– Вадик, ты уверен, что Тамара Ивановна ест язык? Может, все-таки сходим за колбасой, пока не поздно? – Полина с сомнением посмотрела на кастрюлю, где остывал тщательно отваренный говяжий язык, распространяя по кухне пряный аромат лаврового листа и перца.
– Поля, успокойся, – Вадим подошел к жене и, приобняв ее за плечи, чмокнул в макушку. – Мама любит все вкусное. А язык – это деликатес. Ты же сама говорила, что хочешь в этот Новый год сделать все по высшему разряду. Ну какая может быть «Докторская» колбаса, когда мы стараемся уйти от советских стереотипов?
Полина вздохнула и взялась за нож. На столе уже высились горы отварных овощей: картофель в мундире, морковь, десяток яиц. Банки с зеленым горошком и солеными огурцами стояли наготове, словно солдаты перед боем. Это был первый Новый год, который они принимали у себя в новой квартире, и первый раз, когда свекровь, Тамара Ивановна, согласилась приехать к ним, а не требовала присутствия «детей» в своей двухкомнатной хрущевке на окраине.
Полина очень хотела, чтобы все прошло идеально. Она планировала меню за месяц. Заливное из судака, утка с яблоками и, конечно, король стола – оливье. Но не простой, а по особому рецепту, который она вычитала в кулинарном блоге известного шеф-повара: с отварным языком, свежим огурцом для легкости и домашним майонезом.
– Я просто волнуюсь, – призналась она, очищая картофелину. – Твоя мама очень консервативна в еде. Помнишь, как она раскритиковала мой жульен, потому что кокотницы были «неправильной формы»?
– Ой, да не бери в голову, – отмахнулся Вадим, воруя с доски кусочек моркови. – Мама просто старой закалки. Ей главное – внимание. Придет, увидит, как мы старались, внуков пока нет, так хоть нас похвалит. Все, я пошел пылесосить, а ты твори.
Полина осталась на кухне одна. За окном падал пушистый снег, укрывая город белым одеялом, а в духовке уже начинала румяниться утка. Настроение, несмотря на волнение, было приподнятым. Она любила готовить. Мерный стук ножа о доску успокаивал. Картофель превращался в ровные кубики, морковь добавляла оранжевой яркости, яйца крошились в нежную желто-белую массу.
Салат выходил огромным – целый хрустальный таз. Полина решила не смешивать его сразу, а заправить перед самой подачей, чтобы не потек. Особую гордость вызывал домашний майонез, который она взбила пять минут назад: густой, желтоватый, с легкой ноткой горчицы и лимонного сока. Никакого магазинного уксусного привкуса.
Ближе к шести вечера раздался звонок в дверь. Вадим, поправляя рубашку, поспешил открывать. Полина, смахнув муку с домашнего платья и быстро переодевшись в нарядное, вышла в коридор следом.
В квартиру, вместе с клубами морозного воздуха, вплыла Тамара Ивановна. Она была женщиной крупной, властной, с высокой прической, щедро политой лаком, и в необъятной шубе, которую носила с гордостью генеральского мундира. В руках она держала два пакета, из которых предательски торчали хвост селедки и палка колбасы.
– Ох, ну и погода, метет, света белого не видно! – громогласно объявила она вместо приветствия. – Вадик, чего стоишь, забирай сумки, тяжелые же! Полина, здравствуй. Тапочки-то у вас есть нормальные, или опять эти ваши одноразовые, как в гостинице?
– Здравствуйте, Тамара Ивановна, с наступающим! – Полина улыбнулась, стараясь не замечать командного тона. – Есть тапочки, вот ваши любимые, войлочные, я специально достала.
Свекровь, кряхтя, выбралась из шубы, поправила массивную брошь на груди и критическим взглядом окинула коридор.
– Обои-то светлые слишком, маркие, – заметила она, проходя в комнату. – Ну да ладно, вам жить, вам и мыть. А я вот гостинцев привезла. Селедочку под шубой свою сделала, а то знаю я вас, молодежь, накрутите суши каких-нибудь, а нормальной еды не будет. И колбаски взяла, «Останкинской», свежайшая, в нашем гастрономе очередь отстояла.
Полина почувствовала легкий укол обиды.
– Спасибо, Тамара Ивановна, но у нас стол ломится. Я и селедку не планировала, у нас заливное...
– Заливное – это хорошо, – перебила свекровь, направляясь прямиком на кухню, словно ревизор. – Но селедка – это традиция. Без нее и праздник не праздник. Давай-ка тарелочку, я переложу.
На кухне Тамара Ивановна тут же заняла собой все пространство. Она отодвинула вазу с мандаринами, переставила салфетницу и начала выкладывать из контейнера свой салат, который выглядел немного помятым после дороги.
– Так, а это что у нас? – ее взгляд упал на хрустальную салатницу с незаправленным оливье. – Оливьешка? Ну слава богу, хоть что-то человеческое. А то я боялась, буду голодной сидеть.
Она подошла ближе и прищурилась, рассматривая нарезанные ингредиенты.
– Полина, а это что такое зеленое? – она ткнула пальцем с крупным перстнем в сторону салатницы.
– Это огурец, Тамара Ивановна. Свежий.
– Свежий? В оливье? – брови свекрови поползли вверх, стремясь к линии волос. – Милочка, ты перепутала, наверное. Свежий огурец кладут в весенний салат, с редиской. А в зимний, в оливье, кладут соленый. Исключительно бочковой. Он дает кислинку, резкость. А свежий что даст? Воду?
– Мне нравится со свежим, он придает свежесть и легкость, – попыталась защититься Полина, доставая из холодильника соусник с домашним майонезом. – И потом, я положила немного корнишонов для пикантности, но основа – свежий.
Тамара Ивановна поджала губы, выражая крайнюю степень скепсиса.
– Легкость... Салат с майонезом не должен быть легким, он должен быть сытным! Мужика кормить надо. Вадик у тебя вон какой худой стал, одни глаза. А это что? – она указала на нарезанный кубиками язык. – Мясо какое-то? Говядина?
– Это язык, Тамара Ивановна. Отварной говяжий язык.
Повисла театральная пауза. Свекровь смотрела на салат так, словно там лежали не деликатесы, а нарезанные куски старой подошвы.
– Язык... – протянула она. – Полина, скажи мне честно, ты просто колбасу нормальную купить забыла? Или денег пожалели? Я же привезла! Вот, давай я сейчас быстро нарежу, а это... ну, можно в солянку потом пустить, если не испортится.
– Тамара Ивановна, я специально покупала язык. Это рецепт такой, более изысканный, ресторанный, – голос Полины стал тверже. – Мы не едим вареную колбасу в салатах. Там соя и крахмал.
– В советской колбасе было мясо! – возмутилась свекровь. – А язык – это субпродукт! Ты кормишь моего сына субпродуктами в новогоднюю ночь! И это вместо того, чтобы сделать классику, как у всех людей.
В кухню заглянул Вадим, привлеченный повышением голоса.
– Мам, Поля, вы чего там? Все нормально?
– Вадик, ты посмотри! – Тамара Ивановна всплеснула руками. – Жена твоя эксперименты ставит на святом. Оливье с травой и языком! Это же не оливье, это винегрет какой-то мясной получается!
– Мам, ну Полина старалась, – примирительно начал Вадим, вставая между двумя женщинами. – Я пробовал язык, он очень мягкий, вкусный. Давай не будем спорить о вкусах, ладно? Садись лучше, сейчас проводим старый год, шампанское откроем.
Тамара Ивановна обиженно поджала губы, но промолчала. Однако всем своим видом она показывала, что праздник уже испорчен, и она здесь исключительно из материнского долга и великого мученичества.
Они переместились в гостиную. Стол был накрыт безупречно: белая скатерть, свечи, красивые приборы. Но Тамара Ивановна, усаживаясь на почетное место, первым делом подвинула свою селедку под шубой поближе к центру, отодвинув блюдо с профитролями, начиненными паштетом.
– Ну, давайте, – скомандовала она. – Вадик, наливай. Проводим год, тяжелый был. Дай бог, следующий будет полегче, если, конечно, никто больше сюрпризов не подкинет.
Она выразительно посмотрела на Полину. Полина промолчала, разливая морс. Вадим открыл шампанское, хлопнула пробка.
– За здоровье! – сказал он.
Выпили. Тамара Ивановна тут же потянулась вилкой к своей селедке.
– Вот! Учитесь, пока я жива. Свекла сладкая, селедка жирная, майонез «Провансаль», жирный, как положено. А не эта ваша сметана с лимоном. Полина, положи-ка мне своего... произведения. Попробую, ради уважения к труду.
Полина, стараясь сохранять спокойствие, положила свекрови ложку оливье. Салат выглядел красиво: ровные кубики, нежный соус, зелень.
Тамара Ивановна подцепила немного салата на вилку, понюхала его, словно подозревала наличие яда, и отправила в рот. Она жевала медленно, закатывая глаза к потолку, прислушиваясь к ощущениям. Вадим и Полина замерли, ожидая вердикта.
– М-да... – наконец произнесла она, откладывая вилку. – Ну что я могу сказать. Пресно. Абсолютно пресно. Огурец этот твой свежий... он же вкус убивает, как будто травы нажевалась. А язык... жесткий он у тебя, Полина. Недоварила. И, главное, духа нет. Духа настоящего Нового года. Вот ешь и не понимаешь – то ли праздник, то ли диета какая-то лечебная.
– Язык варился три часа, он тает во рту, – тихо, но отчетливо произнесла Полина. – И соли там достаточно.
– Мне виднее! – отрезала Тамара Ивановна. – Я тридцать лет оливье готовлю. Все соседи хвалят, рецепт просят. А это... Извини, конечно, но это перевод продуктов. Майонез тоже какой-то странный. Кислый. Сама, что ли, делала?
– Сама.
– Вот я и чувствую. Экономишь? Банка майонеза сто рублей стоит, неужели для матери жалко?
Это было последней каплей. Полина почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Она потратила на этот стол пятнадцать тысяч рублей и два дня жизни. Язык стоил как крыло самолета. Оливковое масло для майонеза было высшего сорта.
– Тамара Ивановна, – голос Полины задрожал, но она справилась с собой. – Я не экономлю. Я пытаюсь сделать, чтобы было качественно и полезно. В магазинном майонезе консерванты, а колбаса...
– Не учи меня жить! – вдруг взвилась свекровь, стукнув ладонью по столу так, что звякнули приборы. – Полезно ей! В праздник надо, чтобы вкусно было, чтобы душа пела! А у меня от твоего салата душа плачет! Пришла к сыну, думала, посидим по-людски, поедим нормальной еды, вспомним, как раньше было... А тут – сплошные понты! Язык, огурцы свежие, майонез самопальный... Ты бы еще ананасов туда покрошила!
– Мама! – Вадим повысил голос. – Прекрати. Салат отличный. Мне нравится. Если тебе не нравится – не ешь, вон утка стоит, картошка. Зачем скандал устраивать за три часа до курантов?
Тамара Ивановна замерла, глядя на сына с выражением глубочайшего предательства на лице. Ее нижняя губа задрожала.
– Ах, тебе нравится... – прошептала она зловеще. – Значит, жена тебе дороже матери стала? Значит, стряпня эта модная тебе вкуснее маминой селедки? Я, значит, старая дура, ничего не понимаю, а вы тут гурманы собрались?
Она резко отодвинула стул, который с противным скрежетом проехал по паркету, и встала.
– Тамара Ивановна, сядьте, пожалуйста, – попросила Полина. – Никто не хотел вас обидеть. Просто у нас разные вкусы. Это нормально.
– Нормально? – свекровь усмехнулась. – Нет, милочка, это не нормально. Это неуважение. Я к вам со всей душой, с сумками по гололеду тащилась, а вы мне в лицо тычете своей «изысканностью», показывая, что я – деревня необразованная, слаще морковки ничего не ела. Не нужна я вам тут. Мешаю я вашему гламуру.
Она решительно направилась в коридор.
– Мам, ты куда? – Вадим вскочил и побежал за ней. – Мам, время девять вечера! Куда ты поедешь?
– Домой поеду! – крикнула Тамара Ивановна, уже натягивая шубу. – К себе домой! Где у меня нормальный оливье с колбасой в холодильнике стоит, где телевизор работает, и где никто не смотрит на меня как на пережиток прошлого!
– Мама, это глупо! Останься! – Вадим пытался удержать ее за рукав, но мать вырвалась с неожиданной силой.
– Не трогай меня! – она схватила свои сумки. – Я не буду сидеть там, где меня не ценят. Давитесь своим языком! А я встречу Новый год достойно, пусть и одна!
– Тамара Ивановна, такси сейчас не вызвать, двойной тариф! – подала голос Полина из дверного проема гостиной. Она не вышла провожать, сил не было.
– Пенсия у меня есть, на такси хватит! Не беспокойтесь! – буркнула свекровь, нахлобучивая шапку. – Счастливо оставаться!
Дверь хлопнула. В наступившей тишине было слышно, как гудит лифт.
Вадим стоял в коридоре, растерянно глядя на закрытую дверь. Его плечи поникли.
– Ну вот... – сказал он. – Посидели.
Он вернулся в комнату и упал на диван, закрыв лицо руками.
– Полина, ну зачем ты с ней спорила? Ну сказала бы «да, мама, в следующий раз положу колбасу». Ей же просто нужно было почувствовать свою значимость.
Полина молча подошла к столу. Она чувствовала себя опустошенной, но в то же время... свободной. Она взяла свою тарелку, положила туда большую порцию оливье.
– Вадик, – сказала она спокойно. – Я не спорила. Я защищала свой труд. Я три часа резала эти овощи. Я варила этот язык. Почему я должна врать и есть то, что мне не нравится, в собственном доме, за собственные деньги, только чтобы потешить ее эго? Она не критиковала салат, Вадим. Она критиковала меня. Мой выбор, мой вкус, мое хозяйство. Ей не нужен был оливье с колбасой, ей нужно было, чтобы я признала, что она главная, а я – никто.
Вадим поднял голову и посмотрел на жену. В свете гирлянды она выглядела уставшей, но красивой и решительной.
– Но она уехала... Одна в Новый год. Мне жалко ее.
– Она сама сделала этот выбор, – Полина наколола на вилку кусочек языка и огурца. – Она могла остаться. Утки хватило бы на полк. Она уехала, чтобы наказать нас. Чтобы мы сейчас сидели, чувствовали вину и звонили ей с извинениями. Это манипуляция, Вадим. Чистой воды.
Полина отправила салат в рот. Вкус был божественный. Нежный язык, хрустящий свежий огурец, пикантность каперсов и мягкость домашнего соуса. Идеальный баланс. Никакой тяжести, никакой жирной пленки на нёбе, как от дешевого майонеза.
– Попробуй, – она протянула вилку мужу. – Просто попробуй, без мыслей о маме. Объективно.
Вадим нехотя открыл рот. Пожевал. Замер. Потом пожевал еще. Его лицо медленно менялось. Выражение вселенской скорби уступало место удивлению.
– Слушай... – пробормотал он. – А ведь правда вкусно. Огурец прям в тему. Свежо так. И язык... совсем не жесткий, что она выдумала?
– Она даже не распробовала, – грустно улыбнулась Полина. – Она заранее решила, что это невкусно, потому что это не по ее правилам.
Вадим вздохнул, встал и подошел к столу. Налил себе еще шампанского.
– Знаешь, – сказал он, глядя на мерцающие огни елки. – Может, ты и права. Мы каждый год плясали под ее дудку. То телевизор громко не включай, то форточку закрой – дует, то музыка не та. А сейчас... тихо.
– Спокойно, – добавила Полина. – Давай есть утку? Она как раз подошла.
– Давай.
Они ужинали при свечах. Без громких тостов, без поучений, без жалоб на здоровье и политику. Утка оказалась восхитительной, мясо отходило от кости, яблоки пропитались жиром и стали похожи на мармелад. Оливье съели почти половину салатницы.
В половине двенадцатого телефон Вадима зажужжал.
– Мама звонит, – он напрягся.
– Ответь, – кивнула Полина. – Только не извиняйся.
Вадим включил громкую связь.
– Алло, мам? Ты доехала?
– Доехала! – голос Тамары Ивановны звучал трагически и торжествующе одновременно. – Водитель попался хороший, русский, пожалел старуху, довез быстро. Сижу вот. Нарезала колбасы. Телевизор включила. «Иронию судьбы» показывают.
– Ну и хорошо, мам. С наступающим тебя.
В трубке повисла пауза. Тамара Ивановна ждала. Ждала мольбы вернуться или хотя бы покаяния.
– И всё? – спросила она растерянно. – Вам даже не стыдно, что мать одна?
– Мам, ты сама уехала. Мы тебя не выгоняли. Стол накрыт, дверь открыта. Но если тебе комфортнее дома с колбасой – это твое право. Мы уважаем твой выбор.
Полина показала мужу большой палец.
– Ну знаете... – задохнулась свекровь. – Ну спасибо, сынок! Вырастила на свою голову! Ешьте свой силос, чтоб вас...
Она бросила трубку.
Вадим посмотрел на погасший экран и вдруг улыбнулся. Не виновато, а облегченно.
– Силос, – хохотнул он. – Слышала?
– Слышала, – рассмеялась Полина. – Самый вкусный силос в мире.
Когда начали бить куранты, они стояли у окна в обнимку, глядя на фейерверки, расцветающие над городом.
– Загадывай желание, – шепнул Вадим.
– Я уже загадала, – ответила Полина, прижимаясь к плечу мужа. – Чтобы в нашем доме всегда было вкусно, уютно и... по-нашему. Без оглядки на чужие правила.
– Сбудется, – уверенно сказал Вадим и поцеловал ее.
А на кухне, в центре стола, стояла хрустальная салатница с оливье, в котором свежий огурец и нежный язык победили старые привычки и страх перемен. И это была, пожалуй, самая вкусная победа в их семейной жизни. Праздник, как оказалось, не в том, чтобы угодить всем вокруг, а в том, чтобы быть счастливыми здесь и сейчас, с тем человеком, который разделяет твои вкусы. Даже если эти вкусы идут вразрез с вековыми традициями свекрови.
На следующее утро Тамара Ивановна позвонила снова. Тон был уже не такой воинственный, скорее ворчливый. Жаловалась на давление и на то, что «Огонек» был скучный. Про салат не вспоминала. Вадим слушал, поддакивал, но трубку уже не передавал. А Полина, доедая прошлогодний, но все такой же вкусный оливье, понимала: граница проведена. И пересечь ее с палкой «Докторской» колбасы наперевес больше не получится.
Не забывайте подписываться на канал и ставить лайки, это очень помогает развитию блога.