. Научилась жить без матери. И мне не нужны твои объяснения сейчас.
— Лена, прошу тебя...
— Ты нас бросила, а теперь вспомнила? Поздно! — голос дочери был твёрдым, жёстким. — Я не хочу тебя знать. Не хочу видеть. Уходи.
Нина встала. Ноги подкашивались, но она заставила себя идти к двери.
— Если передумаешь... Я остановилась в гостинице на Советской. Комната 203.
Лена молчала. Стояла у окна спиной к матери.
Нина вышла в подъезд. Половицы скрипели под ногами так же, как двадцать лет назад. Спускалась медленно, держась за перила.
На улице дождь усилился. Она шла, не замечая холодных струй, стекающих за шиворот. Всё было напрасно. Она опоздала. Опоздала на двадцать лет.
Гостиница встретила её запахом хлорки и сырости. Комната 203 оказалась маленькой и тесной. Продавленная кровать, шкаф с облупившимся лаком, окно с видом на серую стену соседнего дома.
Нина легла, не раздеваясь. Смотрела в потолок. Слёзы текли сами собой, тихо, незаметно.
Она вспоминала маленькую Ленку. Как та бежала ей навстречу из детского сада, размахивая рисунком. "Мама, мама, смотри, что я нарисовала!" Как засыпала, обнимая её за шею. "Не уходи, мамочка. Я тебя люблю".
И она ушла. Ушла, думая, что спасает семью. А спасла только деньги, которые потом всё равно ушли на долги и лечение. Отец умер. Бабушка умерла. А Лена... Лена выросла без неё.
Телефон завибрировал. Нина подняла его, посмотрела на экран. Номер незнакомый, местный.
— Алло?
— Это я. Лена.
Сердце ёкнуло.
— Я тебя слушаю.
— Приходи завтра. В два часа. Поговорим ещё.
— Ты... Ты хочешь меня выслушать?
— Не знаю. Но у меня есть вопросы. Много вопросов.
— Приду. Обязательно приду.
— До завтра.
Гудки. Лена отключилась.
Нина села на кровати. Впервые за весь день на губах появилась слабая улыбка. Может, ещё не всё потеряно. Может, есть шанс.
Утром она проснулась рано. Долго не могла уснуть ночью, ворочалась, прокручивала в голове разговор с Леной. Что спросит дочь? Что ответить? Как объяснить всё так, чтобы она поняла?
В половине второго вышла из гостиницы. До дома Лены было минут двадцать пешком. Шла медленно, всматривалась в знакомые улицы. Город изменился. Новые вывески, отремонтированные дома. Но суть осталась прежней — серый провинциальный городок, где все друг друга знают.
У подъезда остановилась, перевела дух. Поднималась уже увереннее. Позвонила ровно в два.
Дверь открыла Лена. Выглядела так же усталой, как вчера. Синяки под глазами, бледное лицо.
— Заходи.
На кухне уже стоял чай и нарезанный хлеб. Лена налила две чашки, придвинула одну к Нине.
— Спасибо.
Молчали минуты две. Нина не знала, с чего начать. Лена смотрела в чашку.
— Расскажи про Север, — наконец сказала дочь. — Где ты работала? Чем занималась?
— Вахта была в Норильске. Я работала на заводе. Столовой. Готовила на бригаду.
— И много платили?
— По тем временам — очень много. За три месяца я зарабатывала столько, сколько здесь за год.
— И всё отправляла домой?
— Да. Бабушке на счёт. Она говорила, что тратит на лечение отца, на твою одежду, еду.
Лена кивнула.
— Бабушка действительно покупала мне хорошую одежду. Я всегда была одета лучше других детей в школе.
— Видишь? Я не врала.
— Про деньги — нет. Но почему ты не вернулась после контракта?
Нина отпила чай. Горячий, крепкий.
— Я вернулась. Через три года. Приехала домой. Бабушка встретила меня не так, как я ожидала.
— То есть?
— Она закричала на меня. Сказала, что я всё разрушила. Что ты только начала привыкать жить без меня, а я опять появилась.
— Это неправда. Я каждый день спрашивала про тебя.
— Я не знала. Бабушка сказала, что ты ненавидишь меня. Что называешь меня предательницей. Что лучше мне исчезнуть навсегда.
Лена встала, подошла к окну.
— Она врала. Всё время врала.
— Я поняла это слишком поздно. Тогда я поверила. Уехала обратно на Север. Думала, что так будет лучше для тебя.
— Лучше? — Лена повернулась. — Ты оставила меня с женщиной, которая внушала мне, что меня никто не любит!
— Я не знала, что она такое говорит! Клянусь, я не знала!
— Надо было проверить! Надо было поговорить со мной!
— Тебе было десять лет! Что я должна была сказать? "Привет, дочка, твоя бабушка врёт, а я хорошая"?
Лена снова села.
— Ты должна была остаться. Вот что ты должна была сделать.
Молчание. Тяжёлое, давящее.
— После этого я действительно не возвращалась, — тихо сказала Нина. — Работала на Севере ещё пять лет. Копила деньги. Думала, когда-нибудь приеду, и мы сможем начать заново.
— Но не приехала.
— Не смогла. Боялась. Каждый год говорила себе: "Вот в следующем году". А потом бабушка умерла, и я поняла, что совсем опоздала.
— Почему ты не пришла ко мне после её смерти?
— Ты была не одна на похоронах. С тобой был мужчина. Держал тебя под руку. Я подумала, что у тебя своя жизнь. Что я только помешаю.
Лена вздохнула.
— Это был мой муж. Костя. Мы развелись три года назад.
— Прости...
— Не за что. Он ушёл к другой. Оставил меня с двумя детьми.
Нина вздрогнула.
— У тебя дети?
— Да. Дочка и сын. Маше тринадцать, Андрюше девять.
— Я... Я бабушка?
— Формально — да. По факту — нет.
Слова резанули. Нина сжала руки в кулаки под столом.
— Можно я их увижу?
— Зачем?
— Они мои внуки.
— Они тебя не знают. И знать не хотят.
— Лена...
— Хватит! — дочь ударила ладонью по столу. — Ты не можешь просто появиться и требовать места в нашей жизни! Двадцать лет ты была мёртвой для нас! Мёртвой!
Нина встала.
— Хорошо. Я не буду настаивать. Но я хочу, чтобы ты знала — я никогда не переставала думать о тебе. Ни на один день. Ни на один час.
— Если бы это было правдой, ты бы нашла способ вернуться.
— Я нашла. Я вот здесь. Перед тобой.
Лена отвернулась.
— Уходи. Мне нужно время подумать.
— Сколько времени тебе нужно?
— Не знаю. Может, неделя. Может, месяц. Может, вечность.
Нина пошла к двери. У порога остановилась.
— Я буду ждать. Сколько потребуется.
Вышла в подъезд. Спускалась по лестнице, держась за стену. Ноги совсем не слушались.
На улице снова начал моросить дождь. Мелкий, противный, осенний. Нина шла, не зная куда. Просто шла, чтобы не думать.
Прошла неделя. Лена не звонила. Нина каждый день ходила к её дому, стояла у подъезда, смотрела на окна. Несколько раз видела дочь — та выходила с сумками, шла в магазин. Нина не подходила. Боялась спугнуть.
На восьмой день случайно столкнулись у аптеки. Лена выходила с пакетом лекарств, Нина как раз входила.
— Привет, — сказала Нина.
— Здравствуй.
Стояли напротив друг друга. Прохожие обходили их, недовольно бурча.
— Ты думала? — спросила Нина.
— Думала.
— И?
— И ничего. Я не знаю, что делать с этим.
— Можем просто поговорить. Как... как знакомые. Не как мать и дочь. Просто две женщины.
Лена посмотрела на часы.
— У меня полчаса. Дети скоро из школы вернутся.
— Полчаса — это много.
Зашли в соседнее кафе. Заказали кофе. Сели у окна.
— Расскажи о детях, — попросила Нина.
— Зачем? Ты же всё равно их не увидишь.
— Просто расскажи. Хочу знать.
Лена помолчала, потом начала говорить. Медленно, с остановками. Рассказывала про Машу, которая хорошо учится, но слишком замкнута. Про Андрюшу, который обожает футбол и постоянно что-то ломает.
Нина слушала, боясь пошевелиться. Впитывала каждое слово, каждую интонацию.
— Они хорошие дети, — закончила Лена. — Несмотря ни на что.
— Ты хорошая мать.
— Я стараюсь быть лучше, чем...
Не договорила. Но Нина поняла. "Лучше, чем ты".
— Ты справляешься одна?
— Приходится. Костя платит алименты, но этого мало. Работаю бухгалтером. Денег хватает, но без излишеств.
— Я могу помочь.
— Не надо.
— Лена...
— Я сказала — не надо. Мы справимся сами.
Допили кофе молча. Лена посмотрела на часы.
— Мне пора.
— Увидимся ещё?
— Не знаю.
Встали. У выхода Лена вдруг остановилась.
— Знаешь, что самое обидное? Даже если ты говоришь правду, даже если бабушка действительно всё это придумала... Я всё равно не могу простить тебя.
— Я понимаю.
— Нет, не понимаешь. Ты украла у меня детство. Украла веру в то, что кто-то любит меня просто так. Я всю жизнь думала, что недостаточно хороша. Что если бы я была лучше, ты бы не ушла.
Голос Лены дрожал.
— И теперь ты говоришь, что это не так. Что ты любила меня. Но от этого не легче. Потому что я потратила двадцать лет на ненависть к себе. И вернуть их невозможно.
— Я хотела как лучше...
— Все хотят как лучше. А получается как всегда.
Лена вышла из кафе, не оборачиваясь. Нина осталась стоять у окна, глядя ей вслед.
Ещё через неделю Нина решилась на отчаянный шаг. Написала письмо. Длинное, на нескольких листах. Рассказала всё — про контракт, про отца, про бабушку. Вложила фотографии с Севера — доказательства, что она действительно там работала.
Отнесла письмо к дому Лены. Не стала звонить в дверь. Просто опустила конверт в почтовый ящик.
Три дня ждала ответа. Молчание.
На четвёртый день пошла к дому снова. Стояла у подъезда, курила — привычка, от которой так и не избавилась на Севере. Вдруг из подъезда выбежала девочка. Лет тринадцати, в школьной форме, с рюкзаком за спиной.
Нина узнала её сразу. Та же родинка на щеке, что у Лены. Те же серые глаза.
— Извините, — девочка остановилась рядом, — вы не скажете, который час?
Нина посмотрела на телефон.
— Три двадцать.
— Спасибо. Я опаздываю на английский.
Побежала дальше. Нина смотрела ей вслед, не в силах пошевелиться. Это была Маша. Её внучка. Девочка даже не знала, кто перед ней стояла.
В этот момент из подъезда вышла Лена.
— Ты... — она увидела Нину и застыла. — Ты следишь за нами?!
— Нет! Я просто...
— Что ты делаешь здесь?! Я просила оставить нас в покое!
— Я не следила! Честно! Просто хотела увидеть...
— Моих детей?! — Лена подошла ближе. — Как ты посмела?!
— Лена, послушай...
— Нет, ты меня послушай! — голос дочери звенел от ярости. — Я читала твоё письмо. Видела фотографии. И знаешь, что я подумала? Что ты молодец. Что смогла придумать такую убедительную историю.
— Это не история! Это правда!
— А может, и правда. Но мне всё равно! Понимаешь? Мне всё равно, почему ты ушла! Важно только то, что ты ушла! И не вернулась!
— Я вернулась сейчас!
— Через двадцать лет! Когда уже не нужна!
Лена развернулась и пошла обратно в подъезд. Нина бросилась за ней.
— Лена, подожди!
— Отстань от меня!
— Дай мне шанс! Один шанс!
Лена остановилась на лестнице. Медленно повернулась.
— Хочешь шанс? Хорошо. Вот тебе шанс.
Достала из сумки конверт. Швырнула в Нину. Тот упал к её ногам.
— Это медицинская справка. Маша больна. Лейкоз. Нужна операция и дорогостоящее лечение. Денег у меня нет. Костя отказался помогать. Говорит, что его новая семья важнее.
Нина подняла конверт дрожащими руками.
— Боже...
— Вот тебе и шанс. Хочешь быть бабушкой? Хочешь доказать, что ты не бросила нас? Найди деньги. На операцию нужно три миллиона. Найдёшь — поверю, что ты действительно нас любишь.
— Три миллиона? Лена, у меня столько нет...
— Вот и славно. Тогда убирайся из нашей жизни. Навсегда.
Лена поднялась по лестнице. Нина стояла внизу, глядя ей вслед. В руках дрожала справка.
Маша. Её внучка. Больна. Умирает.
А у неё нет денег, чтобы спасти её.
Нина вышла на улицу. Дождь снова полил. Сильный, холодный, ноябрьский. Она шла, не замечая его. Думала только об одном.
Три миллиона. Где взять три миллиона?
Вечером она сидела в номере гостиницы и считала. На счету было триста тысяч. Всё, что удалось накопить за последние годы. До трёх миллионов — как до луны.
Позвонила нескольким знакомым с Севера. Те, кто взял трубку, отказали сразу. "Извини, Нина, но таких денег у меня нет". "Я бы помог, но сам в долгах". "Попробуй в банк обратиться".
Банк. Кредит. Но кто даст кредит женщине почти шестидесяти лет без постоянной работы?
Она всё равно пошла. На следующий день. В три банка. Везде отказ.
"Извините, но по вашему возрасту и доходам мы не можем одобрить такую сумму".
Вернулась в гостиницу разбитая. Села на кровать, уронила голову на руки. Впервые за много лет ей захотелось выть. Просто выть от беспомощности и отчаяния.
Телефон зазвонил. Незнакомый номер.
— Алло?
— Это Нина Сергеевна? — женский голос, незнакомый.
— Да.
— Меня зовут Тамара. Я соседка Лены. Могу я с вами встретиться?
— Зачем?
— Нужно поговорить. Это важно.
Встретились через час в том же кафе. Тамара оказалась полной женщиной лет пятидесяти с усталым, но добрым лицом.
— Я знаю вашу ситуацию, — начала она. — Лена рассказала. Точнее, не рассказала — выкрикнула вчера на лестнице. Весь подъезд слышал.
Нина промолчала.
— Я хочу помочь, — продолжила Тамара. — У меня есть немного денег. Двести тысяч. Знаю, что это не три миллиона, но...
— Почему вы хотите помочь? Вы меня даже не знаете.
— Я знаю Машу. Она хорошая девочка. Умная, добрая. Не заслуживает умирать в тринадцать лет.
Тамара достала из сумки конверт.
— Возьмите. Пожалуйста.
Нина смотрела на конверт. Руки не поднимались его взять.
— Я не смогу вернуть. По крайней мере, не скоро.
— Не надо возвращать. Это не долг. Это помощь.
— Но почему?
Тамара улыбнулась грустно.
— У меня была дочь. Умерла в восемнадцать от рака. Я до сих пор жалею, что не смогла спасти её. Может, спасу хоть чью-то чужую.
Нина взяла конверт. Слёзы катились по щекам.
— Спасибо. Огромное спасибо.
— Не благодарите. Просто спасите Машу.
Пятьсот тысяч. Всё ещё мало. До трёх миллионов не хватало двух с половиной. Огромная сумма.
Нина вспомнила про квартиру. В Норильске, которую получила от завода. Маленькая однушка, но в приличном состоянии. Может, продать?
Позвонила риелтору. Тот оценил квартиру в полтора миллиона. "Но продаваться будет долго. Норильск не Москва. Покупателей мало".
— Сколько времени?
— Месяца три минимум.
— У меня нет трёх месяцев.
— Тогда могу найти перекупщика. Он возьмёт за миллион, но быстро.
Миллион. Ещё полтора не хватает.
Нина согласилась. Через два дня деньги пришли на счёт.
Полтора миллиона. До цели оставалось ещё полтора.
Она думала, ломала голову. Продать было больше нечего. Денег занять не у кого. Остался один вариант — найти работу. Но какую работу можно найти в провинциальном городке женщине без образования и связей?
Начала ходить по объявлениям. Уборщица в школе — отказали, нужны медицинская книжка и справки. Продавец в магазине — отказали, берут только молодых. Санитарка в больнице — согласились, но платят двенадцать тысяч в месяц.
На эти деньги она за сто лет не накопит нужную сумму.
Прошёл месяц. Нина работала санитаркой, мыла полы и убирала палаты. Откладывала каждую копейку. За месяц накопила пятнадцать тысяч.
Полтора миллиона пятнадцать тысяч. Смешная сумма по сравнению с тем, что нужно.
Однажды вечером, когда она возвращалась с работы, к ней подошёл мужчина. Лет сорока, в дорогом костюме.
— Нина Сергеевна?
— Да.
— Меня зовут Игорь. Я слышал о вашей проблеме.
— От кого?
— Неважно. Важно то, что я могу помочь.
Нина остановилась.
— Каким образом?
— У меня есть деньги. Полтора миллиона. Именно столько вам не хватает.
Сердце забилось быстрее.
— И что вы хотите взамен?
— Ничего сверхъестественного. Мне нужна услуга.
— Какая?
Игорь посмотрел по сторонам.
— Не здесь. Пойдёмте, поговорим в машине.
Нина колебалась. Всё внутри кричало "беги", но... полтора миллиона. Маша умирает. Выбора нет.
Села в машину.
— Я знаю вашу дочь, — начал Игорь. — Точнее, знал её мужа. Мы с Костей вместе занимались бизнесом.
— И что?
— Костя должен мне денег. Большие деньги. Три миллиона, если точно.
Нина похолодела.
— Три миллиона?
— Да. Совпадение, правда? — Игорь усмехнулся. — Он взял деньги на открытие магазина. Магазин прогорел. Деньги не вернул.
— При чём здесь я?
— Вы — рычаг давления. Костя не платит, потому что знает — я не могу ему ничего сделать. Законно, по крайней мере. Но вот если его дочь вдруг получит деньги на лечение от неизвестного благодетеля... А потом выяснится, что этот благодетель — я... Он испугается.
— Я не понимаю.
— Всё просто. Я даю вам полтора миллиона. Вы отдаёте их Лене. Лена платит за операцию Маше. А я прихожу к Косте и говорю: "Смотри, я спас твою дочь. Теперь ты должен мне ещё больше. Или плати, или все узнают, какой ты мерзавец".
— Это... Это шантаж.
— Это бизнес. Я получаю свои деньги. Маша получает лечение. Все довольны.
— А я? Что получаю я?
— Прощение дочери. Разве не этого вы хотите?...
Конец 1 части, продолжение уже доступно по ссылке, если вы состоите в нашем клубе читателей.