— Галь, ты чего котлеты делаешь? — Виктор Семёнович заглянул на кухню с таким видом, будто застал меня за подготовкой к преступлению.
Я обернулась, не выпуская из рук фарш.
— Котлеты делаю, Витя. На ужин.
— Да я вижу, что котлеты. Я спрашиваю — зачем? Мы же вчера курицу ели. Мясо нельзя два дня подряд. Это нагрузка на печень.
Шестьдесят два года я прожила, не зная, что котлеты после курицы — покушение на печень. А теперь знаю. Как и то, что полы надо мыть строго по часовой стрелке, бельё развешивать по цветам, а телевизор включать только после восьми вечера, чтобы «не размагничивать мозги».
Год назад я бы рассмеялась, если бы кто-то рассказал мне такую историю. Но это моя жизнь. Вернее, то, что от неё осталось.
Познакомились мы с Виктором в поликлинике. Я пришла на диспансеризацию, он — за направлением к кардиологу. Разговорились в очереди. Оказалось, живём в соседних домах, оба овдовели, оба одни. Мой Боря умер четыре года назад, его Нина — три. Виктор показался приятным: интеллигентный, улыбчивый, инженер на пенсии. Провожал меня до дома, рассказывал про сына в Москве, про внучку-студентку.
Потом стал звонить. Приглашал в кафе, на выставки, в театр. Я оттаивала. После Бориной смерти я будто замёрзла изнутри. Дни тянулись одинаковые, пустые. Сын Андрей живёт далеко, звонит по воскресеньям. Подруги есть, но у всех свои заботы. А тут вдруг человек рядом, внимательный, заботливый.
Через полгода Виктор сделал предложение. Сидели на лавочке в сквере, он взял меня за руку:
— Галина Петровна, давайте не будем терять время. Нам обоим нужна семья. Поженимся?
Я растерялась. Мне было неловко — вот так, просто, без романтики. Но он был прав. В нашем возрасте какие романы? Главное — не сидеть в одиночестве, не слушать тишину квартиры, не готовить на одного.
Андрей, когда я позвонила сообщить, насторожился:
— Мам, ты уверена? Вы только год знакомы.
— Андрюша, я не девочка. Я понимаю, что делаю.
Но понимала ли?
Расписались тихо, в марте. Отметили в ресторанчике с родными — мой Андрей прилетел на два дня, его сын Алексей приехал из Москвы на выходные. Виктор настоял, чтобы я переехала к нему — у него трёшка, у меня двушка. Логично.
Первый месяц я чувствовала себя как в санатории. Виктор вставал рано, готовил завтрак, накрывал на стол. Мы гуляли, ходили в магазин, смотрели вечером сериалы. Он держал меня за руку, целовал перед сном. Я думала: вот оно, второе счастье.
А потом начались правила.
Сначала про холодильник. Виктор разработал систему: молочное — на верхней полке слева, овощи — в контейнере справа, мясо — на средней полке, завёрнутое в строго три слоя пакетов. Я перепутала однажды — положила кефир на среднюю полку. Он увидел вечером, открыл холодильник, замер.
— Галь, ты серьёзно?
— Что не так, Витя?
— Кефир на средней полке. Ты же знаешь, что молочное — наверх.
— Вить, какая разница? Холодильник же холодный везде.
Он посмотрел на меня так, будто я предложила зажарить кота.
— Разница есть. Система должна быть. Иначе хаос.
Я промолчала. Подумала: ладно, мелочь, запомню.
Но правил становилось больше. Окна мыть в первую субботу месяца. Полы — по вторникам и пятницам. Постель менять по средам. Посуду расставлять строго по размеру — от большой к маленькой. Хлеб резать ломтиками по полтора сантиметра, не толще. Чай заваривать ровно три минуты, не больше. Ванну после себя вытирать насухо тряпкой, иначе известковый налёт.
Я старалась запоминать. Записывала. Но каждый день появлялось что-то новое.
— Галь, ты опять в магазин пошла без списка? Как я буду знать, что ты купила?
— Витя, я же всегда одно и то же беру. Хлеб, молоко, творог...
— Список нужен. Я должен контролировать расходы. Мы же на пенсии, надо считать каждую копейку.
Я кивнула, ничего не сказала. Деньги у Виктора, квартира его, он главный. Я чувствовала себя нахлебницей. Мою пенсию он взял под контроль — открыл общую карту, сказал, что так удобнее. Я согласилась. Теперь каждая покупка — с отчётом.
Однажды я встретила в магазине свою школьную подругу Лену. Мы не виделись лет двадцать. Обрадовались, разговорились, она пригласила меня в кафе, посидеть, вспомнить молодость. Я согласилась. Мы проболтали три часа, пили кофе, смеялись. Я забыла, когда последний раз так смеялась.
Пришла домой счастливая. Виктор сидел на кухне, смотрел в окно.
— Где была? — не поворачиваясь, спросил он.
— Встретила подругу, посидели в кафе.
— Почему не позвонила?
— Вить, я не думала, что задержусь.
Он обернулся. Лицо серьёзное, даже сердитое.
— Галя, мы семья. Я должен знать, где ты, с кем, сколько. Это уважение.
— Я взрослый человек, Витя. Я просто встретила подругу.
— Взрослый человек предупреждает. Я весь день волновался.
Он не кричал. Говорил тихо, но так, что мне стало стыдно. Будто я совершила проступок. Я извинилась. Больше без предупреждения никуда не ходила.
Андрей звонил раз в неделю, по воскресеньям. Мы болтали минут двадцать, он рассказывал про работу, про внуков, спрашивал, как я. Я отвечала коротко: всё хорошо, Витя хороший, живём дружно. Виктор слушал. Сидел рядом, смотрел телевизор, но я знала — он слушает.
Однажды, после разговора, он сказал:
— Галь, зачем ты каждое воскресенье с ним по полчаса трындишь? У него своя семья, пусть живёт.
— Витя, это мой сын.
— Ну и что? Ему сорок лет. Взрослый мужик. Нечего маме на шею садиться.
Я не знала, что ответить. Промолчала. В следующее воскресенье говорила с Андреем десять минут. Сказала, что занята, тороплюсь. Он удивился, но не стал расспрашивать.
Я перестала читать по вечерам. Виктор говорил, что портится зрение, электричество лишнее. Я перестала печь — он считал, что выпечка вредна, мука и сахар — яд. Я перестала включать музыку — он не любил шум. Я перестала звать подруг — он не любил гостей. Я перестала быть собой.
Каждое утро я вставала в шесть, потому что Виктор вставал в шесть. Делала зарядку, потому что он делал. Готовила завтрак по его меню — овсянка, яйцо всмятку, чай без сахара. Убирала квартиру по его графику. Смотрела его передачи. Ходила в его магазин, покупала его продукты. Я жила его жизнью.
А своя куда-то исчезла.
Поняла я это случайно. Зашла в ванную, посмотрела в зеркало. И не узнала себя. Серое лицо, усталые глаза, опущенные плечи. Кто эта женщина? Где Галина, которая любила танцевать на кухне, печь пироги, читать детективы до трёх ночи? Где та, которая смеялась громко, пела, мечтала?
Я села на край ванны и заплакала. Тихо, чтобы Виктор не услышал.
Вечером позвонила Андрею. Голос дрожал, хотя я старалась держаться.
— Мам, что случилось? — он сразу услышал.
— Андрюша, я... я не могу больше.
— Что не можешь? Мам, объясни.
Я выдохнула, посмотрела на закрытую дверь комнаты, где Виктор смотрел новости.
— Я хочу домой. В свою квартиру.
Андрей молчал секунду, потом тихо сказал:
— Я завтра приеду. Жди.
Он прилетел на следующий день. Мы собрали мои вещи, пока Виктор был в поликлинике. Андрей всё делал быстро, молча, только один раз спросил:
— Он бил тебя?
— Нет, — ответила я. — Он просто не давал мне жить.
Когда Виктор вернулся, мы уже уезжали. Он стоял в дверях, смотрел, как я выношу сумки.
— Галина Петровна, вы серьёзно? — спросил он удивлённо.
— Серьёзно, Виктор Семёнович.
— Вы пожалеете. Одной в вашем возрасте тяжело.
Я остановилась, посмотрела ему в глаза.
— Мне было тяжело здесь, Витя. Одной будет легче.
Мы развелись через два месяца. Без скандалов, тихо. Виктор даже не пытался меня вернуть.
Теперь я снова живу в своей квартире. Читаю по ночам. Пеку пироги, когда захочется. Зову Лену в гости. Болтаю с Андреем по часу. Холодильник у меня в полном хаосе, полы мою когда надо, а не по графику.
И знаете, что самое странное?
Я не чувствую себя одинокой.
Потому что наконец-то я с собой.
