Виктория не думала, что за два месяца можно так привыкнуть к человеку. Максим вошёл в её жизнь тихо, почти скромно, и так же незаметно занял в ней место, которого раньше будто и не существовало. Он был младше её на два года, но это нисколько не отражалось ни на его уверенности, ни на том спокойствии, которое она ощущала рядом с ним. С самого начала их отношений Вика ловила себя на том, что сравнивает его с мужчинами её возраста, и все полностью было в пользу Максима.
В тот день на работе всё валилось из рук. Клиенты сыпались один за другим, начальница раздражала даже собственным дыханием, а голова раскалывалась после ночи. Поэтому, когда в обеденный перерыв телефон завибрировал и на экране появилось имя Макса, сердце чуть оттаяло.
— Викусь, — сказал он своим бодрым, солнечным голосом. — Я заеду за тобой.
— Сегодня? — удивилась она, глянув на бесконечную кипу бумаг.
— Через сорок минут. Жди у входа.
И отключился, не уточняя, куда и зачем собирается её везти. Это было на него не похоже, но Виктория решила не накручивать себя и досидеть рабочие часы без лишних мыслей.
Макс, как обещал, не опоздал. Его чёрная машина, слегка пыльная после ночного дождя, остановилась у самого входа. Он махнул ей рукой, улыбаясь. Та самая, чуть мальчишеская улыбка, из-за которой она в первый раз согласилась пойти с ним гулять. Вика села в салон, пристегнулась и украдкой поправила волосы, ветром их превратило в беспорядочную копну
— Ну что, готова? — спросил он загадочно.
— Макс, ты так и не сказал, куда мы едем.
— Секрет, — усмехнулся он. — Потерпи немного, всё узнаешь.
По проспекту они ехали спокойно, растворяясь в общем потоке машин. Ничего подозрительного, всё обычно. Только когда он резко свернул в узкий переулок, Вика насторожилась. Здесь они никогда не ездили, да и район этот ей был незнаком.
— Макс, серьёзно, ты куда? — На этот раз в её голосе прозвучала тревога, хоть она и пыталась её скрыть.
— Туда, где тебя очень ждут.
Ответ нисколько её не успокоил. Она выпрямилась, сжала сумку и задумалась, что может значить такой оборот. Сюрприз? Подарок? Но почему со спешкой, почему ничего не сказал заранее?
Машина остановилась у старой девятиэтажки, с облупленными панелями и запахом влажного бетона даже через закрытые окна. Макс заглушил двигатель и посмотрел на неё серьёзно.
— Викусь… не переживай. Всё хорошо. Просто… мама хочет с тобой познакомиться.
У неё словно что-то оборвалось внутри.
— Что? Прямо сейчас? Макс, ты серьёзно? Я… я так не могу! Я не готова!
Она автоматически посмотрела на своё отражение в боковом зеркале. Волосы взъерошены, лицо уставшее, под глазами следы недосыпа. На ней джинсы и простая белая футболка, в которой она обычно ходила в магазин возле дома. Никакой укладки, никакого макияжа. Она уже давно вышла из того возраста, когда не беспокоишься о том, какое впечатление произведёшь.
— Вик, да это вовсе неважно, — мягко сказал Максим, беря её за руку. — Мама простая женщина, она не смотрит на одежду. Я говорил ей о тебе… Она давно хотела познакомиться.
— Макс, но почему ты не предупредил меня заранее? — её голос дрогнул.
Он улыбнулся с лёгкой виноватой грустью:
— Потому что ты бы волновалась. А так… всё получится само. Пойдём?
Она глубоко вдохнула. Отказываться было некрасиво. Да и Макс смотрел на неё так, будто и правда верил, что всё будет хорошо. Виктория ещё раз оглядела свои джинсы, футболку, кеды и решила, что сейчас уже поздно что-то менять.
Они вошли в подъезд, пропитанный запахом варёного картофеля и старых ковриков. Поднимаясь в лифте, Вика слышала, как стучит её собственное сердце. А когда двери лифта открылись, и Макс уверенно вставил ключ в замок квартиры, она поняла: назад пути нет.
Но войти не успели: в коридоре уже стояла женщина, мать Максима.
Юлия Викторовна выглядела так, будто ждала их у самой двери: руки на груди, взгляд прямой, изучающий. Её тёмные волосы были собраны в аккуратный пучок, а на лице застыло выражение настороженности, как будто она уже заранее готовилась решать, подходит ли ей эта девушка или нет ее сыну.
— Мама, это Виктория, — сказал Максим, снимая куртку и приглашая Вику войти.
Виктория чувствовала себя неловко, коридор был узким, и будто весь свет от лампочки падал только на неё. Она пробормотала приветствие, и мать Макса слегка кивнула, не меняя выражения лица.
— Проходите, — произнесла она.
Голос… Виктория не могла понять, что именно в нём резануло её слух. Но она старалась не показывать своего смятения, в конце концов, первое впечатление можно испортить одной кривой улыбкой.
Квартира оказалась чистой, уютной, но с простыми, давно не меняными интерьерами. На стенах висели старинные фотографии, на комодах — вязанные салфетки. Видно было, что здесь живёт человек аккуратный, хозяйственный.
Стол в комнате уже был накрыт: простая еда, домашняя, но обильная: солёные огурцы, картофель, запечённая курица, салат. И над всем этим внимательный взгляд Юлии Викторовны.
Они сели за стол. Макс сжал руку Виктории под столом, и это помогло ей выровнять дыхание.
— Значит, вы… — Юлия Викторовна прищурилась, — в каком отделе работаете?
— В клиентском, — ответила Вика, стараясь говорить ровно. — Мы занимаемся документацией, договорными вопросами…
— А родители ваши чем занимаются? — прозвучал следующий вопрос.
Максим слегка нахмурился:
— Мам…
Но женщина подняла руку, мол, пусть отвечает.
Сердце Вики кольнуло. Этот вопрос всегда был для неё самым сложным. Всегда приходилось ловко уходить от прямоты, чтобы не объяснять чужие грехи. Но сейчас… здесь… почему-то стало особенно трудно.
— Родителей нет, — тихо сказала она.
Это была привычная, выученная фраза. Она пользовалась ею годами. Но мать Максима не отвела взгляд.
— Погибли? — уточнила она сухо, будто проверяя.
Виктория кивнула, но в тот же миг снова обратила внимание на лицо женщины. Что-то мучительно знакомое: линия бровей, изгиб губ… И всё-таки она не могла вспомнить.
Тишина за столом повисла слегка натянуто. Юлия Викторовна вновь улыбнулась, едва заметно.
— А кто вас воспитывал?
Этот вопрос прорезал воздух.
Виктория подняла глаза. Она пыталась ответить спокойно, но от женщины исходило такое холодное любопытство, что сердце забилось чаще.
— Бабушка, — ответила она.
И в этот момент всё изменилось.
Когда она произнесла это слово, что-то внутри неё словно щёлкнуло. В памяти всплыло старое фото из бабушкиного альбома, пожелтевшее, с рваными краями. На нём молодая женщина с малышкой на руках. Бабушка однажды, мимоходом, сказала: «Это твоя мать. Она сразу после смерти твоего отца ушла». Лица Виктория тогда не запомнила.
Но сейчас, глядя на Юлию Викторовну, она почувствовала: слишком многое совпадает. Вика так пристально всматривалась в женщину, что Макс удивлённо повернул к ней голову.
Юлия Викторовна, заметив её взгляд, чуть дернула плечом, будто что-то неприятное коснулось её самой.
И именно в эту секунду Виктория поняла: возможно, судьба привела её сюда не только ради знакомства.
Ночь после того странного ужина Виктория почти не спала. Она ворочалась с боку на бок, вглядывалась в темноту, будто там могла появиться подсказка, подтверждение или опровержение её догадок. Но ночь молчала, и только тиканье настенных часов напоминало ей о том, как тяжело дышится.
С утра она ушла на работу, но мысли всё равно возвращались к одному: к лицу Юлии Викторовны, казалось, к знакомому лицу.
Виктория росла с бабушкой. Елена Григорьевна стала родным человеком, заменой и матери, и отцу, и всему тому, что ребёнок должен получать просто потому, что пришёл в этот мир.
Едва Виктории исполнилось четыре месяца, бабушка оформила на неё опеку. Отец погиб: авария, одно слово, которое бабушка всегда произносила тихо, будто опасалась ранить внучку еще сильнее. А мать… мать ушла. Сбежала. Нельзя было иначе назвать то, что она сделала. Оставив ребёнка и не оглянувшись.
Эти сведения бабушка выдавала по крупицам, осторожно. Она никогда не запрещала Вике говорить о родителях, но и не поощряла. И однажды, когда девочке было двенадцать, бабушка достала старый альбом.
— Я думаю, ты уже большая, — сказала она тогда, — и имеешь право знать, как выглядели твои родители.
Фотографии были разными: отец высокий, светлый, с мягкими глазами. Мать красивая, молодая, немного легкомысленная на снимках. На одной фотографии она держала на руках Викторию, едва заметно улыбаясь. И именно этот снимок бабушка всегда прятала в дальний карман альбома.
— Почему вы её не выкинули? — спросила Вика тогда. — Если она нас бросила?
Бабушка устало улыбнулась:
— Потому что твой отец любил её… слишком сильно, чтобы я могла стереть её с этих страниц. А ты их дочь. И имеешь право знать, кто дал тебе жизнь. Даже если она себе этого права не оставила.
С тех пор Виктория видела эту фотографию всего пару раз. Она не любила смотреть на лицо матери. Там было слишком много беспечности и мало тепла.
Но сейчас… Сейчас это лицо вдруг всплыло в памяти, будто кто-то специально подсунул её воспоминанию новый контраст, новую подсветку.
Она решила, что больше не хочет прятаться. Не может.
Когда они снова встретились в квартире Максима, Виктория уже не боялась. Она была напряжена, да, но внутри неё появилось странное спокойствие решившегося человека. Макс ничего не подозревал: он радостно встретил её, обнял, что-то рассказывал, но слова его уплывали мимо.
А вот Юлия Викторовна заметила перемену сразу.
Едва Виктория переступила порог, женщина приподняла брови, будто ощущая грозу, которая вот-вот разразится.
— Юлия Викторовна, — сказала Виктория, когда они остались вдвоём на кухне. — Можно вас спросить… что-то личное?
Макс с интересом обернулся, но мать быстро послала ему взгляд, которым весь подъезд можно было бы заморозить.
— Иди помой руки, Максим, — произнесла она строго. — Я поговорю с Викторией.
Когда мужчина ушёл, Вика вдруг почувствовала, что воздух в кухне стал тяжелее. Она вздохнула, собираясь с духом.
— Скажите… — её голос дрогнул, но она выдержала свой взгляд, — вы когда-нибудь жили в Степановке? Двадцать пять лет назад?
Лицо Юлии Викторовны дёрнулось едва заметно, но этого хватило.
— Почему ты спрашиваешь? — её голос стал сухим, почти колючим.
Виктория глубоко вдохнула:
— Потому что… я видела вашу фотографию у моей бабушки. С младенцем на руках. Со… и мной.
Слова повисли, как удар. Юлия Викторовна замерла. Потом едва заметно склонила голову, точно так же, как женщина на той старой фотографии.
Максим вышел из ванной и ничего не успел понять. Мать резко поднялась, даже не посмотрев на сына, и выбежала из квартиры, хлопнув дверью так, что по коридору прошла дрожь.
— Ма-а? — растерянно произнёс он. — Что… что происходит?
Виктория стояла неподвижно, чувствуя, как шумит в ушах. Но одно она уже знала точно:
она нашла свою мать. И та сбежала от неё во второй раз.
Неделя тянулась мучительно медленно. Виктория работала на автомате, ела через силу, почти не разговаривала с коллегами. Максим писал ей каждый день, звонил, но она не отвечала. Что можно было сказать? Что она сама не понимает, что чувствует? Что слова «мама» и «предательство» теперь звучали внутри неё как один и тот же удар?
Она не хотела обсуждать это ни с кем. Даже с ним.
Но на седьмой день, поздним вечером, когда Вика уже собиралась выключить телефон и лечь спать, раздался звонок. Номер незнакомый. Она хотела сбросить, но что-то внутри остановило её.
Она ответила.
— Виктория… — голос на том конце дрогнул. — Это Юлия. Нам надо поговорить. Пожалуйста.
Вике пришлось опереться на стену. Казалось, что земля под ногами стала мягкой.
— Хорошо, — произнесла она. — Завтра утром.
Они встретились в маленьком сквере рядом с вокзалом. День был серый, хмурый, будто природа разделяла их тяжелый разговор. Юлия Викторовна сидела на лавочке, держась руками за сумку так крепко, словно та могла дать ей опору.
И, увидев Викторию, она резко поднялась. На её лице не было ни высокомерия, ни холодности, что были при первой встрече. Усталость и вина читались в её глазах.
— Спасибо, что пришла, — тихо сказала она.
Виктория кивнула, но сесть не торопилась.
— Я долго думала… — начала Юлия Викторовна. — Не знала, с чего начать. Наверное, лучше с правды.
Она глубоко вдохнула, будто собираясь с духом.
— Я никогда не любила твоего отца, — сказала она прямо. — Это было… увлечение. Ошибка молодости. Я забеременела, и он заставил меня выйти за него. А его мать… твоя бабушка… была против. Она считала, что он достоин лучшей женщины.
Вика напряглась, но промолчала.
— У нас всё было плохо с самого начала, — продолжила Юлия Викторовна. — Он пил. Орал. Я уходила… он возвращал. Он не давал мне уйти. А когда ты родилась… я… я не смогла. Я не была готова, ненавидела себя. И ненавидела жизнь, в которую попала. —Голос её сорвался.— Однажды я ушла… просто ушла, потому что иначе бы умерла. Или тебя покалечила бы. Я… я была тогда другим человеком.
Она опустила голову.
— Это не оправдание. Это просто то, что было.
Тишина повисла между ними тяжелая, как густой туман.
— А Макс? — тихо спросила Виктория. — Он… от другого?
Юлия Викторовна кивнула.
— Его отец Егор. Я любила его. Только его. Но ему был нужен не ребёнок, а свобода. Он не стал брать меня замуж, не помогал. Я растила Макса одна, на своих плечах. С теми же ошибками, с тем же страхом, но… я училась. Я стала лучше, чем была двадцать пять лет назад. Или мне так хотелось верить.
Она вытерла слёзы ладонью.
— Виктория… я не пришла просить тебя называть меня мамой. Я не имею на это права. Я пришла… чтобы попросить прощения. Я не жду, что ты простишь сейчас. Может, никогда. Но ты должна знать: я не забыла тебя. И не ждала, что судьба так сведёт нас снова. Это наказание, наверное…
Виктория слушала, будто через холодную стену. Внутри не было ни ярости, ни жгучей боли, только долгий, вымотанный пустой отклик.
— Вы знаете, что сказала бабушка? — произнесла она тихо, глядя на мокрую землю под ногами. — «Не держи зла. Но и не верь легко. Жизнь сама всё расставит».
Юлия Викторовна закрыла глаза, словно эти слова ударили сильнее любых обвинений.
— Я не могу вас простить, — сказала Виктория, и голос её был твёрд. — Не могу и, наверное, не смогу. Не после всего, что бабушка прошла из-за вас. Не после того, что слышала о своём детстве… и помнила. Но… я не желаю вам зла. Просто… нам лучше не пересекаться.
Юлия Викторовна кивнула медленно, словно принимая приговор.
— Я понимаю. И… спасибо, что выслушала.
Виктория приготовилась уйти, но женщина вдруг добавила:
— Только одно скажу… Максиму не говори всей правды сразу. Он… он не перенесёт. Для него семья святое. Пусть думает, что мы с тобой… не подружились.
Вика задумалась. Максим не виноват в их прошлом, но ответила утвердительно.
— Хорошо.
Они разошлись, не обернувшись.
С Максом они так и остались в странных отношениях: скорее, полудрузья и полуродственники. Он чувствовал, что Вика стала другой, но не понимал почему. Она же так и не призналась ему. Просто не хотела быть частью той семьи, от которой у неё было слишком много боли. Она старалась держаться от них подальше.
И знала: что бы ни случилось дальше, в её жизни есть одно неизменное: бабушка была её настоящей семьёй. А остальное… лучше оставить в прошлом, где ему и место.