Запах дорогого, но приторного жасминового ароматизатора висел в воздухе густым облаком. Ольга поправляла салфетку на столе, стараясь, чтобы её край совпал с гранью хрустального бокала. Так любила Тамара Степановна. Идеальная геометрия показного приёма.
— Оленька, не мни скатерть, — голос свекрови прозвучал сладким сиропом, под которым таилась стальная пилка. — Это бельгийский лён. Ты, конечно, не могла знать.
Оля лишь кивнула, сжимая в кармане платья маленькую коробочку. Подарок. Она потратила месяц, чтобы найти эту коллекцию утёсовского чая, который Тамара Степановна когда-то вскользь упомянула. И подобрала к нему гравюры старого Петербурга — зная, что отчим, Сергей Петрович, тихий и умный человек, коллекционирует их. Семья собралась за столом: сама Тамара Степановна в новом платье, кричащем о цене без слов; её дочь Ирина, щёгольски щурящаяся, чтобы лучше видеть свой свежий маникюр; Сергей Петрович, сгорбленный над тарелкой, будто желая стать невидимкой; и Алексей, её Лёша. Он сидел напротив, краем глаза наблюдая за матерью, как солдат за командиром.
Тост, чокание. Ложь вежливых улыбок.
— Ну что ж, покажем дары? — Ирина, не дождавшись десерта, потянулась к груде ярких коробок.
Разворачивался очередной шёлковый платок, поблёскивала брошь. Тамара Степановна одаривала каждую безделушку театральным вздохом восхищения. Подошла очередь Оли.
— Ой, — сказала свекровь, разрывая бумагу. — Чаёк. Мило.
Она поставила коробку на край стола, даже не взглянув на год сбора.
— А это что? Гравюры? Милые, конечно, но у Сергея Петровича их уже целый шкаф. — Она положила папку поверх коробки с чаем, отодвинув оба подарка чуть в сторону. — Спасибо, милая. Чувствуется твоя… скромность. А вот Ирина порадовала — шаль от самой Марины Роговой! Чувствуешь разницу в фактуре?
Алексей под столом дотронулся до колена Оли. Успокаивающе. А ей хотелось отдернуть руку.
— Мама, Оля выбирала долго, — пробормотал он.
— Конечно, конечно! Я ценю. Просто хочу, чтобы и ты, Оленька, стремилась к большему. Вот, к примеру, работа. Всё за этим компьютером. Дизайн, говоришь. А когда уже в нормальную фирму, с окладом? Чтобы и людям можно было сказать, чем жена моего сына занимается.
Ирина фыркнула:
— Да уж, мой Борис вчера познакомился с дочерью зампреда. Девушка — юрист в международной компании. Сразу видно, человек уровня.
Оля чувствовала, как по спине бежит холодный пот. Не от обиды. От бешенства, которое она годами замораживала внутри. Она посмотрела на Алексея. Он резал мясо, сосредоточенно глядя на тарелку. Его предательское молчание было громче любых слов.
— Мой Лёшенька мог бы найти себе жену из нашего круга, — задумчиво произнесла Тамара Степановна, поправляя салфетку. — А не…
Она не договорила. Но пауза повисла, как приговор. Сергей Петрович вдруг поднял глаза и встретился взглядом с Олей. В его усталом взгляде было что-то — не сочувствие даже, а скорее, стыд. Стыд за эту всю гротескную пьесу. Оля отодвинула стул.
— Простите, мне нужно выйти. Немного воздуха.
Она вышла на балкон, оперлась о холодные перила. За её спиной, сквозь приоткрытую дверь, продолжался смех. Её пальцы судорожно сжали телефон. Она снова стала декорацией для их спектакля под названием «Мы — успешная семья». И эта роль больше не лезла в горло. Она давила.
Дома они молчали весь путь в машине. Молчание взорвалось, едва захлопнулась дверь их квартиры.
— Ты что, вообще не могла слова вставить? — вырвалось у Оли, пока она с силой стягивала туфли.
— Какие слова, Оль? — Алексей прошел на кухню, открыл холодильник. — Поднять скан? Испортить маме праздник?
— Испортить праздник? — она засмеялась, и смех прозвучал истерично. — Мне семь лет, Лёша, семь лет я киваю, улыбаюсь и глотаю её унижения. Я устала быть тихой, бедной женой в их глазах! Я что, трофей неудачник?
Он хлопнул дверцей холодильника.
— Не надо истерик! Ты не понимаешь, как всё устроено! Мама одна нас с Ирой подняла после того, как отец ушёл. Она пробивалась, она вытянула нас в люди! Она хочет для нас лучшего!
— Лучшее — это постоянно указывать мне на мою неполноценность?
— Она просто беспокоится! — крикнул он. — У нас с тобой ипотека, Оль! Мама помогает с платежами! А что можешь предложить ты? Свои «дизайны»? Они на хлеб не намажешь!
Оля отшатнулась, будто её ударили. Она видела его страх. Страх потерять расположение матери, её финансовую подушку, её связи. Его карьера в фирме отчима висела на тонкой ниточке её благосклонности.
— Я предлагала помощь, — тихо сказала Оля. — Ты всегда отказывался.
— Не надо твоей помощи! — выпалил он. — Я сам должен! Я мужчина!
В этот момент в замке щёлкнул ключ. Дверь открылась. На пороге стояла Тамара Степановна. В её руках был пирог, оправдание для вторжения. Но взгляд был холодным и оценивающим.
— Что это за крики? Соседи услышат. Здравствуйте, кстати.
Она прошла в гостиную, окинула её взглядом.
— Как тут у вас… уютно. Скромненько. Оленька, а ты не думала поменять диван? Этот уже просится на свалку. И служанку бы нанять, а то у тебя вечно бардак.
— У меня нет бардака, — сквозь зубы произнесла Оля.
— Ну, как сказать, — свекровь прошлась пальцем по полке, посмотрела на него с преувеличенным сожалением. — Пыль. А что это? — Она взяла со стола папку с чертежами — эскизы интерфейса нового приложения. — Опять твои каракули? Оленька, милая, настоящие деньги так не зарабатывают. Ты топишь моего сына в долгах своей… бедностью.
Это было последней каплей. Не слово «бедность». А его интонация. Смесь жалости и брезгливости. Оля не стала ничего говорить. Она развернулась и пошла в спальню. Достала с верхней полки старую спортивную сумку и начала молча, методично складывать в неё вещи: зубную щётку, ночнушку, пару футболок, ноутбук и зарядки.
— Что ты делаешь? — Алексей стоял в дверях, бледный.
— Уезжаю.
— Оль, перестань! Мама, скажи же что-нибудь!
Тамара Степановна подошла к порогу спальни, скрестив руки.
— И правильно делает. Отдохнёте друг от друга. Подумаешь, Лёшенька, о будущем. Пока она тут, со своими каракулями, ты директором не станешь. Ты же знаешь, Сергей Петрович слушает моё мнение.
Оля застегнула сумку. Подошла к Алексею. Смотрела прямо в глаза.
— Твой выбор. Сейчас и навсегда.
В его глазах была паника, раздирающий внутренний конфликт. Но ноги его не сдвинулись с места. Он не встал между ней и его матерью. Он застыл, как парализованный.
— Уезжай в свою коммуналку, нищета, — тихо, но чётко сказала Тамара Степановна. — Мой сын достоин большего.
Оля вышла из квартиры, не оглянувшись. Дверь закрылась с тихим щелчком, который прозвучал в её ушах громче любого хлопка.
Такси высадило её не у обшарпанной пятиэтажки её детства, а у подъезда высотного дома в самом престижном районе. Консьерж почтительно кивнул: «Добрый вечер, Ольга Сергеевна». Она молча проследовала к лифту. Пентхаус. Тишина. Простор. Панорамные окна, в которых горел весь ночной город. Она бросила сумку на пол и подошла к стеклу. Внизу копошились огоньки машин, люди-букашки спешили по своим делам. Там, в этой суете, осталась её старая жизнь. Жизнь в роли. Зазвонил телефон. Максим.
— Оль, всё в порядке? Датчики сигнализации сработали, я увидел, что ты на месте. Не в час ночи обычно.
Голос старого друга, партнёра, единственного человека, кто знал правду, подействовал на неё как щелчок. Слёзы, которых не было в ссоре, подступили к горлу.
— Макс, всё… кончено.
Она коротко, сбивчиво, рассказала. Про ужин, про пирог, про «коммуналку».
— Я приеду, — сразу сказал он.
— Нет. Не надо. Я… я просто устала. Устала врать.
— Так перестань врать. Завтра же раскрываем все карты. Показываем твоему маменькиному сынку и его семейке, кто есть кто. Я устрою им такое…
— Нет, — перебила она его, и в голосе появилась сталь. — Это слишком просто. Раздавить финансово? Они в этом живут. Они верят только в деньги. Пусть увидят, какими они бывают. Настоящими. Не показными, не нацепленными, а теми, что дают настоящую силу.
— Что ты задумала?
— Пока ничего. Мне нужно… исчезнуть.
Она отключила старый номер телефона. Вынула сим-карту и сломала её. Завела новый. Включила ноутбук, вошла в закрытый корпоративный чат. Её компания, «Вектор», жила своей жизнью. Проекты шли, деньги текли рекой. Всё это было создано ею, Ольгой, и Максимом десять лет назад, на старте бума информационных технологий. Под псевдонимом, в тени. Она боялась сглазить. Боялась, что деньги привлекут алчных людей. Ирония судьбы: они привлекли даже без денег. Начали приходить смс на старый номер (его теперь получал Алексей). Сначала оправдания: «Оль, прости, мама просто нервничала». Потом злость: «Ты что, не понимаешь, как всё устроено?! Вернись!» Потм отчаяние: «Пожалуйста, давай поговорим. Я всё улажу». Она читала и стирала. Не блокировала. Пусть видит, что сообщения доходят. И что на них нет ответа. Она стояла под ледяным душем, пытаясь смыть с себя ощущение грязи, липкой унизительной жалости. И плакала. Не из-за их слов. Из-за семи лет своей собственной лжи. Она создала удобную для всех версию себя: скромную, непритязательную Олю. Чтобы не пугать Алексея, чтобы проверить его чувства. И эта маска приросла к коже. И под ней она начала задыхаться.
Прошёл месяц. В фирме «Стелла», где Алексей работал под началом Сергея Петровича, случился кризис. Крупный инвестор, на которого делали ставку, неожиданно отказался от финансирования нового проекта. Без вливаний компания оказывалась на грани огромных убытков, а проект — краха. А вместе с ним и карьера Алексея, которого прочили в руководители этого направления. В роскошной гостиной Тамары Степановны царила паника.
— Это провал! Позор! — она металась по комнате. — Сергей, как ты мог допустить? Ты же знал этого человека!
Сергей Петрович сидел в кресле, закрыв лицо руками.
— Я знал, что он ненадёжный. Но ты настояла, Тома. Говорила, что у тебя с ним «понимание».
— Не перекладывай вину! — вспыхнула она. — Теперь что? Мой сын станет посмешищем? Его карьера разбита?
Алексей молча смотрел в окно. Он похудел, под глазами залегли тёмные круги. Оля не отвечала. Он звонил ей на работу — личный номер, известный только близким. Ему сказали, что Ольга Сергеевна взяла длительный отпуск по семейным обстоятельствам. Семейным. Горькая шутка.
— Нам нужен новый инвестор. Или мощный партнёр, — мрачно сказал Сергей Петрович. — Есть варианты? «Вектор»?
Тамара Степановна замерла.
— «Вектор»? Эта IT-империя? Да они с нами и разговаривать не станут. У них владелец — мифическая личность, в тени. Никто его не видел.
— Нужно попытаться, — настаивал отчим. — Я слышал, они как раз присматриваются к смежным рынкам. Наш проект мог бы их заинтересовать.
Ирина, присутствовавшая при разговоре, завистливо хмыкнула:
— Да, удачи. Говорят, их директор, Максим Ильич, железный человек. К нему не подступиться.
В этот момент у Сергея Петровича зазвонил телефон. Он посмотрел на экран, поднял бровь.
— Незнакомый номер… Алло?
Он слушал минуту, и его лицо постепенно менялось от усталой покорности к настороженному вниманию.
— Да, конечно… Понимаю… Только он? Хорошо. Будем ждать подтверждения.
Он положил трубку.
— Это был помощник Максима Ильича. «Вектор» готов рассмотреть наш проект. При одном условии: презентацию и все переговоры ведёт только Алексей. Лично.
В комнате повисло ошеломлённое молчание. Потом Тамара Степановна издала звук, похожий на торжествующий взвизг.
— Видишь? Видишь, Лёшенька! Это шанс! Это твой звёздный час! Они заметили тебя! Тебе доверяют!
На лице Алексея появилось что-то вроде надежды. Первый луч света за этот чёрный месяц. Его отметили. Его выделили. Мать была права: нужно было стремиться, пробиваться. Оля… Оля просто не понимала этих правил.
— Готовься, сынок, — командовала Тамара Степановна. — Купи новый костюм. Самый дорогой. Мы не ударим в грязь лицом!
Алексей кивал, уже лихорадочно обдумывая, что говорить. Он не был специалистом в технологиях, но он умел делать презентации. Умел говорить правильные слова.
Неделю спустя Алексей стоял перед зеркалом в своём новом, не по карману, костюме. Галстук давил на горло. Он повторял заученные тезисы. «Стратегическое партнёрство… синергия… выход на новые рынки…».Офис «Вектора» поразил его с первых секунд. Не кричащая роскошь, а холодная, пугающая мощь. Всё здесь говорило о деньгах, которые были настолько старыми и глубокими, что не нуждались в демонстрации. Тишина. Сотрудники двигались без суеты, разговаривали тихо. Его провели через серию стеклянных дверей в огромный кабинет на самом верху. За массивным столом из тёмного дерева стояло кресло спиной к нему. За ним, в панорамном окне, отражался город.
— Садитесь, господин Орлов, — сказала секретарша и бесшумно исчезла.
Алексей сел, положил папку на колени. Сердце колотилось где-то в горле. Кресло медленно повернулось. В нём сидела женщина. Она была одета в строгий костюм цвета антрацита, волосы собраны в тугой пучок. На лице — ни намёка на макияж, кроме тёмной помады на губах. Она смотрела на него. Спокойным, изучающим, ледяным взглядом. Алексей вскочил. Его мозг отказался воспринимать картинку.
— О… Оля? Что ты… Как ты…
— Садитесь, Алексей, — её голос был ровным, деловым, без единой эмоциональной ноты. — У нас запланирована встреча на сорок минут.
Он повалился в кресло, не в силах отвести взгляд.
— Это что… шутка? Ты здесь работаешь? Уборщицей? Что ли…
Она чуть скосила глаза, и в этом движении была такая непомерная усталость и превосходство, что он замолчал.
— Я — Ольга Сергеевна Векторова. Учредитель и основной владелец компании «Вектор». Тот самый мифический владелец из тени.
Каждое слово падало, как гиря. Он тряхнул головой, пытаясь стряхнуть кошмар.
— Не может быть… Ты же… дизайнер. Ты скромная…
— Я была скромной. Для тебя. Для твоей семьи. Я думала, это защитит. Оказалось, это лишь манипуляция. С моей стороны. Я боялась, что меня полюбят только за деньги. И оказалась права. Только не в той стороне.
Она открыла папку перед собой.
— Ваш проект. Я его просмотрела. Слабая проработка технической части, неверные расчёты рентабельности, маркетинговый план из прошлого века. Почему мы должны в это вкладываться?
Алексей открыл рот, но из него не вышло ни звука. Все заученные фразы испарились. Он видел перед собой не жену. Видел руководителя. Хищника.
— Это… это месть? — прохрипел он наконец. — За то, что мама… За то, что я…
— Месть? — она чуть склонила голову. — Нет, Алексей. Это деловая встреча. Ты всю жизнь хотел быть среди сильных. Вот я и показываю тебе, как они выглядят вблизи. И пахнут. И думают. Твоя мать была не права. Я не бедная.
Она сделала паузу, давая словам врезаться в него, как пулям.
— Я — ваше спасение. Но я больше не ваша.
Он сидел, уничтоженный. Его мир — карьерные лестницы, угождение матери, показной статус — рассыпался в прах. Самое ценное, что у него было, сидело напротив. И оно было не его. Оно было могущественнее всей его вселенной.
— Подпишем рамочное соглашение, — продолжила она, как ни в чём не бывало. — «Вектор» входит в проект. Но с нашей командой, нашими условиями. Вы получите своё финансирование. А вы получите шанс не опозориться окончательно.
— А я? — спросил он сипло.
— Ты отстранён от оперативного управления проектом. Будешь работать с нашей аналитической группой. Учиться. Если, конечно, захочешь. А сейчас встреча окончена.
Она нажала кнопку на столе. Вошла секретарша.
— Катя, проводите господина Орлова.
Алексей поднялся. Ноги не слушались. Он шёл к выходу, чувствуя её взгляд у себя между лопаток.
— Оля… — обернулся он на пороге.
Она уже снова смотрела в монитор, профиль её был резок и недосягаем.
— До свидания, Алексей.
Он приехал к матери в состоянии, близком к помешательству. Вывалил всё. Слова вылетали бессвязные, обрывочные. Тамара Степановна сначала смеялась, называла его фантазёром, потом кричала, требовала объяснений, а потом, когда до неё начала доходить чудовищная, невозможная правда, села на диван. Без звука. Лицо её стало серым, восковым.
— Она… она владелица «Вектора»? — прошептала Ирина, и в её шёпоте был ужас и жадный интерес одновременно. — Значит, все эти годы… она над нами смеялась?
— Она нас обманывала! — вырвалось у Алексея. — Врала!
— А ты? — вдруг тихо спросила Тамара Степановна, поднимая на него глаза. В них не было ни любви, ни состраранения. Только холодное обвинение. — Ты, такой умный, такой пробивной, семь лет жил с этой… с этой миллиардершей и не догадался? Ты прозевал шанс века, дурак!
Алексей смотрел на мать. Смотрел на её перекошенное злобой и разочарованием лицо. И что-то в нём оборвалось.
— Из-за твоего чванства! — закричал он так, что задрожали стёкла в серванте. — Из-за твоих вечных намёков на мою нищую жену! Ты научила меня ценить этикетки, а не людей! Ты отшивала её за скромные подарки, а она могла купить тебе всю эту квартиру с потрохами! Я потерял её! Понимаешь? Я потерял любовь всей своей жизни из-за твоего снобизма!
Он схватил со стола свою ключницу и выбежал из квартиры, хлопнув дверью. В тишине, которая за ним последовала, было слышно только тяжёлое дыхание Тамары Степановны. На следующий день к Ольге пришёл Сергей Петрович. Он позвонил с личного номера, попросив о встрече. Она приняла его у себя в кабинете, но уже в более неформальной обстановке — на диване в зоне отдыха.
— Я пришёл извиниться, Ольга, — сказал он просто, не дожидаясь чая. — Не за них. За себя. За то, что молчал. Я видел, как они к тебе относятся. И видел, какая ты на самом деле. Сильная. Умная. Мне было… стыдно. Но в моём возрасте, с моей не самой удачной жизнью, иногда выбираешь покой, даже если он гнилой.
— Я понимаю, — тихо ответила Оля.
— Я прошу не за них. Я прошу за компанию. За людей, которые там работают. Твои условия справедливы. Но если можно… не добивай окончательно. Пусть проект живёт. Пусть Алексей… получит шанс что-то понять.
Оля смотрела на этого усталого, сломленного жизнью человека, который сохранил в себе крупицу порядочности.
— Соглашение будет подписано, Сергей Петрович. На тех условиях, что я озвучила. Алексей будет работать с аналитиками. Учиться. Сможет ли он — покажет время. Я не питаю к вам личной неприязни.
Он кивнул, с трудом сдерживая эмоции.
— Спасибо. Ты… ты поступила благородно. Умнее и благороднее, чем мы все заслуживаем.
Алексей нашёл её через неделю. Не в офисе. Он узнал, где она живёт, и дождался у подъезда. Он стоял, ссутулившись, в том же дорогом, но теперь помятом костюме.
— Можно поговорить? — голос у него был сломанный.
Оля кивнула и повела его в маленький сквер неподалёку. Они сели на холодную скамейку.
— Я съехал от мамы, — сказал он, не глядя на неё. — Снимаю однокомнатную на окраине. Отказался от проекта в «Стелле». От всех её протекций.
Оля молчала.
— Я не прошу прощения. Я его не заслуживаю. Я… я просто не понимал. Всю жизнь гнался за каким-то призраком успеха, который она мне нарисовала. За должностями, за связями, за одобрением. Я думал, если стану директором, если буду ездить на дорогой машине, то… тогда я чего-то стою. А настоящее, настоящее и ценное, сидело рядом со мной за завтраком. И я его не видел. Я видел «скромную жену», которую нужно было оправдывать перед матерью.
Он замолчал, сглотнув ком в горле.
— Я был слабым. Карьеристом. Трусом. Всё, что ты думаешь — правда.
— Я тоже была не права, — тихо сказала Оля. — Я не доверяла тебе. Не доверяла, что ты сможешь полюбить меня настоящую. Со всей моей силой и деньгами. Я создала удобную для тебя версию. И обижалась, что ты в неё поверил. Это манипуляция. Я извиняюсь.
Он посмотрел на неё. Впервые за долгое время — прямо. И увидел не владелицу корпорации, не обиженную жену. Увидел Олю. Уставшую, печальную, но живую.
— Кто ты? — спросил он просто.
— Я — та, кто я есть. Со всей моей силой. Со всеми моими деньгами. Со всеми моими страхами. И я не извиняюсь за это больше ни перед кем.
Она встала.
— Если ты захочешь узнать меня заново… мы можем начать с чашки кофе. Как два чужих человека. Без твоей матери. Без моей компании. Без прошлых обид. Просто мы. И посмотрим, есть ли там что-то общее, кроме семи лет лжи.
Алексей долго смотрел ей в глаза. Потом медленно кивнул.
— Я хочу.
Шесть месяцев спустя.
Они встретились в той же кофейне, недалеко от его новой работы. Он устроился в небольшую, но амбициозную фирму простым аналитиком. Работал много, учился ещё больше. Иногда они обсуждали его задачи, и она давала советы не как жена, а как опытный руководитель. Это было странно и ново.
Он рассказывал о своих коллегах, о глупом начальнике, о маленькой, но своей первой победе. Она смеялась, и в её смехе не было прежней натянутости.
— Мама вернулась из санатория, — сказал он как-то. — Стала тише. Но… она до сих пор не может произнести твоё имя. Говорит «та особа». Ирина вышла замуж. За очень «состоятельного», как она говорит. Похоже, он её бюджет содержит. Она этим дышит.
Оля помешала ложечкой кофе.
— А ты? — спросил он.
— Я? Я работаю. Открыла фонд для поддержки женщин в технологиях. Настоящий, не для галочки. Назвала его в честь моей бабушки.
Он улыбнулся. И в этой улыбке было что-то новое, взрослое. Не та прежняя, подобострастная или виноватая улыбка. А простая. Человеческая. Они вышли на улицу. Была осень. Он взял её за руку, нерешительно. Она не отняла. Пока они шли по шуршащим листьям, Ольга подумала, что она больше не владелица корпорации в их семейной драме. Она не мстительница и не жертва. Она просто Оля. Человек, который наконец-то разрешил себе быть собой. И, возможно, этого было достаточно. Для начала.