Тот день выдался на редкость тяжёлым. Аврал на работе, недовольный клиент, сорвавшиеся переговоры. Всё валилось из рук. Я вышла из офиса поздно, с тяжелой, тупой болью в висках. Ехать в пустую квартиру, где ждёт только тишина и грустные мысли об очередной ссоре с Игорем, не хотелось категорически.
Мы снова поругались утром. Из-за пустяка. Он опять задержался накануне, сказал, что с коллегами. Атмосфера дома была ледяной. И мне отчаянно требовалось выговориться. Нужна была отдушина. Живой человек, который выслушает, обнимет, скажет: «Лик, да брось ты, всё наладится».
Поэтому, почти не думая, я свернула к дому Кати. Моей самой старой и, как я наивно считала, самой верной подруги. Мы дружили с первого курса, прошли через сессии, свадьбы, рождение моей Анечки. Катя всегда была рядом. Семейной подругой. Почти сестрой.
На ближайшей пекарне я купила пирог. «Наполеон». Любимый Игоря. Ирония судьбы — я несла мужу его любимый торт, чтобы жаловаться на него же подруге. Мысль мелькнула, но я отогнала её. В голове крутилось лишь одно: сейчас заварю крепкий чай, сяду на Катином уютном диване, и станет легче.
Я добралась до её двери. Ничего не предвещало беды. Обычный вечер в обычном доме. Я даже не позвонила заранее. Мы были настолько близки, что предупреждать друг друга не считали нужным. Просто приезжали. Как к себе.
Нажала кнопку звонка. Из-за двери донёсся неясный звук, словно что-то упало. Потом шаги. Нерешительные, странные. Мне на секунду показалось, что Катя не одна. Но я отмахнулась — может, у неё гости, тогда я быстро, попью чаю и уеду.
Щёлкнул замок. Дверь открылась.
И время остановилось.
В проёме стоял Игорь. Мой муж. В тех самых серых домашних шортах, которые я покупала ему на прошлое лето. Волосы его были мокрыми, на лбу поблёскивали капли воды. От него пахло моим же гелем для душа, тем самым, с запахом свежего белья.
Мы уставились друг на друга. В его глазах промелькнула паника, которую я никогда раньше не видела. Он застыл, будто вкопанный.
— Лик… — прохрипел он.
Я не могла вымолвить ни слова. Взгляд сам, против моей воли, переполз за его спину. В глубине прихожей, прижавшись к косяку, стояла Катя. На ней был короткий шёлковый халатик, который я когда-то помогала ей выбирать. Лицо — белое, как мел. В её расширенных от ужаса глазах я увидела всё. Всю правду. Горькую, постыдную, отвратительную.
Воздух в легких застыл. В ушах зазвенела оглушительная тишина, сквозь которую я услышала собственный, чужой голос:
— Что… ты здесь делаешь?
Игорь откашлялся, сделал шаг вперёд, будто хотел закрыть от меня проём, заслонить Катю.
— Лика, слушай… Это не то, что ты подумала. Мы тут… обсуждали один проект. — Он говорил быстро, сбивчиво, не глядя мне в глаза. — Кате нужна была помощь, консультация…
— В десять вечера? — мой голос звучал плоским, безжизненным. — В халате? С мокрой головой?
Мой взгляд упал на пол. Рядом с его босыми ногами лежала золотая цепочка с кулоном в виде слоника. Я подарила её Кате на тридцатилетие. Чуть дальше, у вешалки, стояли его кроссовки, которые я безуспешно искала дома утром. И тут же, на маленькой полочке, где Катя хранила ключи, я увидела нашу общую, семейную статуэтку — двух голубков. Её из хрусталя привезла моя мама из поездки. Я не могла найти её неделю. Игорь сказал, что, наверное, я её случайно разбила и выбросила.
Всё сложилось. Каждая деталь, каждый пропавший предмет, каждая его поздняя «работа» и её внезапная «занятость». Картина была настолько ясной и настолько уродливой, что стало физически плохо.
Катя, дрожа, попыталась что-то сказать:
— Лика, дорогая, я тебе всё объясню… Мы не хотели… Всё получилось как-то само…
Я повернулась к ней. К своей подруге. И в тот момент ненависть была такой острой, что я боялась пошевелиться.
— Молчи, — прошипела я. Даже не узнала свой голос. — Не смей говорить.
Потом снова посмотрела на Игоря. На этого человека, с которым делила жизнь, квартиру, планы на будущее. И произнесла чётко, разделяя каждое слово, будто вырубая его на камне:
— Объяснишь. Дома. Сейчас же собирай свои вещи и поедешь со мной.
Он растерянно обернулся к Кате, будто ища у неё поддержки. Этот жест добил меня окончательно.
Я сделала шаг назад, в подъезд. Холодный бетонный пол под ногами казался зыбким.
— Я жду в машине. Пять минут.
И прежде чем он успел что-то ответить, я развернулась и пошла к лифту. Руки дрожали. В голове стоял оглушительный гул. Я дошла, нажала кнопку.
И только когда двери лифта закрылись, я посмотрела на свои руки. Я всё ещё сжимала в них коробку с пирогом. «Наполеон». Его любимый.
Пальцы разжались сами. Картонная коробка упала на пол лифта с глухим, неприличным шлепком. Крем испачкал блестящий металл пола. Я смотрела на это месиво, на рассыпавшиеся слоёные хлопья, и думала только одно: вот так. Вот так и рушится всё. Без грохота. Только тихий, жалкий звук падения на грязный пол.
Холод в лифте был ледяным, пронизывающим до костей, но внутри меня пылал такой пожар, что, казалось, я сейчас задохнусь от собственного жара. Я спустилась на первый этаж, прошла через подъезд и вышла на улицу. Вечерний воздух не принёс облегчения. Я села в машину, на водительское сиденье, и замкнулась в этой железной коробке. Скрестила руки на руле, уткнулась лбом в холодный пластик. Дышать было тяжело, в груди кололо, будто осколки того разбившегося в лифте пирога впились в самое сердце.
Я не знала, сколько прошло времени. Минута? Десять? Я не смотрела на часы. Я просто ждала, глядя в темноту лобового стекла, за которым мерцали редкие фонари. Потом дверь пассажира открылась, и Игорь, не глядя на меня, швырнул на заднее сиденье свою спортивную сумку. Ту самую, с которой ездил в «командировки». Он сел, резко захлопнул дверь. От него пахло тем же гелем для душа и чужим, катиным жильём.
— Поехали, — сказал он глухо.
Я не заводила машину. Просто сидела, смотря прямо перед собой.
— Лика, заводи. Не будем устраивать спектакль на улице.
— Начни объяснять, — произнесла я тихо, всё ещё не поворачивая головы. — Прямо сейчас. Я хочу всё услышать.
Он вздохнул, раздражённо, будто я отрываю его от важного дела.
— Я же сказал. У Кати проблемы с бизнесом. Этот её дурацкий проект по handmade-свечам. Нужны были вложения, консультации. Я просто помогал как друг. А сегодня мы обсуждали детали, засиделись, я вспотел после дороги, вот и принял душ. Всё.
В его голосе звучала знакомая нота — смесь оправдания и легкого упрёка в моей «недоверчивости». Это был его обычный приём. Но сейчас он не срабатывал. Слова казались до смешного пустыми, вывернутыми наизнанку.
Я медленно повернулась к нему. В тусклом свете уличного фонаря его лицо казалось чужим, постыдным.
— Ты принимал душ у своей любовницы, Игорь. И ты врёшь мне в лицо, как последний мальчишка. Сколько это уже длится?
Он отвёл глаза, начал теребить замок на куртке.
— Ничего не длится. Ты всё придумываешь. У тебя всегда было бурное воображение.
Терпение во мне лопнуло. Спокойствие, которое я пыталась удержать, испарилось.
— Бурное воображение? — мой голос сорвался на крик, и я сама испугалась его хрипоты. — Моё воображение нарисовало твои тапочки у её порога? Моё воображение подарило ей на день рождения цепочку, которую я только что видела на полу в её прихожей? Моё воображение стащило из нашего дома хрустальных голубков и поставило их у неё на полке? Да что уж там, наверное, моё воображение трахает тебя в её постели по вечерам, когда ты пишешь мне, что задерживаешься на «совещании»?!
Он вздрогнул, будто я ударила его. Его лицо исказилось.
— Прекрати хамить! Ты совсем озверела? И следи за языком!
— За языком? — я засмеялась, и этот звук был ужасен. — Хорошо. Давай следить за фактами. Скажи мне правду. Сколько времени вы вместе?
В салоне повисла тягучая, густая тишина. Он смотрел в своё окно, его скулы нервно двигались. И вдруг до меня донесся слабый скрип. Дверь подъезда открылась, и на улицу, закутавшись в лёгкое пальто поверх того же халата, вышла Катя. Она металась взглядом по парковке, увидела нашу машину и замерла в нерешительности, словно хотела подойти.
Этот её вид, эта жалкая, виноватая поза вызвали во мне новую, яростную волну гнева. Я резко нажала кнопку стеклоподъёмника, и окно со стороны Игоря опустилось с тихим жужжанием. Холодный воздух ворвался в салон.
— Иди сюда! — крикнула я ей так громко, что даже сама испугалась.
Катя вздрогнула и, подчиняясь не своей воле, сделала несколько шагов к машине. Она подошла к окну со стороны Игоря, её лицо было мокрым от слёз.
— Лика, прошу тебя… — начала она шёпотом.
— Закрой рот, — перебила я её. Говорила я уже тише, но каждая фраза резала, как лезвие. — Я разговариваю с мужем. А ты будешь стоять и слушать. Потому что ты, лучшая подруга, должна быть в курсе нашей семейной жизни. Так ведь?
Игорь попытался вмешаться:
— Лика, хватит издеваться! Катя ни при чём!
— Молчать! — рявкнула я на него, и он на секунду отпрянул. Я снова обратилась к Кате, которая стояла, опустив голову, и мелко дрожала. — Так сколько, Кать? Месяц? Полгода? Год? Вы уже столько всего «обсудили», что, наверное, и дату нашей свадьбы вспомнить не можете?
Катя подняла на меня заплаканные глаза. В них читался ужас, стыд, но не раскаяние. Скорее, страх быть пойманной.
— С прошлой осени… — прошептала она так тихо, что я почти не расслышала.
— Что? — переспросила я.
— С прошлой осени! — выдохнула она уже громче, и её голос сорвался. — Но это всё неплохие… Мы не хотели тебя ранить… Это вышло случайно…
«С прошлой осени». Словно тяжёлый кувалда ударила мне в грудь. Почти год. Целый год лжи, театра, пошлых тайных встреч. Всё это время он целовал меня по утрам, жаловался на усталость, строил планы на отпуск. А она поздравляла меня с днём рождения, ходила со мной по магазинам, нянчилась с Аней и называла её «моей девочкой».
Меня начало тошнить. Я сглотнула горькую слюну. Рука сама потянулась к сумочке, лежащей между сиденьями. Я нащупала телефон, с трудом отыскала его дрожащими пальцами. Не глядя, запустила приложение для диктофона и нажала большую красную кнопку. Потом положила телефон экраном вниз на центральную консоль.
— Случайно, — повторила я без интонации. — А когда это перестало быть случайным? Когда ты, Игорь, начал переводить ей наши общие деньги? На её «свечной стартап»? Или это тоже было случайно?
Теперь наступила очередь Игоря побледнеть. Его уверенность дала трещину.
— Откуда ты… Что за деньги? Какие переводы?
— Не притворяйся дураком! — выкрикнула я. — Я ещё не проверяла выписки, но я не идиотка. Ты в последние месяцы вечно твердил о каких-то «инвестициях», о «плохой ликвидности». Ты вкладывал наши деньги в неё. Да?
Он не ответил. Просто сжал губы. Его молчание было красноречивее любых признаний.
Я посмотрела на Катю. Она больше не плакала. Она смотрела на Игоря с каким-то странным, почти умоляющим выражением. Будто боялась, что он скажет что-то лишнее. Эта немая сцена между ними, этот обмен взглядами был последней каплей.
Я поняла всё. Всё до конца. Это был не просто роман. Это был сговор.
Я взяла телефон, остановила запись. Потом посмотрела на них обоих — на мужа, который не смотрел на меня, и на подругу, которая прятала взгляд.
— Всё, — сказала я тихо. — Всё кончено. Обсуждение завершено.
Я повернула ключ зажигания, мотор ожил с низким рокотом.
— Лика, подожди… — начал Игорь, но я его не слушала.
Я посмотрела на Катю в окно.
— Отойди от машины.
Она медленно отступила на шаг. В её глазах читалось облегчение. Сейчас этот кошмар закончится, мы уедем, и она останется одна в своей тихой, украденной у меня жизни. Нет. Так не пойдёт.
Я включила первую передачу и, глядя прямо на неё, сказала чётко и холодно:
— И знай, Катя. Ты больше не увидишь мою дочь. Никогда. Прощай.
Я тронула с места. Игорь что-то кричал, пытался ухватиться за руль, но я уже не обращала на него внимания. В зеркале заднего вида последнее, что я увидела, — это фигура Кати на пустынном тротуаре. Она стояла неподвижно, одна, и медленно уменьшалась, пока не исчезла в темноте.
Мы ехали молча. Только шум мотора и свист ветра в неплотно закрытом окне. Я везла домой не мужа. Я везла чужого, опасного человека. И мир за окном, такой знакомый и привычный, вдруг стал чужим, враждебным и очень хрупким. Я понимала, что только что разбила его на тысячи острых осколков. И теперь мне предстояло по ним ходить.
Дорога домой пролетела в гробовом молчании. Я вела машину на автопилоте, свернула во двор, заглушила двигатель. Мы сидели в темноте, и только свет от фонаря во дворе падал на его неподвижное, отвернувшееся к окну лицо.
— Выходи, — сказала я, не глядя на него.
Он вышел.Я взяла его сумку с заднего сиденья и бросила её ему под ноги в снег.
—Ты что делаешь? — он уставился на меня, будто не понимая.
—Не заноси эту сумку в дом. Там вещи, пропахшие её духами. Она вечно пользуется этой дешёвой амброй. До тошноты.
Я прошла мимо,к подъезду. Слышала, как он, пробормотав что-то невнятное, всё же подхватил сумку и поплёлся следом.
Наша квартира встретила нас тёплым, знакомым запахом дома — кофе, печенье, мягкая мебель. Всё было так, как я оставила утром. Только теперь это место казалось чужим, заражённым. Игорь, сняв куртку, направился в спальню.
—Стой, — остановила я его. — Ты будешь спать в гостиной. На диване.
Он обернулся, и на его лице наконец вспыхнуло настоящее раздражение.
—Лика, хватит этого цирка! Я устал. Я дома. Я буду спать в своей кровати.
—В своей? — я медленно подошла к нему. — Ты думаешь, что после того, что было, ты сможешь лечь рядом со мной? Ты вообще о чём-нибудь думаешь, кроме себя? Нет. Диван. Или убирайся обратно к ней. Выбор за тобой.
Он смерил меня долгим взглядом, в котором кипела злость, но увидел что-то, что заставило его отступить. Плечи его обвисли. Он молча развернулся и пошёл в гостиную. Я услышала, как он швырнул сумку на пол.
Я закрылась в спальне. Прислонилась спиной к двери. Только сейчас начала трястись — мелкой, неконтролируемой дрожью. Слёз не было. Был только холодный, ясный ужас и адреналиновая пустота после скандала. Я подошла к тумбочке у кровати, его тумбочке. Резко выдернула ящик. Кучи мелочей, зарядки, старые билеты. Я вытряхнула всё на пол и начала рыться. Потом его шкаф. Я снимала с вешалок рубашки, брюки, шарила по карманам. В кармане пиджака, который он надевал на прошлой неделе на «корпоратив», я нащупала смятый чек. Ресторан «Верона». На двоих. Датирован прошлой средой. В среду он сказал, что ужинает с клиентом из другого города.
Я положила чек на комод, как улику. Потом села за свой ноутбук. Руки всё ещё дрожали, когда я открыла браузер. Мы с Игорем всегда знали пароли друг от друга — знак доверия. Теперь это стало оружием.
Я зашла в его электронную почту. Письма в основном рабочие. Но в папке «Черновики» я нашла неотправленное письмо на её адрес. Без темы. Текст: «К., завтра не смогу, Л. заподозрила. Перенесем на пятницу. Соскучился». Дата — три дня назад.
Дальше — больше. Я открыла историю бронирований на одном сайте. Два билета в Казань на выходные в ноябре. На моё имя и на его. Мы тогда не ездили, потому что у Ани была температура, я отказалась. В истории значился возврат этих билетов. А через час после возврата — бронь одного билета в Сочи. На его имя. И бронь отеля на двоих. Я сравнила даты. Это были те самые выходные, когда он «ездил на семинар».
Я закрыла глаза, стараясь дышать ровно. Потом открыла онлайн-банк. У нас был общий счёт для хозяйственных нужд и личные. Я начала с личного его счёта. Переводила суммы по возрастанию. И вот они — регулярные переводы на карту Екатерины С. (Соколовой). По 15, по 20, по 30 тысяч. Не реже раза в месяц. В графе «назначение платежа» стояло: «За материалы», «Инвестиции», «Возврат долга». Суммарно за последние восемь месяцев — больше двухсот тысяч рублей. Двести тысяч. Наши деньги. Мои деньги, которые я откладывала на новую машину, на летний лагерь для Ани. Он вливал их в её «свечной бизнес».
Я распечатала выписку. Листы вылезали из принтера с тихим шелестом, каждый — как пощечина. Я собрала их в аккуратную стопку, положила рядом с чеком из ресторана.
И в этот момент зазвонил мой телефон. Незнакомый номер. Я машинально ответила.
— Алло?
— Лика, дорогая, это ты? — в трубке звучал сладкий, маслянистый голос моей свекрови, Галины Петровны. У меня сразу сжалось всё внутри.
—Я.
—Лик, солнышко, я тут Игоречка своего пытаюсь дозвонить, он не берёт трубку. У меня к тебе сердечный разговор.
У меня похолодели пальцы. Она уже всё знает. Чувствовалось по этой натянутой сладости в голосе.
—Говорите, Галина Петровна.
—Милая, Игорь мне кое-что рассказал… Ну, про эту вашу неприятную ситуацию. Я, как мать, просто разрываюсь. Но, Лика, ты же умная девочка, ты должна понять. Мужчина, он как дикое растение, ему нужно пространство, внимание. Ты вся в работе, в ребёнке, карьеру строишь. Он чувствовал себя заброшенным. А эта Катя… ну, она, видимо, просто воспользовалась его слабостью, поддержала в трудную минуту. Он, дурачок, за доброту и привязался.
Я слушала, и у меня перехватывало дыхание. Это была не поддержка. Это была обвинительная речь. Всё переворачивалось с ног на голову.
—Вы хотите сказать, что это я виновата в том, что он изменял мне с моей лучшей подругой? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
—Ну, виновата — не виновата… Не надо так категорично! Я говорю, что нужно понимать причины. Игорь — хороший муж, кормилец. Он оступился. А ты вместо того, чтобы поддержать, скандалишь, выгоняешь его из спальни! Он мне всё по секрету рассказал. Лика, надо быть мудрее. Прости его, закрой эту страницу. Ради семьи. Ради Анечки. Что она будет без отца?
Каждое её слово било по мне, как молотком. Она знала, что он спит на диване. Значит, он уже успел ей позвонить и выставить себя жертвой. И она, его мать, без тени сомнения приняла его сторону. Моя вина. Моя холодность. Моя карьера.
— Галина Петровна, — начала я, сжимая телефон так, что костяшки побелели. — Ваш сын не «оступился». Он год меня обманывал. Он переводил наши общие деньги своей любовнице. Он спал в одной постели с моей подругой. И сейчас он не на диване из-за моего скандала, а потому что ему там и место. Больше я с вами на эту тему разговаривать не буду. До свидания.
— Лика, ты не вздумай… — начала она, но я положила трубку.
Я отключила звук телефона и поставила его на стол. Всё было ясно. Моя армия состояла из меня одной. Моя же бывшая семья — муж и его мать — уже сплотилась против меня, выстраивая линию защиты из лжи и манипуляций.
Я посмотрела на стопку выписок и чеков. На распечатанные скрины с билетами. Это были не просто бумажки. Это были щиты и мечи. Единственное, что у меня осталось.
Из гостиной доносился приглушённый звук телевизора. Он смотрел футбол. Как ни в чём не бывало. В этой обыденности звука была вся глубина его предательства. Его мир не рухнул. Он просто слегка изменил конфигурацию. А мой — рассыпался в прах.
Я подошла к окну, посмотрела на тёмный двор. Где-то там, в другом конце города, в уютной квартире, плакала или, может, уже успокоилась Катя. Моя бывшая подруга. И мне вдруг стало страшно не от их измены, а от этого леденящего, всепоглощающего одиночества. Я была одна. Совершенно одна. И мне предстояло в этой войне выжить. Не ради себя. Ради Ани, которая мирно спала в соседней комнате и ещё не знала, что её мир только что треснул пополам.
Ночь прошла в беспокойном, поверхностном забытьи. Каждый шорох из гостиной, где ворочался на диване Игорь, заставлял меня вздрагивать и вцепляться в край одеяла. Под утро я наконец погрузилась в тяжёлый сон, но проснулась ещё более разбитой, с ощущением свинцовой тяжести во всём теле. Было рано, суббота. Тишина в квартире была зловещей.
Я осторожно выглянула в коридор. Дверь в комнату Ани была закрыта — слава богу, она ещё спала. Из гостиной доносился ровный храп. Он спал. Спокойно и глубоко, как человек с чистой совестью. Эта мысль вызвала такую волну ярости, что я едва сдержалась, чтобы не распахнуть дверь и не закричать. Но крик разбудил бы дочь. Я стиснула зубы и прошла на кухню.
Мне нужно было поговорить с живым человеком. Не с врагом, как Игорь или его мать, а с тем, кто будет на моей стороне. Первой, конечно же, пришла в голову моя сестра, Таня. Мы с ней всегда были близки, хоть и жили в разных районах. Она старше меня на пять лет, всегда была более жёсткой, практичной, не давала себя в обиду. Сейчас мне нужен был именно её трезвый, даже циничный взгляд.
Я налила себе холодной воды, сделала несколько глотков, пытаясь собраться. Потом взяла телефон, нашла её номер в избранном и вышла на балкон, плотно прикрыв за собой стеклянную дверь. Утро было морозным, колючий воздух обжёг лёгкие, но это помогло протрезветь.
Таня ответила после второго гудка, голос сонный, но встревоженный — звонить в такую раньзь для нас не было нормой.
—Лика? Что случилось? С Аней всё в порядке?
—С Аней всё, — мой голос предательски дрогнул. — Тать, у меня… катастрофа. Игорь. И Катя.
Я начала рассказывать. Сначала сбивчиво, потом, по мере повествования, всё чётче и холоднее. Я говорила про вчерашний вечер, про дверь, про душ, про цепочку и голубков. Про выписки из банка и переводы. Про звонок свекрови. Слова лились рекой, и я сама слышала, как звучала — как сумасшедшая, одержимая, но остановиться не могла.
Таня не перебивала. Я слышала лишь её ровное дыхание в трубку. Когда я закончила, наступила короткая пауза.
—Ты где сейчас? — спросила она, и в её голосе не было ни капли сомнения или осуждения. Только сосредоточенная, деловая резкость.
—Дома. На балконе. Он спит в гостиной.
—Собирай все доказательства. Всё, что нашла. Не вороши пока ничего при нём. Сегодня же приезжай ко мне, привози Аню. У меня погостите. Здесь разберёмся.
—Я не знаю, как ей сказать… — голос снова подвёл меня.
—Скажешь вместе со мной. Просто и прямо. Папа нас обманул, мы с ним сильно поссорились, пока будем жить у тёти Тани. Больше ничего. Она уже большая, она поймёт. Главное — вытащить вас оттуда из этой атмосферы. Он может начать давить. Приезжайте к завтраку. Жду.
Мы договорились, и я положила телефон. Первый луч солнца блеснул над крышами домов. На миг стало легче. У меня появился союзник. План действий.
Вернувшись в квартиру, я услышала шум душа — Игорь проснулся. Я быстро приготовила завтрак для Ани, разлила какао. Моя девочка вышла из комнаты, ещё тёплая от сна, в смешной пижаме с котиками.
—Мам, а где папа? — спросила она, садясь за стол.
—Папа уже встал, в ванной, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Слушай, солнышко, мы сегодня после завтрака поедем к тёте Тане. Погостим у неё пару дней, хорошо?
Аня оживилась.Тётя Таня жила в частном доме с собакой и огромным телевизором — для неё это всегда было маленьким приключением.
—Ура! А папа с нами?
—Нет, папа останется тут, у него дела. Мы с тобой побудем девчонками.
В этот момент в кухню вошёл Игорь. Он был выбрит, причёсан, в чистой одежде. Он выглядел… нормально. Слишком нормально для человека, который вчера разрушил свою семью.
—Доброе утро, — сказал он, избегая моего взгляда, и потрепал Аню по волосам. — О чём болтаете?
—Мы едем к тёте Тане! — объявила дочь.
Я почувствовала,как напряглось его тело. Он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло понимание и раздражение.
—Надолго? — спросил он нейтрально.
—На несколько дней, — так же нейтрально ответила я. — Тебе будет спокойнее. Разберёшься со своими мыслями.
Он ничего не сказал, лишь кивнул и налил себе кофе. Завтрак прошёл в неестественной, натянутой тишине, которую скрашивала лишь Аня, болтавшая о школе. После еды я быстро собрала нам с ней небольшие сумки, под предлогом «прогулки» увела дочь из дома, даже не попрощавшись с Игорем.
У Тани было, как всегда, спокойно и уютно. Она встретила нас на пороге, обняла крепко, молча, потом повела Аню смотреть новорожденных щенков у соседки, чтобы я могла прийти в себя. Когда мы остались на кухне одни, я выложила на стол всю свою «коллекцию»: распечатки, чеки, скриншоты.
Таня изучала их молча, её лицо становилось всё суровее.
—Мразь, — наконец выдохнула она, откладывая в сторону выписку с переводами. — И подлюга. На двести тысяч! Это же просто воровство, Лик. Ты с юристом говорила?
—Нет ещё. Сначала хотела с тобой посоветоваться.
—Так. Первое: ищем хорошего, желательно жёсткого семейного юриста. Не из тех, кто мирит. Второе: эти бумажки — наше всё. Документируй каждый чих. Он звонил? Писал?
—Нет. После вчерашнего — тишина.
—Напишет. Обязательно. Будет или каяться, или давить. Ты не ведись. Любое общение — только в письменном виде. Смс, вотсап. Чтобы всё осталось. Голосовые не слушай, трубку не бери. Сразу сбрасывай на автоответчик.
Её уверенность и чёткий план действовали лучше любого успокоительного. Я чувствовала, как возвращается способность думать. Мы с ней проговорили ещё пару часов, строя стратегию. Потом пришла Аня, и мы сделали вид, что всё прекрасно: ели пиццу, смотрели мультики.
Вечером, уложив Аню спать в гостевой, я наконец решилась заглянуть в соцсети. И застыла. В мессенджере было несколько непрочитанных сообщений от общих с Игорем и Катей друзей. От Аллы, с которой мы вместе отдыхали прошлым летом. От Сергея, коллеги Игоря, и его жены Оли.
Сердце ёкнуло. Может быть, поддержка? Я открыла первое, от Аллы.
«Лика,привет! Только что говорила с Катей. Она в ужасном состоянии, плачет. Что там у вас произошло? Она сказала, что ты накричала на неё на улице, чуть ли не с машиной сбила. Игорь тоже весь на нервах. Может, вы всё преувеличиваете? Давайте как взрослые люди поговорим, я могу выступить медиатором».
В глазах потемнело. Я открыла сообщение от Оли, жены коллеги.
«Лик,дорогая, мы с Серёжей очень переживаем. Игорь нам кое-что рассказал. Мы, конечно, ни в чём не виним тебя, понимаем, что тебе больно. Но они, кажется, действительно имеют серьёзные чувства. Катя говорит, что это не просто так вышло. Может, не стоит устраивать войну? Жизнь слишком коротка».
И последнее, от ещё одной «подруги», с которой мы иногда ходили в кино.
«Лика,держись. Но, честно, я в шоке и от твоего поведения. Устраивать публичную сцену? Это же унизительно для всех. Игорь хороший человек, он бы не стал просто так… Ты уверена, что всё было именно так, как тебе показалось?»
Я опустила телефон на колени. Во рту был вкус меди и пепла. Они успели первыми. Они — Игорь и Катя — уже оповестили наш общий круг, уже создали нарратив. Я — истеричная, неконтролируемая, устраивающая публичные сцены ревнивица. Они — несчастные влюблённые, попавшие в сети обстоятельств, которых обругали и чуть не сбили машиной. Они были «взрослыми», пытающимися всё решить, а я — разрушительницей, устраивающей «войну».
Чувство одиночества, которое притупилось за день, нахлынуло с новой, сокрушительной силой. Это была не просто потеря мужа и подруги. Это была потеря целого мира. Общих друзей, общего прошлого, доверия к собственному восприятию. Они украли у меня не только деньги и мужа — они украли мою репутацию, мою правду.
Из комнаты, где спала Аня, донёсся тихий звук — она что-то пробормотала во сне. Я подняла голову. Нет. Они не украли всё. У меня оставалась она. Моя дочь. И сестра, которая, не сомневаясь, встала на мою сторону. И эти бумаги на кухонном столе.
Я стёрла все эти сообщения, даже не отвечая. Потом заблокировала всех этих «друзей» один за другим. В этой войне, как сказала Таня, были свои и чужие. Только что я окончательно поняла, кто есть кто.
Я взяла подушку, прижала её к груди и, наконец, позволила себе тихо, в полной тишине, выплакать всё. Не от слабости. А от ясного, горького понимания того, что дороги назад нет. И что впереди — только тяжёлая, грязная борьба. Без правил и без сочувствия со стороны.
Консультация была назначена на понедельник, в десять утра. Два дня у Тани пролетели в странном промежутке между войной и перемирием. Аня была счастлива, играла с собакой, и её детская радость становилась для меня одновременно лекарством и укором — я видела, как хрупко это благополучие. Игорь за эти дни прислал лишь одно сухое сообщение: «Как Аня? Дай ей трубку, когда будет свободна». Я сдержала совет сестры и ответила коротко и письменно: «Аня в порядке. Позвонит вечером». Больше он не писал.
Утро понедельника встретило меня холодным, промозглым дождём. Я оставила Аню с Таней, сославшись на неотложные дела в городе. Дорога до офиса юриста в центре была похожа на путь на эшафот. Я сидела в такси и смотрела на струи воды, стекающие по стеклу. В сумке лежала увесистая папка с документами, собранными за эти дни. Она казалась невероятно тяжёлой.
Офис оказался в современном бизнес-центре, но сам кабинет — небольшим, строгим, без лишних деталей. Адвокат, Елена Викторовна, оказалась женщиной лет пятидесяти, с короткой седой стрижкой и внимательным, проницательным взглядом, который не упускал ни одной детали. Она не стала предлагать чай или говорить утешительные слова. Её первая фраза задала тон всей встрече.
— Лика, я выслушаю всё, что вы считаете нужным рассказать. А потом мы перейдём к фактам и документам. Говорите.
Я начала говорить. На этот раз без слёз, почти монотонно, как будто зачитывала протокол. О том, как застала их. О звонке свекрови. О выписках. О друзьях, принявших их сторону. Елена Викторовна слушала, изредка делая пометки в блокноте. Когда я замолчала, она отложила ручку.
— Хорошо. Теперь давайте смотреть документы. И давайте сразу разделим эмоции и право. Право работает с фактами и доказательствами.
Она взяла папку и начала медленно листать. Её вопросы были точными, как скальпель.
— Квартира в ипотеке. Платили из общего дохода. Это хорошо. Значит, при разделе она будет считаться совместно нажитым имуществом, независимо от того, на кого оформлена. Кто вносил больший платёж, значения не имеет. Главное — платили оба.
Она посмотрела на выписки с переводами Кате.
—Суммы существенные. Назначение платежей — «инвестиции», «материалы». У вас есть доказательства, что этот бизнес-проект — фикция? Договоры? Предложения о сотрудничестве?
—Нет, — призналась я. — Только слова Игоря и то, что я знаю Катю. Она всегда искала лёгкие деньги, меняла проекты.
—Слова — не доказательство в суде. Но крупные регулярные переводы физическому лицу без встречного предоставления услуг или товаров могут быть расценены как безденежные, то есть как дарение. А дарение совместно нажитого имущества одним супругом без согласия другого может быть оспорено. Это наш козырь. Нужно будет подать иск о признании этих сделок недействительными и взыскании сумм.
Она переложила бумаги и взяла распечатанные скрины с билетами.
—Это косвенное доказательство измены. Прямых — фото, видео — нет?
Я покачала головой,чувствуя, как слабеет моя позиция.
—Есть аудиозапись нашего разговора в машине, где она признаётся, что роман длится с прошлой осени.
—Это уже лучше. Запись сделана вами? Согласия собеседников на запись не спрашивали?
—Нет, не спрашивала. Просто включила диктофон в телефоне.
—Такие записи суды принимают с осторожностью, но в совокупности с другими доказательствами — могут. Важно, чтобы на записи было слышно, кто говорит, и о чём. Распечатайте расшифровку.
Она откинулась на спинку кресла,сложив руки.
—Теперь о главном. Ваша первостепенная задача — не дать Игорю распорядиться своей долей в квартире. Он может попытаться продать её, подарить, обменять. Или, что более вероятно, оформить на неё залог или кредит, чтобы получить деньги и скрыть их. Вам нужно как можно быстрее подать иск о разделе совместно нажитого имущества. Пока он на рассмотрении, любые сделки с долей будут приостановлены. Вы это понимаете?
Я кивнула,стараясь запомнить каждое слово.
—Что касается дочери. Здесь будет сложнее. Ей двенадцать, суд будет учитывать её мнение. Где она хочет жить? Что говорит об отце?
—Она ещё не знает всей правды. Знает только, что мы сильно поссорились. К отцу всегда была привязана… — голос мой дрогнул.
—Привязанность — не аргумент в вашу пользу, если он заявит, что вы настраиваете ребёнка против него. Вам нужно вести себя максимально корректно. Не препятствуйте их общению, если он этого требует. Но общение должно быть фиксируемым, предсказуемым. Никаких ночёвок у него, пока он живёт с любовницей. Суд это не одобрит. И, Лика, подготовьтесь к тому, что он может использовать ребёнка как рычаг давления. Шантаж: «Уступи квартиру, иначе буду добиваться опеки». Такое бывает.
Мир в моих глазах снова пошатнулся.Мысль о том, что Аня может стать разменной монетой, вызывала животный ужас.
—Я не отдам её.
—Для этого и нужно всё делать по закону. Чётко, холодно, без эмоций. Ваши эмоции — его оружие против вас.
Она расписала план действий:собрать дополнительные доказательства переводов (официальные выписки из банка с печатями), написать заявление о принятии обеспечительных мер на квартиру, составить исковое заявление. Цифры за её услуги были внушительными, но я даже не вздрогнула. Это была цена войны.
Я вышла из офиса с ощущением, что стою на краю высокого обрыва. Но теперь у меня был план, как не сорваться вниз. Пусть шаткий, пусть сложный — но план. Дождь почти прекратился, небо начало светлеть. Я шла по мокрому тротуару, туго затянув пояс пальто, и в голове прокручивала всё услышанное. «Без эмоций. Факты. Доказательства».
И в этот момент телефон в кармане завибрировал. Смс. От Игоря. Я остановилась, предчувствуя недоброе. Открыла.
«Лика, нам нужно серьёзно поговорить. Без истерик. Я понимаю, что причинил тебе боль. Но война, которую ты затеяла, ни к чему хорошему не приведёт. Давай договоримся по-хорошему. Я заберу свою долю в квартире деньгами, мы разведёмся, и я не буду претендовать на алименты с тебя (шутка). Ане нужен нормальный отец, а не скандалистка-мать, которая выносит сор из избы. Подумай. Давай встретимся, как цивилизованные люди».
Я прочитала сообщение три раза. Каждое слово отдавалось в висках тупой болью. «Долю деньгами» — то есть он хочет, чтобы я выкупила его часть, взяв новый кредит, или продала квартиру. «Не буду претендовать на алименты» — это была не шутка, это был намёк на мои, как он считал, более высокие доходы. И последняя фраза… «Скандалистка-мать». Он уже не просто оправдывался. Он атаковал. Он пытался заставить меня усомниться в себе, в моём праве на гнев, в моём праве быть матерью.
Рука сама потянулась, чтобы написать гневный, разоблачающий ответ. Но я остановила себя. Вспомнила взгляд юриста. «Без эмоций. Факты».
Я медленно, буква за буквой, набрала ответ. Короткий. Сухой. Как приговор.
«Все вопросы о разделе имущества и общении с дочерью будут решаться в соответствии с законом, через суд, при участии моего представителя. Все дальнейшие переговоры прошу вести в письменном виде. Устных встреч не будет».
Я отправила сообщение, выключила звук телефона и положила его в самую глубину сумки. Дождь совсем кончился. Из-за туч вышло бледное зимнее солнце. Оно не грело, но светило. Этого пока было достаточно.
Я понимала теперь всё. Это была не ссора. Это была битва за выживание. И у меня на руках появились первые карты. Плохие, но карты. И я собиралась разыгрывать их до конца. Не как скандалистка. Как солдат, который идёт в бой не по своей воле, но отступать ему уже некуда.
Прошла неделя. Напряжённая, муторная, заполненная бесконечными разговорами с юристом, сбором справок и попытками объяснить Ане, почему мы всё ещё у тёти Тани. Девочка начинала скучать по дому, по своим вещам, задавала неудобные вопросы. Я оттягивала возвращение, боясь столкновения с Игорем. Но Елена Викторовна настояла: нужно жить в квартире, чтобы закрепить фактическое место проживания ребёнка со мной. «Вы не должны выглядеть как беженка, — сказала она. — Вы у себя дома».
В среду я, набравшись решимости, собрала наши с Аней вещи. Таня отвезла нас и помогла занести сумки. Квартира была пуста. Игоря не было. Но его присутствие ощущалось во всём: неубранная чашка на столе в гостиной, следы кроссовок на прихожей, пустая упаковка от его любимых пельменей в мусорном ведре. Он приходил сюда, жил здесь, пока нас не было. Я ощутила острую, почти физическую тошноту. Это был мой дом, но он снова стал чужой территорией.
Мы с Аней стали наводить порядок. Я вымыла все полы, протёрла пыль, проветрила комнаты. Дочка помогала молча, будто чувствуя моё состояние. К вечеру квартира засветилась чистотой и уютом, но чувство опасности не покидало меня. Оно витало в воздухе, как запах гари.
На следующий день, в четверг, раздался звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Я вздрогнула. Игорь обычно звонил в домофон. Аня была в своей комнате, делала уроки.
— Кто там? — спросила я через дверь.
—Откройте, из ЖЭКа, — прозвучал низкий мужской голос, незнакомый.
Я посмотрела в глазок. На площадке стоял крупный мужчина в тёмной куртке, с коротко стриженными волосами и неприятным, наглым выражением лица. Он был один. Что-то внутри меня сжалось. Я вспомнила про Катю, про её старшего брата, которого она иногда упоминала. Его звали Денис, он работал где-то в охране или был вышибалой. Этот парень с площадки был очень похож на его описания.
— Предъявите удостоверение, я открою, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
—Да откройте вы, женщина, не буду я бумажки через дверь совать! — он раздражённо дёрнул ручку.
—Без удостоверения я не открою. Идите в управляющую компанию, оформите заявку.
Он помолчал пару секунд, и его тон резко изменился. Стал тише, но от этого ещё более зловещим.
—Лика, открой. Мне нужно поговорить. По-хорошему.
Сердце упало. Так и есть. Это был он. Брат Кати. Я метнулась взглядом к прихожей, где в сумке лежал телефон. В голове пронеслось: «Запись. Нужна запись. Как на приёме у юриста». Но телефон был далеко. И тут я вспомнила про ноутбук. Он был на кухне, на столе. Если запустить диктофон на нём… Но нужно было выиграть время.
— Подождите минуту, — сказала я и, не дожидаясь ответа, почти бегом бросилась на кухню.
Руки дрожали, пальцы скользили по клавишам. Я открыла программу для звукозаписи, которую устанавливала для онлайн-совещаний, и нажала большую красную кнопку. Потом сунула ноутбук чуть дальше, под папку с документами, чтобы его не было сразу видно. Микрофон был встроенный, чувствительный. Должно было хватить.
Когда я вернулась в прихожую, в дверь уже стучали кулаком.
—Эй, ты там уснула?!
—Перестаньте ломиться! — крикнула я, подходя к двери. — Я вызову полицию!
—Вызовешь — поговорим с ними заодно, — последовал спокойный, издевательский ответ. — Про неуплату алиментов, например. Или про то, как мать ребёнка не даёт отцу с ним видеться. Открывай, говорю. На пару минут.
Угроза сработала. Он бил в самое больное. Я медленно, с ощущением, что открываю дверь в клетку со зверем, повернула ключ и отодвинула цепочку.
Денис вошёл, заполнив собой всё пространство прихожей. Он был крупнее, чем казалось в глазок. Он оглядел меня с ног до головы медленным, оценивающим взглядом, потом прошёдся глазами по квартире.
—Ух, чисто. Хозяйка, я смотрю. Можно, кстати, и разуться? — без тени смущения он начал стаскивать грязные ботинки.
—Говорите, что вам нужно, и уходите, — сказала я, оставаясь стоять у открытой двери. Я не собиралась пускать его дальше.
—Нужно поговорить. По-мужски. Вернее, по-человечески. — Он прислонился к косяку, скрестив руки на груди. — Слушай, Лика, ситуация, конечно, дурацкая. Игорь — козёл, сестра моя — дура. Все начудили. Но сейчас надо это как-то прекратить. Ты же умная женщина, не маленькая.
Он делал паузы, глядя на меня, будто ожидая ответа. Я молчала.
—Ты юриста наняла, иск готовишь, — продолжал он. — Войну начинаешь. Зачем тебе это? Нервы, деньги, время. Давай договоримся миром. Ты Игорю его половину квартиры деньгами отдаёшь, и вы расходитесь тихо, без скандалов. А он тебе, в ответ, на Аню не претендует, алименты не дерёт. Все в шоколаде.
Его тон был напыщенно-увещевающим, как у плохого актёра в дешёвом сериале.
—Игорь уже предлагал это. Мой ответ — нет, — холодно произнесла я. — Все вопросы решит суд.
—Суд, — он усмехнулся. — Суд — это долго, муторно и дорого. А ещё в суде всякое всплыть может. О тебе. О твоих методах воспитания, например. Или о твоей… как её… эмоциональной нестабильности. После таких разборок опеку могут и пересмотреть. Тебе это надо?
Угроза стала совершенно явной. Я почувствовала, как кровь отливает от лица, но внутри закипала ярость. Он пришёл в мой дом, чтобы запугивать меня моим же ребёнком.
—Вы закончили? — спросила я. — Если да, то прошу вас выйти.
—Не торопись, — он выпрямился и сделал шаг вперёд, сократив дистанцию. Его лицо стало серьёзным, глаза сузились. — Я тебе по-хорошему предлагаю. По-хорошему. А то ведь можно и по-другому. Ты же девочка одна, с ребёнком. Жизнь непредсказуемая штука. То замок сломается, то в подъезде нападёт кто, то с ребёнком что в школе случится… Всё бывает. И муж далеко, и полиция не всегда успевает. Поняла меня?
Ледяной страх сковал всё тело. Он не просто угрожал судом. Он угрожал физически. Мне и Ане. В моей собственной квартире. Я посмотрела ему прямо в глаза, стараясь не отводить взгляд, не показать страха.
—Поняла, — тихо сказала я. — Вы только что прямо угрожали мне и моей несовершеннолетней дочери расправой. Всё записано. И ваш визит, и ваши слова про сломанный замок и нападение в подъезде.
Его самоуверенная маска на секунду сползла. Он нахмурился, огляделся.
—Что записано? Ты что, микрофон нацепила?
—Всё записано, — повторила я, делая шаг назад, к открытой двери, на случай, если он решит наброситься. — И теперь это — доказательство. Не только для суда по имуществу, но и для заявления в полицию о вымогательстве и угрозах. Ваша сестра и Игорь хотели войны? Они её получат. По всем фронтам. А вы — первый свидетель с их стороны. Спасибо за визит. Выходите.
Он постоял секунду, оценивая ситуацию. Видимо, решил, что рисковать не стоит. На его лице появилась плохо скрываемая злость.
—Дура, — буркнул он. — Сама же себе яму роешь.
Он натянул ботинки,не завязывая шнурки, и вышел на площадку. Я тут же захлопнула дверь, повернула ключ и встала спиной к ней, дрожа всем телом. Из комнаты послышался голос Ани:
—Мам, кто приходил?
—Никто, родная! Сосед ошибся дверью! — крикнула я неестественно бодрым голосом.
Убедившись, что за дверью стихло, я побежала на кухню. Запись шла. Я остановила её и отмотала немного назад. Чётко было слышно: его голос, мои ответы, его фразы про «сломанный замок» и «нападение в подъезде». Качество было приличным. Я сохранила файл, сделала копию в облако и отправила Тане и Елене Викторовне в мессенджер с пометкой: «Только что. Брат Кати. Угрозы».
Через пятнадцать минут, когда я уже начала приходить в себя, раздался звонок на домашний телефон. Стационарный, которым мы почти не пользовались. Номер был незнакомый. Я взяла трубку.
—Алло?
—Это Галина Петровна, — раздался знакомый сладковатый голос. — Лика, я только что говорила с Игорем. Он в ужасе! Что ты там устроила? Какой-то брат Кати приходил, ты его чуть ли не с полицией пригрозила встретить! Лика, опомнись! Ты что, совсем с катушек съехала? Теперь они могут настоящие проблемы сделать! Ты же наживаешь себе врагов!
Она говорила быстро, захлёбываясь от возмущения.
—Галина Петровна, — перебила я её, и мой голос прозвучал удивительно спокойно после недавней дрожи. — Этот человек пришёл ко мне домой, запугивал меня и угрожал моей дочери физической расправой. Всё записано. И если вы или ваш сын имеете к этому какое-либо отношение, то это лишь усугубит ваше положение в суде. Передайте Игорю, что любые дальнейшие контакты, кроме официальных, через юристов, я буду расценивать как давление на свидетеля и сразу передавать в полицию вместе с этой записью. И ещё. Мой дом — не ваша вотчина. Больше не звоните сюда. Никогда.
Я не стала ждать ответа. Я положила трубку, а затем взяла и выдернула её шнур из розетки. Тишина, наступившая в квартире, была оглушительной. Я подошла к окну. На улице смеркалось. Где-то там были они — Игорь, Катя, её брат, моя свекровь. Целый мир людей, которые думали, что я сломаюсь, испугаюсь, уступлю.
Я посмотрела на экран ноутбука, где был сохранён аудиофайл. Страх ещё сидел где-то глубоко внутри, но его уже теснило другое чувство — холодная, сосредоточенная решимость. Они ошиблись. Они думали, что имеют дело с той же Ликой, которая плакала на балконе. Но той Лики больше не было. Была другая. Та, что готова была идти до конца. И у которой, наконец, появилось своё оружие.
Тишина после звонка свекрови была обманчивой. Я сидела на кухне, прижав ладони к горячему чайнику, пытаясь согреться. Страх, вызванный визитом Дениса, медленно отступал, уступая место холодной, методичной злости. Угрожали моему ребёнку. Переступили последнюю черту. Теперь правила игры окончательно изменились.
На следующий день, отправив Аню в школу, я позвонила Елене Викторовне. Рассказала о вчерашнем визите, отправила запись.
—Это серьёзно, — сказала она после паузы. — Угрозы жизни и здоровью, высказанные при свидетелях (пусть и записанных), — это уже не гражданское, а уголовное дело. Вы готовы писать заявление?
—Пока нет, — ответила я. — Это козырь. Я хочу понять, на что они ещё способны. И нужно ударить туда, где им больнее всего. По их репутации. По их деньгам.
—Тогда действуйте осторожно. Любые ваши шаги могут спровоцировать эскалацию. Но если вы найдёте компромат на бизнес этой Катерины, это может стать отличным рычагом давления на вашего мужа в суде. Деньги, которые он переводил, могли уходить не на бизнес, а на её личные нужды. Это важно.
Первым делом я полезла в интернет. Катя всегда любила хвастаться своими проектами в соцсетях. Я нашла её страницу. Она была заблокирована для меня, но я создала фейковый аккаунт — нейтральное имя, случайное фото природы. Через пару часов запрос на дружбу был принят. Вероятно, она добавляла всех подряд для рекламы.
Её лента представляла собой витрину успеха. Улыбки, кофе, красивые свечи ручной работы с хештегами #свечнойбизнес #рукоделие #женскоепредпринимательство. Но между этими постами, как сорняки, пробивались другие. Ссылки на вебинары «как стать финансово свободной за месяц», скриншоты переводов с мутными комментариями «ещё одна тысяча от моей девчонки!», посты с мотивационными цитатами, которые я узнала — это был классический язык сетевого маркетинга. Катя не просто делала свечи. Она вовлеклась в какую-то финансовую пирамиду под видом «команды успешных женщин».
Я начала копать глубже. В комментариях под её постами мелькали одни и те же восторженные лица. Я сохранила несколько профилей. Потом, уже со своей страницы, написала одной из них, молодой девушке, которая оставила комментарий «Катюша, спасибо за возможность! Стартую!». Сообщение было простым: «Привет! Вижу, ты тоже в проекте у Катерины. Я думаю присоединиться, но хотела узнать отзыв изнутри. Как тебе?»
Ответ пришёл не сразу, только к вечеру. Девушка, назовём её Алёна, ответила с явным разочарованием: «Если честно, не советую. Вложила 30 тысяч в набор для старта. Свечи делать научили, но продавать нереально. Катя говорит, что надо больше вкладывать в рекламу и привлекать людей в команду. Я уже 50 тысяч вложила, а возврата ноль. Она только и твердит — работай больше».
Моё сердце начало биться чаще. Я ответила: «У меня похожая ситуация. Мой муж, дурак, тоже перевёл ей крупную сумму как инвестицию. Теперь не знаем, как вернуть. Вы не одна?»
Так начался наш разговор. Алёна, как выяснилось, была не одинока. Она добавила меня в закрытый чат в одном из мессенджеров. Там было около пятнадцати человек. Все — женщины, все вложили деньги в «свечной проект» или в «партнёрскую программу» под руководством Кати. Суммы были разные: от 20 до 100 тысяч рублей. Все истории как под копирку: обещания быстрого дохода, давление, требование вкладывать больше на «раскрутку» и привлекать новых девушек, отсутствие реальной помощи в продажах. Катя представала не просто любовницей, а мошенницей, выкачивающей деньги у таких же, как она, наивных женщин.
Я представила, как Игорь, с важным видом «инвестора», переводил ей наши деньги, думая, что поддерживает её «бизнес». А она эти деньги просто прожигала или вкладывала в свою пирамиду, чтобы платить тем, кто пришёл раньше. Цинизм ситуации был ошеломляющим.
Я написала Елене Викторовне: «Нашла других «инвесторов». Их несколько. Все обмануты. Готовы ли они написать коллективное заявление?»
Ответ был мгновенным:«Это меняет дело. Если они подтвердят, что переводы вашего мужа были частью этой схемы, суд легко признает их безденежными. Договоритесь о встрече. Без эмоций, только факты и документы».
Встреча состоялась в субботу в нейтральном кафе. Пришло пять женщин, включая Алёну. Они были разных возрастов, но объединены одной растерянностью и обидой. Я рассказала им свою историю, без лишних деталей: мой муж, думая что инвестирует в бизнес, переводил Кате крупные суммы из семейного бюджета. Теперь я выясняю, во что именно он вложился. Я показала им выписки с анонимизированными личными данными, только суммы и даты.
— Вот, смотрите, — сказала одна из женщин, Валерия, показывая на свой перевод. — Я перевела 25 тысяч ровно через день после того, как Катя хвасталась в чате, что привлекла крупного инвестора и проект выходит на новый уровень! Это были ваши деньги?
—Скорее всего, — кивнула я. — Она создавала видимость успеха на чужие средства.
Мы просидели два часа. Они плакали, рассказывая, как Катя манипулировала ими, давила на жалость, говорила о «сестринстве», а на деле только требовала денег. Я записывала всё на диктофон, с их согласия. К концу встречи у нас было подписаное коллективное обращение с просьбой провести проверку по факту мошеннических действий Екатерины Соколовой, а также готовность выступить свидетелями в суде по моему делу о разделе имущества.
Когда я вернулась домой, чувство было двойственным. С одной стороны — удовлетворение от того, что я не одна, что их свидетельства лягут тяжёлым грузом на чашу весов. С другой — горечь. Столько сломанных судеб, столько наивности, которую использовали. И мой муж был частью этой машины, даже не понимая этого.
И тут пришло сообщение от Игоря. Первое за несколько дней. Видимо, его мать или Катя передали, что уговоры не сработали. Оно было длинным.
«Лика. Я узнал, что ты копаешь под Катю, ищешь каких-то обиженных ею баб. Прекрати это немедленно. Ты не представляешь, во что ввязываешься. У неё есть связи, её брат не шутит. Ты разрушаешь не только нашу семью, ты лезешь в чужой бизнес. Эти женщины сами виноваты, что ничего не добились. Бизнес — это риск. Катя ничего плохого не делала. Если ты не остановишься, я не гарантирую, что смогу защитить тебя от её родни. И подумай об Ане. Ей нужна мать, а не мстительная фурия. Это последнее предупреждение».
Я перечитала сообщение несколько раз. В нём не было ни капли сожаления. Только угрозы, попытка обелить Катю и снова — удар по самому больному: по моему материнству. «Защитить тебя от её родни». Он уже не просто принимал её сторону. Он стал её союзником в войне против меня.
Именно это сообщение стало последней каплей. Страх окончательно испарился. Осталась только холодная решимость. Они думали, что я буду молчать, бояться, прятаться. Они ошибались.
Я открыла ноутбук. Не фейковый аккаунт, а свою личную, но тщательно отфильтрованную страницу в соцсети. Туда были добавлены только самые близкие, проверенные люди, включая тех немногих общих знакомых, которые сохранили нейтралитет или тихо поддерживали меня. Я написала пост. Без истерик. Без имён. Только факты, выстроенные в хронологическом порядке.
«Друзья, многие из вас в курсе, что в моей жизни случился тяжелейший кризис. Чтобы избежать сплетен и домыслов, я решила рассказать всё сама. Год назад мой муж начал инвестировать в стартап своей хорошей знакомой. Суммы были серьёзные, из общего семейного бюджета. Я не видела повода для тревоги, ведь это была человек, которому мы оба доверяли. Недавно я случайно узнала, что эти «инвестиции» были лишь прикрытием для их личных отношений. Я оказалась перед фактом измены с самым близким человеком. Но это оказалось лишь вершиной айсберга. Выяснилось, что «успешный бизнес» — на деле финансовая пирамида, в которую вовлечены десятки женщин. Деньги моей семьи, отложенные на будущее дочери, уходили на поддержание этого мыльного пузыря и на личные нужды моей «подруги». Сейчас я вынуждена защищать свой дом и благополучие своего ребёнка через суд. Я получила угрозы физической расправы от родственников этой особы. Всё это записано и будет приложено к материалам дела. Я не хочу мести. Я хочу справедливости. И хочу предостеречь тех, кто может столкнуться с подобными «бизнес-леди» и их «щедрыми инвесторами». Берегите себя и своих близких. Цените тех, кто рядом».
Я не стала прикладывать скриншоты переводов или фотографии. Только текст. И отправила его.
Эффект был мгновенным. В первые полчаса — десятки лайков, комментарии поддержки. Потом начали приходить личные сообщения. От тех самых «общих друзей», которые раньше призывали меня «не устраивать войну». «Лика, я в шоке, я не знала всей правды!», «Держись, какие же они подонки!», «Если нужна помощь со свидетельскими показаниями, я готова, я видела, как они вместе в ресторане!».
Мой телефон разрывался от звонков. Я не отвечала. Но я видела, как в комментариях к моему посту появлялись те самые женщины из чата, благодарившие меня за смелость и предлагавшие свою помощь. История начала жить своей жизнью, расползаясь по сети, как пятно.
Через два часа пришло сообщение от Кати. С нового номера.
«Удали пост.Немедленно. Иначе пожалеешь. Это клевета. У меня есть юристы».
Я не ответила.Просто сохранила номер и переслала его Елене Викторовне со словами: «Ещё одна угроза».
А вечером раздался звонок в дверь. Я вздрогнула, но подошла к глазку. На площадке стоял Игорь. Один. Он был бледен, а его лицо искажено такой яростью, какой я никогда раньше не видела. Он не звонил в домофон. Он, видимо, вошёл за кем-то из соседей.
— Лика! Открой! Сию же минуту! — его голос был хриплым от крика.
—Уходи, Игорь. Или я вызову полицию. У меня есть запись твоих угроз в смс, — сказала я через дверь.
—Как ты посмела?! — он ударил кулаком по двери, и та затряслась. — Ты уничтожила её! Теперь на неё все пальцем показывают! Её карьера разрушена!
—Её карьера? — я не выдержала. — А моя жизнь? А жизни тех женщин, которых она обманула? А наша дочь, которой ты предпочёл любовницу? Уходи. Все вопросы — через юристов.
—Я тебя сожгу, поняла?! — прошипел он так, что мурашки побежали по спине. — Ты ничего не получишь! Ни квартиры, ни дочери! Я всё докажу! Ты — неадекват!
Я не стала больше разговаривать. Взяла телефон и набрала номер участкового, который дала мне Елена Викторовна на экстренный случай. Подошла к двери и сказала громко, чтобы он услышал:
—Алло, да, это Лика Семёнова, квартира 45. Ко мне ломится мой бывший муж, угрожает физической расправой, бьёт в дверь. Прошу срочно приехать.
За дверью наступила тишина. Потом я услышала его шаги, удаляющиеся по лестнице. Он ушёл.
Я опустилась на пол в прихожей, обхватив колени руками. Тело снова дрожало, но на этот раз не от страха. От колоссального нервного напряжения. Я сделала это. Я нанесла удар. И они ответили. Война вышла на новый виток. Но теперь я знала — они боятся. Боятся огласки, боятся правды, боятся потерять лицо и деньги. И это знание было моим самым мощным оружием.
Я встала, подошла к окну. На улице горели фонари. Где-то там метались в бессильной злобе Игорь и Катя, пытаясь придумать новый ход. Пусть пытаются. Теперь их очередь обороняться.
Суд был назначен на конец марта. Эти два месяца пролетели в монотонном, выматывающем адапте. Адапте к новой реальности, где каждый шаг просчитывался, каждое слово взвешивалось. Я жила в постоянном режиме ожидания подвоха, но открытых атак больше не было. После скандального поста и вызова полиции наступило хрупкое, зыбкое затишье. Игорь общался только через своего нового адвоката — угрюмого мужчину, который пытался оспорить каждую мою цифру. Катя исчезла из соцсетей, её брат Денис больше не появлялся. Но тишина была обманчивой — я чувствовала, как по другую сторону баррикад кипит работа, готовятся контратаки.
Елена Викторовна работала без устали. Наши козыри были сильны: расшифровка угроз Дениса, коллективное заявление обманутых женщин, подтверждавшее мошенническую схему Кати, скриншоты переводов с неясным назначением платежей. И главное — аудиозапись того самого разговора в машине, где Катя признавала сроки их отношений. Это была мощная артиллерия.
Утро суда было серым, с моросящим дождём. Я надела строгий костюм, собранный ещё для важных переговоров на работе. Смотрела на своё отражение в зеркале — передо мной была незнакомая женщина с подтянутым, бледным лицом и твёрдым взглядом. Страх был, но он прятался глубоко внутри, придавленный железной волей. Таня вызвалась отвезти Аню в школу и быть рядом в коридоре суда.
Зал заседаний оказался небольшим, казённым, с запахом пыли и старого дерева. Игорь пришёл со своим адвокатом. Он избегал смотреть на меня, сидел, отринувшись на спинку стула, с напускным безразличием, но его пальцы нервно постукивали по папке с документами. Катя не пришла. И слава богу. Я бы не выдержала её присутствия.
Процесс оказался не таким драматичным, как я ожидала. Это была рутина: монотонные голоса, ссылки на статьи, представление доказательств. Адвокат Игоря пытался оспорить переводы, утверждая, что это были «добровольные инвестиции в перспективный бизнес», а не растрата. Но когда судье предоставили коллективное заявление от других «инвесторок» с почти идентичными историями, его позиция затрещала по швам.
Елена Викторовна выступала чётко, как метроном. Она не требовала лишнего, только того, что положено по закону.
—Переводы, совершённые ответчиком в адрес третьего лица, Екатерины Соколовой, без ведома и согласия супруги, носят безвозмездный характер, — её голос звучал убедительно и спокойно. — Представленные свидетельские показания подтверждают, что деятельность Соколовой не является предпринимательской в классическом понимании, а построена по принципу финансовой пирамиды. Таким образом, данные средства не могут быть расценены как инвестиции, а являются дарением совместно нажитого имущества, что требует согласия второго супруга. Исковые требования о признании данных сделок недействительными и взыскании сумм в пользу истицы обоснованны.
Судья, женщина средних лет с усталым лицом, внимательно изучала бумаги. Вопрос об определении места жительства дочери решился быстро. Ане исполнилось тринадцать как раз накануне. Судья вызвала её в кабинет для беседы без родителей. Моё сердце колотилось бешено. Я не знала, что она скажет, как повлияли на неё эти месяцы разлуки с отцом, его редкие, формальные звонки.
Когда Аня вышла из кабинета, она была серьёзной, но спокойной. Она подошла ко мне и тихо сказала: «Всё нормально, мам». Игорь смотрел на неё с какой-то сложной, болезненной надеждой, но она лишь кивнула ему издалека и села рядом со мной, взяв мою руку в свою. В тот момент я поняла — самое страшное позади.
Решение суда огласили через неделю. Мы с Таней и Еленой Викторовной сидели в том же казённом зале. Игорь был один, без адвоката. Он казался постаревшим и смятым.
Резолютивная часть звучала сухо и беспристрастно.
—Исковые требования Лики Семёновой удовлетворить частично. Признать переводы средств на общую сумму 215 000 рублей, совершённые ответчиком Игорем Семёновым в адрес Екатерины Соколовой в период брака, безденежными сделками. Взыскать с Игоря Семёнова в пользу Лики Семёновой компенсацию в размере 107 500 рублей (половину от суммы) как утрату её доли в совместном имуществе.
—Квартиру, находящуюся в ипотеке, признать совместно нажитым имуществом. Оставить за Ликой Семёновой с обязательством выплатить Игорю Семёнову компенсацию за его долю в размере 1 200 000 рублей. Срок выплаты — один год с момента вступления решения в законную силу.
—Определить место жительства несовершеннолетней Анны Семёновой с матерью, Ликой Семёновой. Установить порядок общения с отцом: каждые вторую и четвёртую субботу месяца с 10:00 до 19:00, а также две недели во время летних каникул по согласованию с матерью.
Для меня это была победа. Огромная, тяжёлая, выстраданная. Квартира оставалась нашей с Аней. Переводы были признаны незаконными, и половину этих денег Игорь должен был вернуть. Пусть не все двести тысяч, но принцип был установлен. И главное — дочь осталась со мной на законных основаниях.
Игорь, выслушав решение, молча встал и вышел из зала, не глядя ни на кого. На его лице я не увидела ни злости, ни раскаяния. Лишь опустошение и усталость. Возможно, он наконец понял цену своей «любви».
Через несколько дней, когда решение вступило в силу, а первые волны облегчения и эйфории схлынули, я получила сообщение. От Кати. Оно было странным, словно писала другая женщина.
«Лика.Всё кончено. Я уезжаю из города. Брату тоже сказала отстать. Игоря я бросила. Он оказался пустым местом, когда у него закончились деньги. Как и все они. Ты выиграла. Наслаждайся».
Я не ответила. Просто удалила сообщение и окончательно заблокировала все её номера. Никакого удовлетворения я не чувствовала. Только брезгливость, как от прикосновения к чему-то склизкому и липкому.
Жизнь потихоньку возвращалась в новое русло. Я вновь погрузилась в работу, Аня — в учёбу и общение с друзьями. Мы с ней много разговаривали, иногда плакали, но чаще смеялись, находя радость в простых вещах. Квартира постепенно теряла следы его присутствия, наполняясь нашими с Аней новыми воспоминаниями.
И вот однажды вечером, когда я мыла посуду после ужина, а Аня смотрела телевизор в гостиной, на телефон пришло смс. С незнакомого номера, но я сразу узнала стиль.
«Лика,дорогая, это Галина Петровна. Как ты? Как моя внучка? Я очень по вам скучаю. Понимаю, что была не права, позволила эмоциям взять верх. Но я же мать, ты должна понять. Давай забудем старое. Я приготовила Анечке её любимые сырники, могу привезти. Или, может, я могу просто наведать вас? Я всегда была на твоей стороне, ты же знаешь. Давай восстановим связь. Семья — это самое важное».
Я прочитала это сообщение, и во рту вновь появился знакомый горький привкус. «Всегда была на твоей стороне». Слова, лишённые всякого смысла, пустые, как скорлупа. В них не было ни капли истинного раскаяния. Была лишь удобная, лицемерная попытка вернуться в нашу жизнь теперь, когда шторм утих и стало ясно, кто остался на плаву. Она хотела видеть внучку, когда всё спокойно. Когда не нужно было выбирать сторону, защищать, рисковать.
Я посмотрела на Аню. Она смеялась над какой-то шуткой в телепередаче. Она была счастлива здесь и сейчас. Ей не нужны были эти токсичные связи, это тянущее в прошлое болото.
Я подошла к окну. На улице уже темнело, зажигались огни. Я вспомнила всё: ту первую ужасную ночь, звонок свекрови с обвинениями, её брата-вышибалу в прихожей, смс Игоря с угрозами. Они все думали, что я сломаюсь. Что я уступлю. Что я — слабая.
Я подняла телефон. Пальцы двигались уверенно. Я выбрала сообщение Галины Петровны, нажала на три точки в углу экрана. Появилось меню. Я нашла пункт «Удалить» и нажала на него. Затем открыла список контактов, нашла этот номер (он сохранился ещё с тех времён) и нажала «Заблокировать абонента».
Потом я вернулась к мытью посуды. Тёплая вода текла по рукам, смывая пену. Из гостиной доносился смех дочери. В квартире пахло ужином и покоем. Моим покоем. Моим домом.
Война закончилась. Не победным маршем, а тихим, будничным вечером. Она оставила после себя шрамы, бессонные ночи и навсегда изменившееся доверие к людям. Но она же подарила мне нечто бесценное — жёсткую, холодную уверенность в том, что я могу постоять за себя и за своего ребёнка. Что я сильнее, чем думала. И что самое главное — не в том, чтобы простить или забыть. А в том, чтобы выстроить вокруг себя и своей дочери прочный, надёжный мир. И никому, никому больше не позволять вломиться в него с грязными ботинками и сладкими ложными словами.
Я выключила воду, вытерла руки. Завтра предстоял новый день. Обычный, неидеальный, но наш. И этого было достаточно. Больше чем достаточно.