— Подписывай, Ира! Чего ты тянешь? Люди ждут, деньги на бочке! — Антон швырнул папку с документами на кухонный стол так, что сахарница подпрыгнула и жалобно звякнула крышкой.
Ирина сжала побелевшие пальцы в кулак. В окно веранды билась ветка сирени, той самой, которую они сажали вместе пятнадцать лет назад. Теперь этот куст, разросшийся и мощный, казался ей единственным защитником от мужа, чье лицо исказила гримаса нетерпения и какой-то лихорадочной злобы.
— Я не буду продавать дачу за копейки, Антон, — тихо, но твердо сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Это не просто дом. Здесь выросли наши дети. Здесь мои пионы, в конце концов! Ты же знаешь, сколько я вложила сюда сил.
— Пионы твои! — взвизгнул Антон, нервно расхаживая по тесной кухне. — Кому нужны твои веники? Мне деньги нужны сейчас! У меня проект горит, шанс один на миллион! А ты вцепилась в этот гнилой сруб, как клещ!
— Не смей на меня орать! — Ирина резко встала, опрокинув стул. — Какой проект? Очередная авантюра? Ты уже вложился три года назад! Мы кредиты до сих пор платим!
В дверь постучали. Уверенно, по-хозяйски. Три коротких удара, от которых у Ирины похолодело внутри.
— Это покупатель, — буркнул Антон, мгновенно меняя тон на заискивающий. — Ира, умоляю, не позорь меня. Сделай лицо попроще. Это мой... хороший знакомый, он берет не глядя.
На пороге возникла вовсе не коренастая фигура делового партнера, которую ожидала увидеть Ирина. В дверях стояла девица лет двадцати пяти. В ярко-розовом спортивном костюме, который стоил как вся их дачная мебель, и с губами, накачанными до состояния спелых слив. Она брезгливо оглядела деревянные стены и сморщила нос.
— Антоша, тут сыростью пахнет, — протянула она капризным голосом, даже не взглянув на Ирину. — И забор этот старый... Сносить всё придется.
Ирина застыла. "Антоша"?
— Лизочка, ну что ты, дом крепкий, сруб зимний, — засуетился Антон, и в его голосе прозвучала такая подобострастная нотка, какой Ирина не слышала за все двадцать лет брака. — Проветрим, перекрасим. Зато участок какой! Сосны!
— Сосны кривые, — отрезала Лиза, проходя в комнату в обуви. — Ладно, где спальня? Я хочу посмотреть, влезет ли туда моя кровать "кинг-сайз".
Ирина почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Пазл сложился мгновенно, больно ударив по вискам. Срочная продажа. Заниженная цена. "Хороший знакомый".
— Стоять! — голос Ирины прозвучал неожиданно громко.
Лиза обернулась, удивленно вскинув нарисованную бровь. Антон побагровел.
— Куда ты пошла в грязных кроссовках по чистому полу? — процедила Ирина, шагнув к девице. — И чья это кровать сюда должна влезть?
— Ира, прекрати истерику! — рявкнул Антон, хватая жену за локоть. — Лиза Елизавета Петровна — покупатель! Она имеет право смотреть!
— Покупатель? — Ирина вырвала руку. — Она ведет себя как хозяйка! Ты кого привел в наш дом, мерзавец? Ты решил продать дачу, чтобы купить квартиру этой... кукле? На мои деньги?
— На какие твои?! — взревел Антон, теряя остатки самообладания. — Я здесь хозяин! Я мужик! Я решаю! А ты сидишь на моей шее!
В этот момент входная дверь распахнулась с грохотом, будто от удара ноги. На пороге стояла Татьяна Валерьевна. Свекровь. В одной руке у неё была сумка с рассадой, в другой — тяжелая трость, с которой она, несмотря на артрит, не расставалась. Но сейчас трость выглядела не как опора, а как оружие возмездия.
Татьяна Валерьевна была женщиной старой закалки. В свои семьдесят она сохранила ясность ума, стальной характер и, что самое удивительное, безграничную любовь к невестке, которую считала "единственным светлым пятном" в жизни своего непутевого сына.
— А ну, повтори, — ледяным тоном произнесла свекровь, впиваясь взглядом в сына. — Кто здесь на чьей шее сидит?
Антон сжался. Мать он боялся до икоты.
— Мама, ты не вовремя... Мы тут сделку...
— Я вижу, какую вы тут сделку, — Татьяна Валерьевна медленно прошла в комнату. Лиза инстинктивно попятилась к выходу, наткнулась на комод и ойкнула. — Здравствуй, деточка. А ты, я погляжу, уже шторы мысленно вешаешь?
— Я покупаю этот дом! — взвизгнула Лиза, пытаясь сохранить лицо. — Антон обещал мне...
— Антон много чего обещает, — перебила свекровь. — Только вот у Антона, кроме драных носков и долгов по алиментам от первого брака, ничего своего нет.
— Мама! Замолчи! — заорал Антон, понимая, что земля уходит из-под ног.
— Молчать будешь ты! — Татьяна Валерьевна стукнула тростью об пол так, что доски завибрировали. — Ира, деточка, подойди ко мне.
Ирина, глотая слезы, подошла к свекрови. Татьяна Валерьевна обняла её одной рукой, прижимая к своему плечу, жесткому и надежному.
— Ты, сынок, видимо, забыл, на чьи деньги мы этот участок покупали десять лет назад? — голос матери звучал тихо, но страшно. — Забыл, кто продал родительскую квартиру в Воронеже? Чьи родители добавили на строительство сруба? Ирины!
— Дом оформлен на меня! — огрызнулся Антон, но глаза его бегали. — Я собственник! Я имею право!
— Имеешь, — кивнула Татьяна Валерьевна и полезла в карман своего необъятного плаща. Она достала сложенный вчетверо лист бумаги. — Только вот ты забыл, Антоша, что полгода назад, когда ты влип в ту историю с автосервисом, ты написал мне дарственную на свою долю. Чтобы приставы не отобрали. Помнишь? "Мама, спаси, перепиши на себя временно".
Лицо Антона приобрело землистый оттенок. Лиза переводила взгляд с одного на другого, и в её глазах калькулятор лихорадочно пересчитывал убытки.
— Ты... ты не зарегистрировала её... — просипел Антон.
— Зарегистрировала, милый. В тот же день, — усмехнулась Татьяна Валерьевна. — Я же тебя знаю, как облупленного. Знала, что рано или поздно твоя натура гнилая вылезет. Вот и вылезла.
— Значит так, — свекровь повернулась к девице. — Барышня, экскурсия окончена. Выход там же, где и вход. И советую поторопиться, а то я сейчас вспомню молодость и крапивой отхожу так, что ни одни штаны не налезут.
Лиза фыркнула, бросила на Антона уничижительный взгляд: "Ну ты и лох!" — и вылетела за дверь. Через секунду взвизгнули шины её иномарки.
В комнате повисла тишина. Антон стоял посреди кухни, раздавленный, жалкий, с трясущимися руками.
— Мама... Ира... Ну бес попутал... — забормотал он, делая шаг к женщинам. — Кризис среднего возраста... Я же для семьи старался... Хотел выгоднее...
— Вон, — тихо сказала Ирина.
— Что? Иришка, ну ты чего? Ну давай поговорим...
— Вон отсюда! — закричала она так, что сорвала голос. В этом крике была вся боль за двадцать лет терпения, за его вечные прожекты, за немытую посуду, за равнодушие, за эту "Лизу" в розовом костюме. — Уходи! Видеть тебя не могу!
Антон посмотрел на мать в поисках поддержки.
— Ты слышал жену? — Татьяна Валерьевна указала тростью на дверь. — Ключи на стол. И чтобы духу твоего здесь не было. Езжай к своей Лизе, может, она тебе раскладушку на коврике выделит.
— Вы пожалеете! Вы без меня пропадете! Я мужик в доме! Гвоздя забить не сможете! — орал Антон, выбегая с крыльца. Он пнул калитку, сел в свои старенькие "Жигули", которые завелись только с третьей попытки, и укатил в клубах пыли.
Ирина опустилась на стул и закрыла лицо руками. Плечи её сотрясались от рыданий. Всё, во что она верила, рухнуло за полчаса. Семья, стабильность, доверие — всё рассыпалось в прах.
— Ну, ну, будет тебе, моя хорошая, — Татьяна Валерьевна присела рядом, поглаживая невестку по вздрагивающей спине шершавой ладонью. — Поплачь, поплачь. Слезы душу моют.
— Татьяна Валерьевна, как же так? — всхлипывала Ирина. — Он же... Он же хотел продать нас... Как вещь...
— Дурак он, Ирочка. Обыкновенный дурак, в отца своего покойного пошел, — вздохнула свекровь. — Думал, счастье в молодых ногах да в легких деньгах. А счастье — оно вот, в пионах твоих, в чае вечернем, в совести чистой.
— А как же мы теперь? Без него? — Ирина подняла заплаканные глаза. Страх перед одиночеством сковывал сердце ледяным обручем.
— Замечательно заживем! — Татьяна Валерьевна стукнула ладонью по столу. — Пенсия у меня есть, ты работаешь. Огород посадим. Вон, сосед Петрович давно на тебя заглядывается, рукастый мужик, вдовец. Поможет забор поправить. А этот... Пусть катится.
Прошло три месяца.
Август выдался жарким и щедрым на яблоки. Ирина стояла на стремянке, собирая наливной белый налив. Внизу Петрович, крепкий мужчина с добрыми глазами, придерживал лестницу и травил байки, от которых Ирина смеялась звонко и молодо, как не смеялась уже очень давно.
Татьяна Валерьевна сидела на веранде, перебирая смородину. Она щурилась на солнце и улыбалась.
Звонил Антон. Плакал в трубку, просился обратно. Лиза выгнала его через две недели, когда поняла, что денег с продажи дачи не будет. Теперь он жил у друга в гараже и жаловался на радикулит и просил дать денег. Ирина выслушала его, сказала: "Бог подаст" — и положила трубку.
Ирина посмотрела на свой дом, на сияющие окна, на буйно цветущие флоксы. Дышалось легко. Впервые за долгие годы она не ждала подвоха, не боялась критики, не чувствовала себя виноватой.
— Чай пить будем? — крикнула она. — С клубничным пудингом!
— Будем, дочка, будем! — отозвалась Татьяна Валерьевна. — Ставь самовар!
Жизнь не закончилась. Жизнь, настоящая, полная вкуса и радости, только начиналась. И в этой жизни предателям места больше не было.