— Игорь, мне жить осталось часа два, максимум, — голос за дверью сорвался на хрип. — Открой… Это я.
Он узнал по голосу раньше, чем повернул ключ.
Сколько лет прошло — десять, пятнадцать? И всё равно: дерганое «я», глотание последнего звука. Санька.
Игорь распахнул дверь, и в прихожую, пахнущую кофе и дорогим парфюмом жены, шагнул человек, которого он помнил другим. Когда-то — худым, юрким, дерзким. Сейчас — постаревшим, с синевой под глазами, в дешёвой куртке, с руками, дрожащими не то от холода, не то от страха.
— Здорово, Игорёк, — попытался улыбнуться гость. — Не ждал?
— Ты… откуда взялся вообще? — Игорь растерянно оглядел его. — Живой… Санька.
— Живой пока. — Тот криво усмехнулся, опершись о стену. — Но это вопрос времени. У тебя есть коньяк? Мне надо, чтоб руки не тряслись, а то я сейчас на ковёр всё выверну.
Игорь на автомате достал из бара бутылку, два бокала. Руки у него самого слегка подрагивали. В голове мелькало: Вот так просто. Вечер, жена на даче с детьми, я собирался в душ, а мне на порог падает прошлое. Моё дворовое, махровое прошлое.
— Держи, — он пододвинул бокал. — Говори уже. Что случилось?
Санька осушил коньяк почти не поморщившись. Поставил стакан на стол, глубоко вдохнул.
— Я вляпался, Игорь. По-крупному. Ты же слышал, наверное, про меня?
— Слышал… — Игорь помрачнел. — «Авторитет» местный, да? Врозь нас судьба развела. Я — фирма, ты — «дела». Я специально не интересовался.
— Я дурак, — просто сказал Саня. — Мне предложили один бизнес… ну как бизнес… Ты сам понимаешь. Я думал, прокрутим — и отойду. А эти не отдают. Теперь я им должен… много.
Он назвал сумму, и Игорь коротко присвистнул. Это было не «много». Это был кошмар.
— Если до утра не отдам, — Саня смотрел прямо в глаза, — меня найдут в какой-нибудь посадке. Без разговоров найдут. А я… я жить хочу, Игорь. Понимаешь?
Игорь отошёл к окну. За окном мягко светились окна соседних домов, внизу урчали машины. Его офис в центре города, только что закончились переговоры: новый контракт, новая точка, расширение. Жена час назад писала: «Не задерживайся, мы тебя ждём. Дети скучают». У него было всё, к чему он когда-то мечтал хотя бы прикоснуться: бизнес, семья, дом. И сейчас это «всё» глядело на него через щёлку глаз старого друга.
— И ты думаешь… — тихо сказал он. — Думаешь, у меня под подушкой такая сумма лежит?
— Если бы думал, что легко, я бы не пришёл, — Саша усмехнулся так, что стало нехорошо. — Я обошёл всех. «Друзей»… — он сделал пальцами кавычки. — Пока их деньги крутил — рассказывали, какие мы братаны. А как запахло жареным — трубки не берут. Тут вспомнил, знаешь, кого? — он ткнул пальцем себе в грудь. — Тебя. Мальчишку в драной куртке, который стоял за меня один против троих. И я тогда сказал: пока жив буду — долг помню. Не думай, я приполз к тебе как к лоху, у которого можно отжать. Я приполз… к единственному человеку, которому верю. Страшно, да?
Игорь закрывал глаза и видел дворовую коробку, ржавые качели. Тот мартовский вечер, когда трое старшеклассников прижали его к забору за то, что он «не там прошёл». И как Санька, худой, курносый, выскочил из-за гаражей с палкой и заорал страшным для мальчишки матом. Тогда тоже было страшно. За себя, за него. Но потом они сидели на лестничной клетке, держась за сбитые костяшки, и клялись, звуча глупо и серьёзно:
— До гроба, понял? — говорил Санька. — Мы же друзья.
Мать Игоря потом долго качала головой, промывая зелёнкой разбитую губу:
— Свяжешься с этим Санькой — в тюрьму попадёшь. Парень он неблагополучный, Игорь. Ты у меня другой будешь. Учиться, работать будешь.
Он и был «другим». Лицей, институт, первые ларьки, первые разочарования, первые серьёзные деньги. Санька — первый условный, первая ходка, первая «малява» из зоны: «Не забывай, что у тебя есть брат». Потом — тишина. Игорь сознательно не искал. Жизнь разошлась по разным полкам.
И вот он стоит здесь. Дрожащие руки, запах дешёвых сигарет и… животный страх в глазах.
— Я не прошу подарить, — вдруг хрипло сказал Саня. — Я прошу одолжить. Я верну. Честно. Я знаю, как звучит. Но я правда верну. С процентами хочешь… с чем хочешь. Просто — помоги мне дожить до утра. Не выбрасывай меня.
Игорь молчал. В голове стучало: «Кредит. Залог. Риски. Семья». Он видел перед собой Таньку — жену: аккуратная фигурка, вечная усталость, но и гордость: «Ты сам всего добился, Игорь. Сам. Я знала, что из тебя человек выйдет». Видел сына, который недавно впервые сказал в школе: «А у моего папы фирма». Видел дочь, девочку с косичками, у которой на утреннике он был «героем» только потому, что пришёл вовремя.
И слышал голос матери из прошлого:
— Свяжешься с этим Санькой — пропадёшь.
— Я не могу просто так, — выдохнул он. — Это не та сумма, которую можно с карты снять. Мне придётся заложить бизнес. Дом под ипотекой, ты же знаешь. У нас всё в обороте.
— Я знаю, — кивнул Саня. — И именно потому я к тебе пришёл. Потому что ты умеешь «рисковать с головой», как ты любил говорить. Тебя жизнь вытаскивала, ты меня вытаскивал… Может, и сейчас вытащим? Или всё, Игорь? Закрыли тему? Дружба только до порога?
В его словах не было шантажа. Было усталое отчаяние. Игорь вдруг понял: если сейчас он скажет «нет», завтра будет читать заметку в новостях — «обнаружен труп неустановленного мужчины», и будет узнавать Саньку по татуировке на пальцах. И будет жить дальше. С бизнесом, с домом, с женой, с детьми. Только глаза в зеркале станут другими.
— Останься на диване, — глухо сказал он, отойдя к шкафу за пледом. — Я поеду утром в банк. Поговорю. Ночью они всё равно не работают.
Саня сел, как будто из него вынули штырь.
— То есть… ты попробуешь?
— Попробую, — бросил Игорь. — Не обещаю чудес.
— Тебе Бог зачтёт, брат, — тихо сказал Саня, вдруг став совсем тем мальчишкой с лестничной клетки. — Если выберусь — я тебе жизнь назад подарю. Честно.
Не верю, — подумал Игорь. Но вслух ничего не сказал.
Таня сидела на кухне, когда он рассказал. Руки у неё были в муке: она лепила пельмени — давно обещала детям «домашние, как у бабушки». Лицо уставшее, глаза внимательные.
— То есть ты хочешь заложить фирму, — медленно переспросила она, — ради человека, которого я не видела… сколько?
— Пятнадцать лет, — ответил Игорь. — Но ты его видела. Помнишь, как он нам с тобой кран чинил в первой съёмной квартире? Мы ещё студентами были. Он тогда нам последние деньги свои отдал на продукты, потому что у тебя сессия, а у меня работа сорвалась.
Таня вздохнула, вытирая пальцы об полотенце.
— Помню. И помню, как ты после этого неделю с мамой не разговаривал, когда она сказала, что «с таким другом вы до зоны дойдёте». Игорь… — она посмотрела прямо, без слёз. — Я тебя люблю. И вчера, и десять лет назад, и, надеюсь, завтра. Но я не слепая. Ты сейчас не просто другу жизнь спасаешь, ты нас всех под нож подставляешь. Ты понимаешь это?
— Понимаю, — тихо сказал он.
— У тебя двое детей, — продолжала она, как будто убеждая не его, а себя. — Ипотека. Люди, которые у тебя работают и которые кормят свои семьи. Ты хочешь всем этим рискнуть ради человека, который живёт «нечестным образом», как ты сказал. Он сам это выбрал.
— Я тоже в девяностые многое выбирал, — поморщился Игорь. — Просто мне повезло вовремя свернуть. Ему — нет. Таня, я… я не могу иначе. Это я ему должен. Не знаю, как объяснить. Если бы не он, я бы тогда двадцать лет назад остался инвалидом. Или хуже. Мы бы с тобой не встретились, понимаешь?
Кухня вдруг сжалась. Запах теста, тихое тиканье часов, детские рисунки на стене — всё стало слишком отчётливым.
— Если ты это сделаешь, — после долгой паузы сказала она, — ты уже не будешь прежним. Мы уже не будем прежними. Я не знаю, вытащишь ли ты потом фирму. Я не знаю, останусь ли я к тому моменту с тобой… — голос её дрогнул. — Я боюсь, Игорь. Очень боюсь. Я устала от вечного твоего «авось пронесёт».
— Я понимаю, — повторил он. Ему казалось, что он говорит это уже сотый раз. — Но если я его сейчас сдам… я сам с собой жить не смогу.
Таня отвела взгляд.
— Тогда делай, как считаешь нужным, — тихо сказала она. — Только одно пойми: если всё рухнет, я детей в никуда с собой не потащу. У нас есть моя мама, пусть маленькая, но квартира. Я обязана думать о них. Ты — о своём друге. Вот и думай.
Банк оказался готов дать «крупному, проверенному клиенту» кредит под залог бизнеса. Бумаги подписывались быстро, менеджер улыбался, протягивал руку:
— Игорь Викторович, вы же знаете — всё временные трудности. Прокрутите, расплатитесь, и ещё заработаете. С вашими оборотами это не проблема.
Он кивнул, не веря ни ему, ни себе.
По дороге назад он пытался не думать, что только что поставил на кон всё, что строил десять лет. Ему казалось, что он смотрит на себя со стороны: вот идёт мужчина в хорошем пальто, с портфелем, с умным телефоном, люди уступают ему дорогу. И никто не знает, что в портфеле — не контракты, а цепи.
Саня деньги взял молча. Просто сел на диван, положив на колени пачки, и на минуту закрыл глаза.
— Ты понимаешь, что если что — ко мне придут, — сухо сказал Игорь.
— Ко мне придут, — Саша посмотрел прямо. — Не страшно. Главное, что у меня теперь есть шанс. Ты… ты даже не понимаешь, что ты сейчас сделал. Я думал, уже всё. — Он хрипло засмеялся. — Вот видишь, а ты всё равно остался тем пацаном с лестничной клетки.
Он встал, обнял Игоря так крепко, что у того захрустели плечи.
— Если выживу, я тебя из грязи достану, если вдруг туда попадёшь. Честно. Мы же договорились когда-то: до гроба.
И ушёл.
Игорь ждал звонка. День, два, неделю. Телефон молчал. Потом позвонили не ему — позвонил банк. Первые платежи он вытянул, дальше пошли сбои: один партнёр неожиданно «передумал», второй исчез, как будто почувствовав запах крови. Через пару месяцев он смотрел на цифры в отчётах и видел, как его бизнес медленно превращается в тонущую «Титаник».
Таня держалась. Платила по счетам, экономила на себе, делала вид, что всё в порядке. Но однажды вечером он вернулся домой и увидел в коридоре два чемодана.
— Мы уезжаем к маме, — сказала она ровно, застёгивая куртку на сыне. — Я не подаю на развод пока. Но я не могу сидеть и ждать, когда нас с детьми выставят за неуплату. Мне надо, чтобы у них был хоть какой-то островок стабильности. Ты взрослый мужик, Игорь. Ты сам выбрал свою войну. Выиграешь — поговорим.
— Таня, подожди…
— Я не враг тебе, — тихо ответила она. — Я просто мать твоих детей. И сейчас я должна быть на их стороне.
Он стоял в пустой, внезапно ставшей огромной квартире и слышал только щёлк дверного замка. Телефон по-прежнему молчал. Санька исчез так, словно его и правда уже не было.
Бизнес продали за долги. Машину забрал банк. Квартира через суд отошла кредиторам. Ему оставили немного на руки — «чтобы не прыгнул с моста от шока». Эти деньги ушли на долги по зарплатам сотрудникам: смотреть им в глаза и понимать, что «из-за друга» они останутся на улице, Игорь не мог.
И вот однажды он сидел на вокзале.
Старый ранец у ног, в руках — пластиковый стакан с остывшим чаем из буфета. В кармане — билет в город, название которого ещё вчера ему ни о чём не говорило. Там жил однокурсник, который обещал подсобить «на стройке, пока не разберёшься». Вроде непьющий, нормальный.
Над головой плыли объявления: «Поезд номер такой-то задерживается… Пассажиров просим…» Люди вокруг были заняты своей суетой: кто-то ругался из-за потерянного чемодана, кто-то кормил ребёнка бутербродом, кто-то целовался на прощание. Мир продолжал жить, как ни в чём не бывало. Только в этом мире Игорь больше не был «Игорем Викторовичем». Просто мужчина сорока с чем-то, потерявший всё.
Господи, — устало подумал он, глядя на свои ладони, истёртые до мозолей нервной работой и беготнёй по кабинетам, — ну за что? Я ведь никого не обманывал. Работал честно. Налоговую кормил. Людям платил. Да, рискнул. Но ради чего? Ради той мальчишеской клятвы? Ради принципа? А он… он просто исчез.
Слёзы к горлу подступили неожиданно. Он, взрослый мужчина, который всегда гордился тем, что «держит удар», вдруг понял, что силы кончились. Ни гордости, ни амбиций не осталось. Только усталость такая, что хотелось лечь на ту деревянную скамейку и не вставать.
— Дядя… — тихий голос рядом заставил его вздрогнуть.
Он поднял глаза. Перед ним стоял мальчишка лет двенадцати — худой, в растянутой куртке, с рюкзаком за спиной. Щёки у него были обветрены, на лбу — розовый шрам.
— Вы Игорь? — спросил мальчик, мнётся с ноги на ногу.
— А тебе какое дело? — вырвалось грубее, чем хотел. Потом спохватился: — Да. Игорь.
Мальчик облегчённо выдохнул.
— Тогда это вам, — сказал он и поставил к ногам Игоря старый, потёртый кожаный чемодан. — Сказали, я должен отдать мужчине на вокзале, который будет сидеть на этой скамейке и вот так… — мальчик сжал в руках невидимый стакан, копируя его позу. — И чтобы зовут Игорь. Я вас жду уже два дня. Вы всё не приходили.
У Игоря пересохло во рту.
— Кто сказал? — голос сел. — Кто тебя послал?
Мальчик пожал плечами.
— Мужчина один. Высокий, худой. С татуировкой здесь, — он ткнул себе в шею, — и вот здесь, на пальцах. Он к нам в мастерскую приходил. У нас папа машины чинит, а мама бумаги ведёт. Он чемодан оставил, сказал: «Вот, парень, поручение будет. Непростое, но важное. Дождёшься, когда в зале ожидания на третьей скамейке от ларька с пирожками сядет один мужик. Он будет пить чай вот так же, как ты сейчас держишь. Это Игорь. Передашь ему чемодан и скажешь: “Это вам”». И всё. Больше ничего не говорить.
— Когда он приходил? — Игорь судорожно сглотнул.
— Недели… две назад, наверное, — задумался мальчик. — У нас календарь с котами висит, мама на нём кружочки ставит, когда бумаги сдаёт. Она тогда сказала: «Опять у нас всякий люд». Но деньги он дал хорошие, авансом. Ты чего так побледнели, дядь Игорь?
Игорь смотрел на чемодан, как на живое. Он узнал его — старый, ещё из тех времён, когда люди возили в поездах банки с огурцами. На ручке — облезшая бирка гостиницы, в которой они с Санькой когда-то жили спустя ночь, когда ездили на его первое «дело»… честное дело, кстати — ставить окна в новостройке.
— Ты куда его несёшь? — тихо спросил Игорь, сам не понимая, что говорит.
— Никуда уже, я его вам отдал, — серьёзно ответил мальчик. — Он тяжёлый, я с ним два дня мучился. Хорошо, что сегодня вы пришли. Мама уже ругается: «Что ты всё на вокзал ходишь, уроки не делаешь!» — Он улыбнулся виновато. — Я пойду, да?
— Подожди, — Игорь сунул руку в карман и нащупал последние деньги, оставшиеся от продажи телефона. — Возьми.
— Нельзя, — мотнул головой мальчик. — Тот дядя сказал: «Денег наверняка сунет. Не бери. Я уже всё заплатил». — Он вдруг серьёзно посмотрел Игорю в глаза. — Он ещё сказал: «Передай ему от меня: я про него не забыл». Я не понимаю, что это значит, но я всё равно передаю. Можно я пойду?
Игорь кивнул. Парень развернулся и побежал к выходу, лавируя между людьми. Игорь смотрел ему вслед, пока тот не исчез в толпе. Потом опустил взгляд на чемодан.
Честно говоря, он боялся его открыть.
А вдруг там… что? Бомба? Камни? Пустота, как и во мне? — мелькнуло абсурдно. Но пальцы сами потянулись к замку. Он щёлкнул легко, как в старые времена.
Крышка поднялась.
Первое, что он увидел — серые, старые, но аккуратные простыни, сложенные стопкой. Он откинул их в сторону и замер.
Под тряпьём лежали аккуратно уложенные пачки. Зелёные, с одинаковыми лицами. Сцена казалась нереальной: зал ожидания, люди с пакетами, вокзальный гул… и чемодан, набитый долларами. Много. Очень много. На глаз — гораздо больше, чем он когда-то отдал.
Сверху на одной из пачек лежал конверт. Белый, плотный, с его именем, написанным знакомым кривоватым почерком:
«Игорёк».
Руки дрожали так, что он едва смог разорвать бумагу. Внутри — лист в клетку, вырванный из какого-то тетрадного блокнота.
«Игорёк.
Если ты читаешь это — значит, у меня всё как всегда пошло не по плану.
Я обещал вернуть долг — вот он перед тобой. Тут есть и твоё, и проценты, и сверху, чтобы ты вытянул себя обратно. Деньги честными не назову, не умею врать, ты меня знаешь. Но я не украл их у бабушек с пенсии, если это тебя как-то утешит. Там одна «шишка» решила, что в этой жизни ему всё можно. И вот он теперь без денег, а ты — с чемоданом. Считай, карма.
Я долго думал, как тебе заплатить, если меня раньше пристрелят, чем я к тебе доеду. Нашёл пацана… Ты уже понял, какого. У него глаза, как у тебя в детстве. Не дай ему стать мной. Если сможешь — помоги ему. Если не сможешь — просто помни, что где-то, хоть на секунду, я тоже был человеком.
Ты единственный, кто стоил того, чтобы ради него рискнуть в ночь, когда я к тебе пришёл. Ты единственный, кого я не хотел тянуть на дно. Но ты сам прыгнул. Я с этим живу, сколько осталось.
Ты правильно тогда говорил: человек без слова — не человек. Я своё держу, как умею.
Друг, я про тебя не забыл. Возвращаю долг.
Если вдруг у меня всё сложится и я выберусь (ну, мало ли, чудеса же бывают), зайду к тебе уже дневным поездом. Если нет — считай, что мы с тобой квиты. И даже чуть-чуть больше.
Твой Санька. До гроба — помнишь?»
Строки поплыли. Он понял, что плачет. Не тихо, «по-мужски», а как мальчишка — спазмами, сдавленным всхлипыванием. Плевать, что вокруг люди. Плевать, что кто-то косится на чемодан, на доллары, на мужика, который рыдает над письмом.
До гроба… — эхом отозвалось внутри.
Он увидел перед собой сразу всё: лестничную клетку, вбитый гвоздь, на котором они вешали общую куртку; спортплощадку, где Санька закрывал его собой от удара; ту ночь, когда дверь его квартиры распахнулась, и ввалился человек, которого годы, тюрьмы и улица не смогли до конца сломать.
Да, он жил «нечестным образом». Но в чём-то был честнее многих.
Игорь аккуратно сложил письмо, убрал обратно в конверт. Закрыл чемодан, защёлкнул замки и только тогда поднял глаза. Мир вокруг не изменился, и всё же кое-что стало другим.
Не было той страшной пустоты. Вместо неё появилось чувство, которое он давным-давно утратил: чувство, что у него есть шанс. Не «выиграть», не «отомстить» — просто встать и жить.
Он поднялся.
Билет в кармане сдавать не пошёл. Просто подошёл к окну кассы, постоял, подумал и отошёл.
Куда я, как мальчишка, бегу? — вдруг ясно спросил он себя. — У меня в этом городе дети. Жена, какая бы ни была сейчас злой и обиженной. У меня есть память о матери, которая хотела видеть меня человеком, а не беглецом. У меня есть шанс вернуть людям, которые из-за меня пострадали. И есть пацан с розовым шрамом на лбу, которому очень не повредил бы отец получше, чем тот, который его к вокзалу с чемоданами отправляет…
Он вдохнул глубже.
В голове уже выстраивался простой, почти бухгалтерский список: погасить долги банку, рассчитаться до копейки с бывшими сотрудниками, помочь семье того мальчишки хотя бы тем, что устроить его отца нормально работать. Найти Таню — не для того, чтобы «умолять», а чтобы честно рассказать всё. Сыну посмотреть в глаза и не отводить взгляд.
Он не знал, простит ли его жена. Не знал, найдётся ли работа, когда всплывут все истории. Не знал, жив ли Санька. Но одно он понимал точно: от себя он больше убегать не будет.
Он поднял чемодан. Тот оказался тяжёлым, но по-другому, чем раньше. Не гирей на шее, а как ответственность, которую можно нести.
На платформе раздалось объявление:
— Пассажиры поезда номер… — голос тонул в гуле.
Игорь усмехнулся. Поезд уйдёт без него. А его собственный — только что прибыл.
Он вышел на улицу, где моросил мелкий дождь. Город встретил его серыми домами, знакомыми вывесками, запахом мокрого асфальта. Такой же, как всегда. И всё же — немного другой.
Он крепче сжал ручку чемодана.
— Ну что, Санька, — тихо сказал он в пустоту. — КвитЫ, говоришь? Посмотрим. Может, мы с тобой ещё и людям вокруг что-нибудь вернём. Не только долги.
И пошёл домой. Не к успеху, не к «карьере», не к очередному риску. А туда, где его ждали — пусть сердитые, пусть обиженные, но свои. Туда, где семейный стол, детские голоса и старые обиды, которые ещё можно перешить в новые истории.
Потому что настоящая дружба не отменяет ответственности. А настоящая жизнь иногда начинается именно тогда, когда кажется, что всё уже кончено.