Найти в Дзене

«Последний монолог» Раневской. За что великая артистка не любила советский кинематограф и что говорила о коллегах

«Королева второго плана», «великая и ужасная», «Фуфа» — как только ни называли Раневскую в кулуарах. Она блистала даже в крошечных эпизодах, зрители рукоплескали ей стоя, но за кулисами Фанни ждали лишь холодные взгляды завистников. И в кино не получала главных ролей. Раневская в молодости Что же сама артистка думала о коллегах и почему недолюбливала кино? И почему выбрала театр и жила в первую очередь им. Давайте разбираться. Раневская прошла колоссальный путь. От театров Кисловодска, Ростова-на-Дону и Феодосии до высоких подмостков Москвы. Её роли в спектаклях, поставленных по классике, сваха из «Последней жертвы», мать в «Чужом ребёнке», Оксана в «Гибели эскадры» навсегда запомнились публике. Вкладывала душу Фанни и в каждый снятый на камеру эпизод. Вот госпожа Луазо в фильме «Пышка», Роза Скороход в «Мечте», мамаша в «Свадьбе» Исидора Аннеского… «Она сама завязывала связи, она сама выходила на людей, она сама умела их подчинять себе, она сама строила свою легенду», — говорила о Ра
Оглавление

«Королева второго плана», «великая и ужасная», «Фуфа» — как только ни называли Раневскую в кулуарах. Она блистала даже в крошечных эпизодах, зрители рукоплескали ей стоя, но за кулисами Фанни ждали лишь холодные взгляды завистников. И в кино не получала главных ролей.

Раневская в молодости
Раневская в молодости

Что же сама артистка думала о коллегах и почему недолюбливала кино? И почему выбрала театр и жила в первую очередь им. Давайте разбираться.

Раневская прошла колоссальный путь. От театров Кисловодска, Ростова-на-Дону и Феодосии до высоких подмостков Москвы. Её роли в спектаклях, поставленных по классике, сваха из «Последней жертвы», мать в «Чужом ребёнке», Оксана в «Гибели эскадры» навсегда запомнились публике. Вкладывала душу Фанни и в каждый снятый на камеру эпизод. Вот госпожа Луазо в фильме «Пышка», Роза Скороход в «Мечте», мамаша в «Свадьбе» Исидора Аннеского…

«Она сама завязывала связи, она сама выходила на людей, она сама умела их подчинять себе, она сама строила свою легенду», — говорила о Раневской Инна Соловьева.
-2

Дебютом в детском кинематографе стала мачеха из «Золушки» Надежды Кошеверовой. Евгений Шварц разрешил Фаине импровизировать, и она превратила роль в нечто невероятное. А после ленты «Подкидыш» за Раневской повторяла вся страна: «Муля, не нервируй меня».

Покорительница эпизодов

За, казалось бы, крошечные роли Раневская стала обладательницей целых трех Сталинских премий — с 1949 по 1951 год. Однако позднее горько иронизировала над собой: «Деньги съедены, а позор остался». Всё-таки персонажей приходилось играть второстепенных, а эпизоды могли и вовсе вырезать — как скажет цензура.

-3

Стоило Раневской вжиться в театральную роль, её зачастую постигала та же участь. Однако театр Фанни любила больше, считала, что он честнее кинематографа.

Когда Раневская играла в пьесе «Шторм» о гражданской войне, её Манька-спекулянтка выходила на сцену всего на минутку. Фаина Георгиевна сымпровизировала, и роль обросла репликами, а люди повалили в театр, чтобы увидеть звезду. За смелость Раневская получила выговор. Не нравилось руководителю Завадскому и то, что после отыгранного Фанни отрывка зал пустел: остальное публику не интересовало.

«Все приходили посмотреть на сцену с Фаиной Георгиевной, а потом дружно уходили, ведь остальное никому не нравилось. Но эпизод потом выкинули из спектакля. Нельзя так хорошо играть», — сокрушалась Марина Неёлова.

Какой бы невзрачной ни была роль, Раневская старалась выжать из неё максимум. «Вы знаете, что такое сниматься в театре или кино? Представьте, что вы моетесь в бане, а туда приводят экскурсию. Поэтому я и не признаю слова "играть". Играть можно в карты, на скачках или в шашки, а на сцене нужно жить», — справедливо считала Фельдман.

-4

Во время съёмок «Сегодня новый аттракцион» Надежды Кошеваровой Фанни устроила затяжные переговоры: у неё было своё видение роли.

«Она приходила к режиссёрам, могла даже ночью прийти. Как-то раз так пришла к режиссеру и сказала: «Мне это непонятно», — вспоминала Светлана Коркошко.

Не всегда постановщики шли Раневской навстречу, бывали и неудачи. Фаина Георгиевна, разумеется, переживала. Даже будучи сильной и острой на язык женщиной, она оставалась эмоциональной и ранимой.

«Фраза Фаины Георгиевны: "Я всю жизнь проплавала в унитазе", — имеет под собой почву, ведь артистка была недовольна, что у нее такие фильмы, маленькие роли, а она не смогла раскрыться», — считает Елена Камбурова.

Отношения с коллегами

«Ее имя не сходило с афиши, где она неизменно фигурировала в числе "и др."», — как-то беззлобно прошёлся по личности звезды Эмиль Кроткий. В реальности же Раневская не признавала никакой критики, близко к ней было не подойти.

Когда Анатолий Баранцев посмел сказать ей после спектакля: «Фаина Георгиевна, сегодня немножко меньше накал, чем вчера», артистка решительно атаковала рецензента: «Это кто это там? Я вас не знаю... Оставьте меня в покое!».

-5

Раневская никогда не давала себя в обиду. В ней ещё жила та впечатлительная, уязвимая маленькая Фанни, которая жутко стеснялась себя и своего заикания. Её нужно было защищать.

«Она не терпела серость, не могла общаться с людьми, которые были примитивными, она обожала людей страстных. Это все сформировало ее лабораторию. Она настраивала себя сначала на дискомфорт в работе. Когда все было хорошо, она это не принимала. Когда она злилась, сердилась, когда она начинала работать в отрицательном энергетическом поле, тогда у нее и начинали получаться образы, которые она создавала», — писал о подруге бабушки Алексей Щеглов, биограф Раневской.

Отношения с коллегами складывались не очень хорошо. Многие обижались на саркастичные реплики Фаины Георгиевны. Острое жало юмора поражало не только актёров, доставалось знакомым и начальству.

«К ней было страшно иногда подойти… Костюмеры дрожали, гримеры дрожали, любили, обожали, ценили, но понимали, что надо тихо-тихо, нельзя орать в театре Фаины Георгиевны», — писала Ольга Анохина.

В театре Моссовета Раневская нередко оказывалась в центре скандала. Завадский часто обнадёживал Фаину Георгиевну, «отпускал поводок», а после лишал роли. Так, например, было со спектаклем «Странная мисс Сэвидж». Актриса уходила и возвращалась, отпускала колкости в адрес директора. Но, когда его вдруг не стало, сказала: «Я знала его всю жизнь. Со времени, когда он только-только начинал, жизнь нас свела, и всё время мы прошли рядом. И я грущу, тоскую о нем, мне жаль, что он ушел раньше меня. Я чувствую свою вину перед ним: ведь я так часто подшучивала над ним…».

-6

Раневская почти всегда произносила вслух то, что думала, хотя это и порой звучало грубо. Она не любила подхалимов, лицемеров и лентяев, а они, в свою очередь, стремились очернить её имя. Говорили разное, что «она высокомерная, что беззастенчиво пользуется служебной машиной», сочиняли — куда хлеще.

«О Фаине Георгиевне рассказано столько ерунды, приписывается столько невероятных и каких-то даже хулиганских вещей. Все это абсолютная неправда. Она была человеком, как ни странно, даже грустным», — считает Ирина Карташева.

Талантливых людей Раневская чувствовала и всячески привечала. Им дозволялось даже гостить в её небогатой квартире. Гостям приходилось осматривать одежду после визита, «потому что в каждый карман куртки, которая висела в прихожей, что-то было положено: какие-то духи, какие-то салфетки».

Фаина Георгиевна слыла щедрой и всегда делилась с близкими. Марина Неелова вспоминала, как застала актрису за раскладыванием денег — та посылала небольшие суммы в конвертах нуждающимся. А вот в то, что можно передать талант, Раневская не верила, отвечала: даром может поделиться только Бог.

«Для меня всегда была загадка, как великие актёры могли играть с актёром, у которого нечего взять, нечем заразиться (хотя бы насморком!),— удивлялась Фанни.— Как бы растолковать, бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Я от вас ухожу, потому что у вас нечего взять».