Поехали Дальше.

Конец дня застал меня у панорамного окна нашей гостиной. Я смотрела, как зажигаются огни в многоэтажках-соседках, и пыталась поймать то самое чувство — чувство дома, ради которого все это затевалось. Ровные квадраты окон, стильная мебель цвета венге, дизайнерский светильник, холодным блеском отражающийся в полированном столе. Все было правильно. Идеально. Как на картинке из дорогого журнала. Но именно от этой правильности веяло таким ледяным одиночеством, что я невольно обняла себя за плечи. В этой безупречной коробке не пахло жизнью...

Тишина в квартире была густой и звенящей, какой она бывает только в одиночестве. Марина стояла у окна, глядя на темнеющий город, и чувствовала, как тяжесть прошедшего дня оседает на плечах невидимым, но ощутимым грузом. Еще пару часов назад она защитила сложный проект, отстояла свое видение перед заказчиком, чувствуя себя уверенной и сильной. А теперь, вернувшись в эту стерильную чистоту своего же дома, она снова превращалась в тень. В кого-то, кто должен соответствовать. Она услышала щелчок ключа в замке...

Скрип тормозов за окном заставил Алису вздрогнуть. Она стояла посреди гостиной, в которой все было идеально: глянцевый пол отражал блики от дизайнерской люстры, а диван с бархатной обивкой цвета бургундского вина лежал строго по разметке паркетной доски. Это был не просто дом. Это была витрина ее успеха. Внизу, у подъезда, остановилось такси. Из него медленно, будто нехотя, вышла маленькая, согнутая фигурка в темном пальто. Лидия Михайловна. Мама. Она оглядела высотку, подняла голову, пытаясь разглядеть верхние этажи, и этот простой жест кольнул Алису в сердце чем-то острым и забытым — стыдом...

Луч закатного солнца, густой и тяжелый, как мед, прицельно бил в экран ноутбука, заставляя щуриться. Алина отвела глаза к окну, где за стеклом медленно гас летний вечер. Тишина в квартире была обманчивой, почти звенящей. Ее нарушал лишь мерный щелкающий звук — Максим листал отчеты на своем телефоне, сидя в кресле напротив. Он пришел с работы час назад, перекинулся парой фраз, и с тех пор они молчали, каждый в своем мире. Так часто бывало в последнее время. Она потянулась к своей чашке, где остывал...

Косые лучи субботнего солнца тянулись сквозь пыльное окно гостиной, превращая летящие в воздухе пылинки в золотую кружевную завесу. Катя стояла посреди комнаты, упираясь руками в бедра, и вглядывалась в трещинку на потолке. Не критичная, но заметная. Сквозь приоткрытую створку доносились крики играющих во дворе детей и сладкий, тяжелый аромат цветущей сирени. Этот дом, старый, панельный, с неуклюжими планировками, был для нее не просто квадратными метрами. Каждой трещинке в штукатурке она знала историю, каждый скрип половицы был ей родным...

Шелест упаковки от круассанов был таким же мягким и уютным, как и солнечный свет, заливающий нашу маленькую кухню. Я разливала по чашкам свежесваренный кофе, наблюдая, как моя дочка Катя, уткнувшись в телефон, пытается незаметно стряхнуть крошки с тарелки. Ей четырнадцать, и этот возраст — странная смесь детской непосредственности и взрослой озабоченности своим имиджем. — Крошки на столе не считаются, — заметила я, подавая ей стакан апельсинового сока. Она подняла на меня глаза и улыбнулась. — Мам, я не специально...

Пять лет назад мои родители сделали мне подарок, о котором я даже не мечтала. Они подарили мне эту квартиру. Не в смысле «живи, пока мы живы», а по-настоящему — с походом к нотариусу и договором дарения. Я тогда только защитила диплом, устроилась на хорошую работу, и они, сияя от гордости, сказали: «Ты наша умница, Машенька. Пусть у тебя будет свой угол. Твой собственный тыл». Я помню, как папа, деловито потупившись, вкладывал в мою руку заветную синюю папку с документами. Его твердое рукопожатие говорило красноречивее любых слов: «Ты справишься...

Алина с наслаждением потянулась на своем новом диване, слыша, как на кухне возится Максим. Звук льющейся воды и звон посуды был музыкой. Это была их музыка. Их квартира. Их ипотека, конечно, но их. После года съемной квартиры с вечно ломающимся сантехником и вездесущими соседями, эти стены казались ей раем. — Максим, мне кажется, я никогда не устану этому радоваться, — крикнула она в сторону кухни. — Что именно? Тому, что я мою посуду? — послышался его смех. — Всему! Запаху свежей краски, виду из окна, даже этим коробкам, которые мы еще не распаковали...

Дождь за окном барабанил по подоконнику однообразную, почти убаюкивающую мелодию. Марина стояла у стекла, следя за тем, как капли растекаются по поверхности, оставляя за собой извилистые, словно чьи-то грустные слезы, дорожки. В пустой квартире было тихо, слишком тихо. Эту тишину не спасал даже включенный телевизор, бубнящий что-то о погоде на предстоящие выходные. Пять лет замужества. Пять лет, которые, казалось, пролетели как один миг. Но последний год... последний год тянулся мучительно медленно...

Аромат только что приготовленного рагу наполнял квартиру уютным, почти осязаемым теплом. За окном медленно сгущались ранние осенние сумерки, окрашивая небо в пепельно-лиловые тона, а в большой гостиной царил свой, маленький и безмятежный мир. Марина, закутанная в мягкий кашемировый плед, щелкала пультом от телевизора, подыскивая фон для ужина. Ее босые ноги утопали в ворсе нового ковра, который они с Артемом выбирали месяц — он был ее маленькой капризной победой в их безобидных семейных спорах. Эта квартира была ее крепостью, ее наследием и самым большим капиталом...

Субботнее утро было моим маленьким раем. В спальню через полупрозрачную штору пробивался мягкий солнечный свет, рисуя на полу длинные теплые прямоугольники. Я лежала с закрытыми глазами, слушая утреннюю симфонию моего мира — мирное сопение пятилетнего Мишки, пристроившегося рядом, и отдаленный гул города за окном. В этой квартире, в этих стенах, я чувствовала себя в безопасности. Как в крепости. Осторожно, чтобы не разбудить сына, я выбралась из кровати и на цыпочках вышла на кухню. Эмалированный чайник зашипел и забурлил под струей воды...

Оранжевый свет уличного фонаря заливал подъезд, окрашивая облупившуюся краску на стенах в цвет тревоги. Алина, тяжело вздохнув, ткнула код в домофон. Щелчок замка прозвучал как выстрел, возвещая начало очередного визита в адрес своей невестки Ирины. После скоропостижной смерти брата Максима прошло всего три недели, и каждый ее приезд в эту квартиру становился испытанием. Она надеялась застать Ирину одну, чтобы просто посидеть с ней, выпить чаю в гнетущей тишине, которую не нужно было заполнять пустыми словами утешения...