Квартиру от бабушки я получила неожиданно рано. Бабушка всегда шутила:
— Хоть какое-то приданое у тебя будет, а то женихи нынче хитрые пошли, без выгоды не женятся.
Я тогда отмахивалась, краснела, уверяла её, что мне такие не нужны. Бабушка только усмехалась, щурила глаза и гладила меня по руке.
— Запомни, Маринка, если мужчина смотрит на тебя, как на человека, это одно. А если как на квадратные метры, это совсем другая история.
Когда бабушки не стало, в наследство осталась её однокомнатная квартира. Небольшая, но светлая, с видом на старый сквер, где она любила кормить голубей. Я долго там приводила всё в порядок: переклеила обои, выбросила сломанную мебель, но её сервант с фарфоровыми чашками оставила, рука не поднялась. И каждый раз, когда я поворачивала ключ в замке, вспоминала её слова.
С Артёмом мы познакомились на работе. Он пришёл к нам в отдел программистом, всё время ходил в джинсах и серых свитерах, пил литрами кофе и поначалу казался замкнутым. Потом как-то разговорились в обеденном перерыве, начали вместе ходить в недорогую столовую, обсуждали фильмы, детство, смешные случаи. Он умел слушать и смеяться без издёвки, и это меня подкупало.
— Ты где живёшь? — спросил он как-то между делом.
— В своей квартире, от бабушки осталась, — ответила я, не придавая значения.
Он только кивнул:
— Удобно, когда своё жильё. Я вот с мамой пока.
Тогда я даже не почувствовала ничего подозрительного, просто кивнула в ответ. У кого-то ипотеки, у кого-то съём, у него мама. Обычная история.
Полгода мы встречались почти каждый день. Он приезжал ко мне с пакетом мандаринов зимой, чинил розетку, которая искрила уже год, помогал донести тяжёлые сумки с рынка. Мы сидели на кухне, пили чай из бабушкиных чашек, он слушал истории про неё и говорил:
— Жалко, что я её не застал. По рассказам — огонь, а не женщина.
Я смеялась и думала, что, наверное, бабушка бы его одобрила. Он не лез с расспросами про документы на квартиру, не интересовался, сколько она стоит. По крайней мере, открыто.
Когда он первый раз заговорил о знакомстве с мамой, мы сидели в парке на скамейке. На коленях у нас лежал пакет с горячей пиццей.
— Слушай, — Артём поёрзал, — мама про тебя всё спрашивает. Может, зайдём к ней в выходные? Она у меня женщина прямолинейная, но добрая.
— Прямолинейная — это как? — насторожилась я.
— Ну… — он усмехнулся. — Говорит, что думает. Но она меня любит, так что и к тебе отнесётся хорошо. Увидит, что я с тобой серьёзно.
Я задумалась. В тридцать лет знакомство с родителями уже перестаёт быть просто формальностью. Это что-то вроде негласного признака: дело движется к чему-то большему.
— Ладно, давай, — сказала я, хотя внутри почему-то зашевелилось беспокойство. — Только ты меня не бросай одну, если что.
— Ты что, — он обнял меня. — Я же рядом буду. Мама иногда перегибает, но я всё сглажу.
Весь вечер в голове крутились бабушкины слова, хотя я сама себе не признавалась, почему вспомнила именно их.
В субботу мы поехали к ним. Дом был старый, пятиэтажка, подъезд с вытертыми ступенями и запахом варёной капусты. На площадке второго этажа в форточке торчала ковровая дорожка — кто-то вышел выбивать, да забыл.
— Вот здесь и живём, — Артём улыбнулся и нажал на звонок.
Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла невысокая женщина с ярко накрашенными губами и цепким взглядом. Волосы подняты в пучок, на переднике цветы.
— Сынок, пришли, — она обняла Артёма, потом перевела взгляд на меня. — Это, значит, Марина?
— Да, мам. Познакомьтесь, — он чуть смутился. — Мама, это Марина. Марин, это мама, Лидия Петровна.
— Здравствуйте, — я улыбнулась.
— Заходи, заходи, — она отступила в сторону, пропуская нас. — Обувь аккуратно к стеночке поставь, коврик чистый, я его только вчера мыла.
Квартира была типичная: маленький коридор, слева комната Артёма, справа мамина. На кухне кипел чайник, на столе уже стояли салаты, тарелка с селёдкой под шубой, тарелочка с нарезкой.
— Ну, проходите к столу, — Лидия Петровна защебетала. — Я тут немного накрыла. Сынок, принеси из комнаты то, что я тебе говорила. И хлеб порежь, а то опять криво напилишь.
Мы сели на кухне. Окно было заставлено цветами, на подоконнике стояла банка с луковицами, пускали зелёные стрелки.
— Ну что, Марина, рассказывай, где работаешь? — Лидия Петровна поставила передо мной чашку.
— В страховой компании, в отделе выплат, — сказала я. — Документы проверяем, людям помогаем.
— Это важно. Бумаги — это всегда надёжно, — кивнула она. — Значит, не пропадёшь. Родители у тебя где?
— Мама в области живёт, в посёлке. Папы нет давно.
— Понятно, — она вздохнула так, будто тоже знала, как это. — Внуков ей, наверное, уже хочется?
— Ну… — я пожала плечами. — Она не давит.
— А зря, — Лидия Петровна строго посмотрела на Артёма. — Молодёжь теперь без пинка ничего сама не делает.
— Мам, давай без пинков, ладно, — тихо сказал он, усаживаясь рядом со мной.
— Я просто говорю, как есть, — не согласилась она и снова повернулась ко мне. — А тебе сколько лет, Марина?
— Двадцать восемь.
— Самый возраст, — удовлетворённо кивнула она. — А ему тридцать уже. Пора вам серьёзно думать, а не ходить за ручку.
Я почувствовала, как Артём сжал мою ладонь под столом.
— Мама, мы не на допросе, — пробормотал он.
— Я же не из злобы, — она театрально всплеснула руками. — Хочу, чтобы у вас семья была, дом, детишки. Сынок у меня хороший, трудолюбивый. Не пьёт, не гуляет. Только вот доверчивый, людей жалеет.
— Это плохо? — не удержалась я.
— Для мужчины иногда плохо, — назидательно сказала она. — Девушки пошли ушлые. Одним жильё подавай, другим штамп в паспорте. А про чувства никто и не думает.
Я вздёрнула брови, но промолчала. Внутри что-то неприятно кольнуло.
Мы ели, разговаривали. Лидия Петровна расспрашивала про мою работу, хвалила за то, что я умею готовить суп сама, не из пакетика, вспоминала, как однажды Артём пытался сам себе пожарить картошку и спалил сковородку. Смех, обычные семейные рассказы. Я немного расслабилась.
— А жить ты где сейчас? — вдруг спросила она, разливая чай по чашкам.
— В квартире бабушки, — ответила я, не успев подумать.
— Своей? — глаза у неё блеснули.
— Да, — кивнула я. — Она мне досталась по наследству. Однокомнатная.
— Где находится-то? — голос её стал слишком бодрым.
— На площади Победы, — ответила я. — Старый дом, но район хороший.
Лидия Петровна оживилась окончательно.
— О, это ж почти центр, — она повернулась к сыну. — Сынок, слышал? Почти центр.
— Мам, ну что ты, — он поморщился. — Мы же не за этим…
— А что, я просто говорю. Радоваться надо, что у невесты есть жильё, — она плотнее сдвинула блюдца, будто готовилась к главному разговору. — Значит, не пропадут дети, будет где коляску ставить.
Я почувствовала, как внутри поднимается лёгкая тревога. Артём опять сжал мне руку, но на этот раз его ладонь была влажной.
— Знаешь, Марина, — Лидия Петровна придвинулась ко мне ближе, понизила голос, будто собиралась поделиться секретом. — Я как женщина женщине сейчас скажу. Ты не обижайся, ладно?
— Попробую, — ответила я, пытаясь пошутить.
— Мужчины у нас нынче чего боятся? — она заговорщицки заглянула мне в глаза. — Обязательств. Боятся, что на них сядут, как на шею, и ноги свесят. Что женятся, а потом их выгонят, и останутся они ни с чем. У тебя, считай, квартира в хорошем районе. Не каждая такая может похвастаться.
— Мам, прекрати, — Артём резко выпрямился на стуле. — Ты куда ведёшь?
— Тебя никто не спрашивает, — отмахнулась она. — Я с Мариной разговариваю. Женский разговор.
Она снова развернулась ко мне и почти ласково взяла меня за руку.
— Вот представь, — заговорила мягко. — Вы с Артёмом поженитесь. У тебя квартира, у него пока ничего, он со мной. Пойдёте, пропишешь его у себя, жить будете у тебя. А потом, не дай бог, что-то не сложится. Ты хлопнешь дверью, скажешь: «Уходи, это моя квартира», а он на улице. С вещами.
— А чего сразу развод-то? — не выдержала я. — Мы ещё даже не поженились.
— Я по-житейски рассуждаю, — уверенно сказала она. — Жизнь длинная, всё бывает. Вот он и боится. Мужики сейчас осторожничают: то ли за пропиской за ними охотятся, то ли за квадратными метрами.
— Он мне про это ничего не говорил, — тихо сказала я.
— А он и не скажет, — Лидия Петровна усмехнулась. — Сынок у меня стеснительный. На себе экономит. Я за него скажу. Ему нужна уверенность, понимаешь? Знак, что ты его по-настоящему любишь, а не просто так встречаешься.
Я посмотрела на Артёма. Он смотрел в стол, губы сжаты в тонкую линию.
— Какой ещё знак? — спросила я, стараясь говорить ровно.
— Самый простой, — глаза у неё блеснули хитрым огоньком. — У тебя квартира есть, у него нет. Возьми да и оформи на него. Или хотя бы пополам. Вот сделаешь это — и сынок завтра же предложение сделает. Правда, Артём?
Она повернулась к нему и даже подмигнула.
— Мам… — он побледнел. — Я не…
— Что ты не? — перебила она. — Ты же сам мне говорил, что страшно. Что без уверенности в её серьёзности как-то не по себе. А тут всё честно: ты к ней — с сердцем, она к тебе — с доверием. Не на словах, а на деле.
Я молча поставила чашку на стол. Руки задрожали, ложка звякнула о фарфор.
— Простите, — тихо сказала я. — Вы сейчас предлагаете мне подарить вашу сыну мою единственную квартиру, которую я получила от бабушки, в обмен на то, что он, возможно, сделает мне предложение?
— Не «возможно», а сделает, — уверенно кивнула она. — Я ж мать, я знаю. Он у меня честный, порядочный. Не бросит.
— То есть, — я медленно подбирала слова, — сначала я оформляю квартиру на человека, с которым встречаюсь полгода, а уже потом жду, когда он, может быть, решит на мне жениться?
— Не «может быть», а решит, — повторила она, будто от этого фраза становилась умнее. — Мужчине нужно чувствовать, что женщина не пожалеет ради него ничего. Тогда и он горы свернёт.
— А если я этого не сделаю? — спросила я.
Лидия Петровна нахмурилась.
— Значит, ты ему не до конца доверяешь. Значит, думаешь о своей выгоде. Какая же это семья, если каждый за своё цепляется?
Я глубоко вдохнула. В голове всплыли бабушкины слова, произнесённые когда-то на её маленькой кухне с цветастой клеёнкой.
— Лидия Петровна, — сказала я как можно спокойнее, — я считаю, что семья строится на другом. На уважении, поддержке, общих делах. А не на том, чтобы кто-то ради кого-то переписывал квартиры.
— Это ты сейчас так говоришь, — отрезала она. — А потом окажется, что ты жадная. Вот сынок в тебя вложится — время, силы, а в итоге что? Ты в своей квартирке, а он как придаток.
— Мам, перестань, — Артём наконец поднял голову. — Я вообще о таком не просил.
— Конечно, не просил, — махнула она рукой. — Ты всегда всё стесняешься. Я тебя рожала, я и позабочусь. Я только добра тебе желаю.
— Добра кому? — спросила я. — Ему или себе?
Она отпрянула, словно я её ударила.
— Девочка, — голос у неё стал холодным, — ты сейчас перегибаешь. Я тебе, между прочим, жизненный совет даю. Хочу, чтобы вы жили по-честному, чтобы всё пополам было. Не как у этих… Сегодня любят, завтра выгнали.
— По-честному — это когда мужчина сам предлагает женщине защиту и уверенность, — сказала я. — А не ждёт, пока она принесёт ему квартиру, как кошка мышь к порогу. И уж точно не когда мама вместо него торгуется.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Слышно было, как за стеной сосед включил телевизор, ведущий наигранно бодрым голосом кричал про какой-то розыгрыш призов.
Я посмотрела на Артёма.
— Ты как к этому относишься? — спросила тихо. — Скажи хоть что-то.
Он отвёл взгляд.
— Марин, ну… мама просто волнуется, — пробормотал он. — Ей всю жизнь приходилось самой тащить семью. Она просто по-своему…
— Это не ответ, — перебила я. — Ты согласен с тем, что она говорит?
Он помолчал, потом неуверенно кивнул:
— Я… ну… в чём-то она права. Мужчинам сейчас тяжело. Всё на них вешают, а потом ещё и с жильём обманут. Если бы ты показала, что доверяешь мне, мне было бы легче решиться.
— Легче решиться на что? — спросила я.
— На серьёзный шаг, — он отвёл глаза. — Ну… на свадьбу.
Я долго на него смотрела. Перед глазами мелькали все наши прогулки, шутки, ночные разговоры, его руки, чинившие мне розетку. И рядом — его мать, которая спокойно, как будто речь о пакете сахара, обсуждает мою квартиру.
— Понятно, — сказала я.
Стул скрипнул, когда я поднялась.
— Ты куда? — встрепенулась Лидия Петровна. — Куда это ты собралась? Мы ещё даже торт не подали.
— Мне надо домой, — я взяла сумку. — В свою бабушкину квартиру. Которую я никому переписывать не собираюсь.
— То есть ты отказываешься? — лицо у неё вытянулось.
— Да, — кивнула я. — Отказываюсь участвовать в этой сделке. Это даже не предложение, а какой-то рынок. Я квартиру, вы — потенциальную свадьбу.
— Неблагодарная, — зло прошипела она. — Я к тебе с душой, а ты… Сынок, смотри, вот она какая. Только про метры и думает.
— Интересно, — сказала я, — кто из нас сейчас думает про метры.
Я снова посмотрела на Артёма.
— Последний раз спрашиваю, — произнесла спокойно, хоть внутри всё кипело. — Ты действительно считаешь нормальным, что твоя мама требует от меня квартиру в обмен на твоё предложение?
Он промолчал. Только плечи опустились.
— Ответ понятен, — кивнула я. — Ладно, живите, как хотите. Только, Артём, пожалуйста, больше не приходи ко мне в дом. Он, как ты понимаешь, мой. И останется моим.
Я вышла в коридор, надела ботинки, взяла пальто. За спиной слышала, как Лидия Петровна шипит:
— Вот увидишь, сынок, ещё спасибо скажешь, что я тебя от неё спасла. Жадная, как клоп. Со своей квартирой.
В подъезде пахло холодом и старой побелкой. На площадке соседская девочка катала куклу в коляске, уставилась на меня большими глазами. Я вышла на улицу, вдохнула морозный воздух и только тогда почувствовала, как трясутся руки.
Телефон в кармане ожил, завибрировал. Сообщение от Лены, моей подруги:
«Ну как там знакомство? Рассказывай, я вся в ожидании».
Я остановилась возле остановки, прижалась спиной к столбу и набрала:
«Свободна. Мать Артёма предложила мне переписать на него квартиру, чтобы он скорее сделал предложение. Он сидел и молчал. Я ушла».
Ответ прилетел почти сразу:
«Ты серьёзно?! Это не шутка? Беги от них. Будем вечером пить чай с тортом в твоей бабушкиной квартире и отмечать, что ты от такой свекрови вовремя сбежала».
Я вдруг рассмеялась, хотя глаза щипало от слёз. На душе было гадко, но в глубине уже шевелилось странное чувство облегчения. Как будто тяжёлый шкаф, который я тащила на себе, наконец поставили на пол.
Потом были дни, когда Артём не звонил. Иногда я ловила себя на том, что смотрю на экран телефона, будто жду, а потом сама же злилась на себя. Вечерами звонила мама из посёлка, спрашивала:
— Ну что, познакомил он тебя с роднёй?
Я помолчала, потом сказала:
— Познакомил. И я очень рада, что успела увидеть, что они за люди, пока не зашла слишком далеко.
Мама вздохнула, но расспрашивать не стала. Только добавила:
— Главное, доченька, не вини себя. Лучше вовремя уйти, чем потом всю жизнь жалеть.
Со временем от Артёма всё-таки пришло длинное сообщение. Текст тянулся несколько экранов: он извинялся, писал, что потерялся, не знал, как себя вести между мной и матерью, что вовсе не хотел, чтобы так вышло. Уговаривал встретиться, поговорить, утверждал, что квартира ему не нужна, что он всё понял.
Я перечитала его слова несколько раз. Потом положила телефон на стол и пошла мыть посуду. Пальцы в тёплой мыльной воде постепенно успокаивались. В какой-то момент я поняла, что не хочу отвечать. Не потому, что злюсь, а потому что всё главное мы уже сказали на той кухне. Вернее, не сказали, а показали молчанием.
Жизнь без него вернулась на привычные рельсы. Работа, автобус по утрам, бабушкина квартира вечером, чай в её чашке. Я постепенно переставала обижаться и больше думала о том, что мне повезло. Да, неприятно, да, больно, но ведь могло быть хуже: роспись в загсе, совместная жизнь, общие планы, а потом — тот же разговор, только уже с детьми на руках.
Однажды, когда за окном в нашем сквере уже распускались первые листья, я случайно увидела Артёма на экране телефона. Подруга переслала ссылку на фотографию из какой-то социальной сети: он стоял в кафе, обнимал стройную девушку с ярко-рыжими волосами. Под снимком Лидия Петровна написала:
«Вот это настоящая невестка. Умница, понимающая. Нам повезло».
Я усмехнулась и закрыла экран. В голове сама собой мелькнула мысль: интересно, есть ли у той девушки квартира. Потом отогнала её. Не моё дело.
Свою квартиру я тем временем обживала по-настоящему. Купила новый диван вместо старой раскладушки, поменяла шторы, повесила на стену фотографии с мамой и бабушкой. Иногда, наливая чай, разговаривала с бабушкой вслух, как делала это раньше.
— Ты была права, — говорила я, садясь за стол. — Есть такие, которые смотрят не на человека, а на квадратные метры. Хорошо, что я успела это понять.
Новый мужчина в моей жизни появился не сразу. Мы познакомились в читальном зале библиотеки, куда я зашла за книжкой по работе. Он сидел за соседним столом, листал толстый атлас по строительным нормам и ругался шёпотом, не находя нужный раздел. Я подсказала, где лежит указатель, он поблагодарил. Потом оказались, что мы живём в соседних домах и ходим на одну и ту же остановку.
Звали его Андрей. Он работал инженером в строительной фирме, снимал комнату вместе с соседом.
— Своего жилья нет, — сказал он однажды, улыбаясь. — Зато не должен банку.
— Важный плюс, — заметила я.
Мы много гуляли по тому самому скверу, где я когда-то обсуждала с Артёмом знакомство с его мамой. Андрей любил рассказывать смешные истории со стройки, иногда приходил ко мне на чай, и мы вместе смотрели старые фильмы, которые я когда-то смотрела с бабушкой.
Как-то вечером, уже привыкнув друг к другу, он вдруг остановился у входа в мою квартиру и сказал:
— Слушай, Марина, я всё кручусь вокруг одного вопроса, не знаю, как начать.
— Попробуй прямо, — ответила я, чувствуя, как ёкает сердце.
— У тебя же своё жильё, — он почесал затылок. — А я тут со своей съёмной комнатой. Я только хочу, чтобы ты знала: я не из тех, кто будет лезть в твои документы. Квартира — это твоё. Хочешь — вообще никогда не будем её обсуждать. Даже если когда-нибудь распишемся.
Я неожиданно засмеялась. Так громко, что он растерялся.
— Что смешного? — удивился он.
— Потом расскажу, — вытерла я выступившие слёзы. — Просто для меня это очень важные слова. Я их долго ждала. Даже не подозревая, что жду.
Мы действительно потом расписались. Без пышных застолий и громких тостов, просто пришли, подали заявление, привели маму и мою подругу Лену в качестве свидетелей. Лена, конечно, не удержалась:
— Главное, чтобы никто никому квартиры не переписывал, — шепнула мне на ухо, когда мы ждали своей очереди. — Остальное приложится.
Я улыбнулась. Внутри было спокойно.
Квартиру бабушки я оставила на себя. Не потому, что боялась Андрея, а потому что это была часть моей истории, часть моей семьи. Он никогда не просил переписать её на него, даже не заикался. Когда я предложила оформить завещание так, чтобы в случае чего она досталась и ему, он только рукой махнул:
— Зачем ты обо мне думаешь в первую очередь? У тебя мама, вон, есть. Да и не люблю я всё это делёжное. Главное, чтобы мы с тобой вместе были, а бумажки… они потом.
В тот вечер, возвращаясь домой, я зашла на бабушкину кухню, налила себе чай и вдруг очень ясно поняла одну простую вещь. Самые оскорбительные предложения в жизни иногда оказываются подарком. Они, как яркий свет, вырывают из темноты то, что ты не хотел замечать. Чужую жадность, слабость, неспособность защитить, привычку прятаться за спину матери. А заодно — твой собственный страх остаться одной и желание закрыть глаза на тревожные звоночки.
Лидия Петровна на своей укатанной до блеска кухне сделала мне огромную услугу. Она показала истинное лицо сына, который оказался не готов сказать простую фразу: «Мама, это бред, я так не хочу». И своё лицо тоже показала: женщины, которая видит в невестке не человека, а источник выгоды. Не знаю, как у них сложилась дальше жизнь, да и знать не очень хочется. Зато знаю, что моя бабушкина квартира осталась в тех руках, в которых и должна была остаться. В руках человека, для которого важнее не стены, а тот, кто в этих стенах живёт.
Если вам понравилась история просьба поддержать меня кнопкой палец вверх! Один клик, но для меня это очень важно. Спасибо!