Добрый день дорогие друзья !
Некоторые мои рассказы длинноватые, Но делить их рука не поднимается ))
Поэтому читаем только если зацепило.
Часть первая. Серая мышь
Люська никогда не считала себя красивой. С детства ей твердили, что она обычная, ничем не выдающаяся серая мышь. А может, она сама так чувствовала и поэтому придумала эту теорию — кто теперь разберёт, где кончалась правда и начинались её собственные фантазии.
Она читала много и запоем. Библиотеку в селе Калиновка она прочитала ещё в школе — все триста сорок семь книг, включая справочник по агрономии и подшивку журнала «Работница» за 1987 год. Потом просто напрашивалась в частные библиотеки односельчан. Теодор Драйзер, Дарья Донцова, Черкасов и многие другие авторы смешались в её голове в единое целое — странный коктейль из американской мечты, иронических детективов и сибирской саги.
Она читала про Ассоль и представляла себя этой девушкой, ждущей алые паруса на берегу Азовского моря, куда однажды ездила с профсоюзной путёвкой. Джейн Эйр — и была ею, маленькой, незаметной, но с огромным сердцем. Анна Болейн без головы тоже примерялась, хотя сложно было представить себя без головы.
Но Люська всегда была главной героиней романа. Своего собственного, который она писала каждый день, просыпаясь в пять утра, чтобы успеть на смену в сельский магазин «Продукты».
Ей было сорок семь, когда это случилось.
Часть вторая. Божество из областного центра
Ефрем Аркадьевич Штильман появился в Калиновке случайно — его двоюродная тётка оставила ему в наследство полуразвалившийся дом на краю села. Он приехал оценить «актив», как он выражался, и решить, что с ним делать.
В магазин он зашёл за водой и хлебом.
Люська стояла за прилавком в синем фартуке, с карандашом за ухом, и читала «Грозовой перевал» — в пятнадцатый раз. Она подняла глаза и увидела его.
Высокий. Седеющие виски. Очки в тонкой оправе. Руки — длинные пальцы, ухоженные ногти. Руки человека, который никогда не копал картошку.
— Добрый день, — сказал он голосом, от которого у Люськи что-то оборвалось внутри. — У вас есть минеральная вода? Желательно без газа.
В Калиновке была вода. С газом. «Ессентуки» поддельные и «Буратино». Без газа не было ничего, кроме той, что текла из колонки на углу.
— Нету, — выдавила Люська и покраснела так, будто это была её личная вина.
Он улыбнулся. Господи, как он улыбнулся.
— Тогда с газом.
Она пробила чек трясущимися руками. Он заметил книгу.
— «Грозовой перевал»? — его брови поднялись. — Не ожидал встретить Эмили Бронте в... — он замялся, подбирая слово.
— В дыре? — подсказала Люська.
Он рассмеялся.
— Я хотел сказать «в таком живописном месте».
Они проговорили сорок минут. Очередь из двух бабок терпеливо ждала, потому что бабки тоже были не дуры и видели, что Люська впервые за двадцать лет работы в магазине разговаривает с мужчиной не о том, завезли ли гречку.
Часть третья. Переписка
Он уехал через три дня, но оставил номер телефона. «Для связи, — сказал он. — Вдруг решу продавать дом, нужен будет кто-то местный».
Люська хранила эту бумажку как величайшую драгоценность. Неделю она не решалась позвонить. Потом написала СМС — первую в своей жизни:
«Здраствуйте Ефрем Аркадьевич это Людмила из магазина. Как доехали?»
Ответ пришёл через час:
«Здравствуйте, Людмила! Доехал прекрасно. Спасибо, что написали. Как там мой дом — не развалился ещё окончательно?»
Так началась их переписка.
Сначала — раз в неделю. Потом — каждый день. Потом — по несколько раз в день. Люська научилась пользоваться WhatsApp, потом освоила голосовые сообщения, потом — видеозвонки.
Она писала ему:
«Ефрем, сегодня видела закат такой красоты, что вспомнила как вы говорили про импрессионистов. Жалко что не могу вам показать, фотография не передаёт»
Он отвечал:
«Людмила, вы удивительный человек. В вас есть то, чего я не встречал в женщинах своего круга — искренность. Настоящая, незамутнённая. Вы как родник»
Она перечитывала эти сообщения ночами. Она учила их наизусть. Она засыпала с телефоном в руках, прижимая его к груди, как прижимала когда-то в детстве любимую книгу.
«Ефрем, я сегодня прочитала Бунина, как вы советовали. Тёмные аллеи. Плакала весь вечер. Почему любовь всегда такая печальная?»
«Потому что настоящая любовь — это всегда потеря, Людмила. Мы теряем себя в другом человеке. И это прекрасно, и это страшно»
Он приезжал ещё дважды. Первый раз — якобы проверить дом. Они гуляли по берегу пруда, и он держал её за руку. Люська думала, что умрёт от счастья прямо там, среди камышей и лягушачьего хора.
Второй раз — на её день рождения. Он привёз ей собрание сочинений Бунина — настоящее, в твёрдых переплётах, пахнущее типографской краской и другой жизнью.
— Ефрем, — прошептала она, — зачем вам это? Зачем я вам?
Он снял очки, протёр их платком — жест, который она обожала — и сказал:
— Людмила, рядом с вами я чувствую себя живым. Вы понимаете? Не успешным стоматологом, не сыном профессора, не бывшим мужем Аллы Георгиевны. Просто живым человеком.
В ту ночь они впервые были вместе. В её маленьком доме, на скрипучей кровати, под иконой Николая Чудотворца, которую Люська забыла снять или завесить.
Она плакала потом. От счастья, от страха, от невозможности поверить, что это происходит с ней — серой мышью из Калиновки.
Часть четвёртая. Его правда
Ефрем Аркадьевич Штильман был человеком сложным.
Ему было пятьдесят четыре года. За плечами — два брака, оба неудачных. Первая жена, Алла Георгиевна, была пианисткой, женщиной нервной и требовательной. Она ушла к дирижёру, когда Ефрему было тридцать пять. Вторая, Марина, была его пациенткой — красивая, молодая, глупая. Этот брак продержался три года и закончился ничем: ни скандалов, ни страсти, просто тихое угасание.
После Марины Ефрем решил, что с него хватит. Он погрузился в работу, в книги, в одиночество, которое казалось ему комфортным.
А потом он встретил Люську.
Она поразила его. Не красотой — красоты в привычном понимании в ней не было. Но в ней было что-то, чего он не мог объяснить. Жадность к жизни. Способность восхищаться закатом так, будто она видит его впервые. Умение слушать — по-настоящему слушать, а не ждать своей очереди говорить.
Он писал ей:
«Людмила, вы знаете, что вы удивительная? Вы прочитали больше книг, чем половина моих коллег с высшим образованием. И вы понимаете их — не анализируете, а именно понимаете, сердцем»
Он не врал. Он действительно так думал. Но была и другая правда, которую он не писал.
Он боялся.
Боялся того, что скажут коллеги, если он приведёт в свою жизнь продавщицу из села. Боялся разницы в образовании, в культуре, в привычках. Боялся, что Люська не впишется в его мир — мир стоматологических конференций, театральных премьер и ужинов с разговорами о политике и искусстве.
Он любил её — по-своему, как умел. Но его любовь была трусливой.
Часть пятая. Разрыв
Всё закончилось в марте, через полтора года после их первой встречи.
Люська написала ему:
«Ефрем, я хочу приехать к тебе. Насовсем. Я продам дом, уволюсь из магазина. Меня ничего здесь не держит. Только ты»
Он не отвечал два дня.
Потом позвонил. Голос был чужой, официальный.
— Людмила, нам нужно поговорить.
Она уже знала. Она прочитала достаточно романов, чтобы узнать этот тон.
— Говори, — сказала она.
— Я не могу. Понимаешь? Не могу. Это невозможно. Мы слишком разные. У нас нет будущего. Я думал, что справлюсь, но...
— Но что?
— Мне предложили место в Германии. Клиника в Мюнхене. Я уезжаю через месяц.
Люська молчала.
— Ты замечательная, — продолжал он, и каждое слово было как удар. — Ты самая настоящая женщина из всех, кого я знал. Но я не могу взять тебя с собой. Это было бы нечестно. По отношению к тебе.
— Нечестно, — повторила она.
— Да. Ты заслуживаешь лучшего.
Она повесила трубку.
Потом она сидела на полу своей кухни и выла — как собака, как волчица, как женщина, у которой отняли последнюю надежду.
Часть шестая. Тёмные дни
Следующие полгода Люська помнила смутно.
Она ходила на работу. Пробивала чеки. Отвечала на вопросы покупателей. Улыбалась — механически, одними губами.
Ночами она перечитывала их переписку. Каждое сообщение. Каждое слово. Искала знаки — где она ошиблась? Что сделала не так? Почему он её бросил?
Она похудела на двенадцать килограммов. Перестала читать книги — впервые за сорок лет. Буквы расплывались перед глазами, а чужие истории любви причиняли физическую боль.
Соседка, баба Зина, сказала ей однажды:
— Люська, ты на себя посмотри. Ты ж как тень ходишь. Помрёшь скоро, если так дальше пойдёт.
Люська посмотрела на себя в зеркало. Увидела серое лицо, потухшие глаза, морщины, которых раньше не замечала.
«Серая мышь, — подумала она. — Была мышью, мышью и осталась. Зачем я вообще поверила, что могу быть кем-то другим?»
Часть седьмая. Курсы
Спасение пришло откуда не ждали.
Районная библиотека — та самая, которую Люська давно переросла — объявила набор на курсы «Саморазвитие и личностный рост». Бесплатно, по субботам, ведёт психолог из области.
Люська пошла от отчаяния. Ей нужно было хоть куда-то идти, хоть что-то делать, иначе она боялась, что однажды просто не встанет с кровати.
Психолога звали Нина Петровна. Ей было под шестьдесят, она была полной, громкой и абсолютно бесстрашной.
На первом занятии она сказала:
— Дорогие мои, забудьте всё, что вам говорили о том, какими вы должны быть. Вы уже есть. Вы уже достаточны. Вы уже заслуживаете любви — просто потому, что существуете.
Люська заплакала прямо там, в библиотеке, среди пыльных стеллажей и таких же потерянных женщин.
Курсы длились три месяца. Люська не пропустила ни одного занятия.
Она узнала слова, которых раньше не знала: «самооценка», «личные границы», «созависимость», «токсичные отношения».
Она поняла, что всю жизнь искала в книгах то, чего не находила в себе — право быть главной героиней. Но героиней не становятся, прочитав тысячу романов. Героиней становятся, проживая свою собственную жизнь.
Нина Петровна дала ей задание: написать письмо Ефрему. Не отправлять — просто написать. Выплеснуть всё, что накопилось.
Люська писала три дня. Исписала целую тетрадь.
«Ефрем, ты был для меня богом. Я поставила тебя на пьедестал и забыла, что я тоже человек. Я думала, что твоя любовь сделает меня ценной. Но я была ценной и без тебя. Я просто не знала этого.
Ты испугался. Я понимаю. Ты испугался моей любви, моей искренности, моей готовности отдать всё. Это было слишком для тебя. Ты привык к женщинам, которые играют в игры, а я не умела играть.
Я не жалею о том, что было между нами. Ты показал мне, что я способна любить. По-настоящему, до дна, до последней капли. Это дорогого стоит.
Но я больше не буду ждать алые паруса. Я сама построю свой корабль»
Она сожгла это письмо во дворе, под яблоней. Смотрела, как бумага превращается в пепел, и чувствовала, как что-то отпускает её — медленно, неохотно, но отпускает.
Часть восьмая. Возрождение
Прошёл год.
Люська изменилась. Не внешне — хотя и внешне тоже: она снова набрала вес, но теперь это был здоровый вес, вес женщины, которая ест, когда голодна, и спит, когда устала.
Она снова начала читать. Но теперь читала иначе — не чтобы сбежать от жизни, а чтобы лучше её понять.
Она записалась на заочные курсы библиотечного дела. В пятьдесят лет, да. Почему нет?
Она начала писать. Сначала — для себя, в тетрадку. Потом — в районную газету. Маленькие заметки о жизни села, о людях, о простых радостях. Редактор сказал, что у неё талант.
Она завела собаку — дворнягу по имени Грей, найденную у дороги. Грей был некрасивый, с разными ушами и вечно грустными глазами. Люська любила его отчаянно.
Она подружилась с женщинами с курсов. Они собирались по субботам — пили чай, разговаривали, поддерживали друг друга. Люська впервые в жизни поняла, что такое женская дружба.
Она простила себя. За то, что так долго считала себя серой мышью. За то, что искала подтверждения своей ценности в чужих глазах. За то, что отдала сердце человеку, который не был готов его принять.
Часть девятая. Письмо из Мюнхена
В октябре, через два года после разрыва, пришло письмо.
Настоящее, бумажное, в конверте с немецкими марками.
«Дорогая Людмила,
Я не знаю, прочитаешь ли ты это письмо. Может быть, выбросишь, не открывая. Я бы понял.
Я живу в Мюнхене уже полтора года. У меня хорошая работа, хорошая квартира, хорошая жизнь. Всё хорошо. И всё пусто.
Я думаю о тебе каждый день. Я вспоминаю, как мы гуляли у пруда. Как ты смеялась — искренне, всем телом. Как ты читала мне вслух Бунина, и твой голос дрожал на особенно красивых местах.
Я совершил ошибку. Самую большую ошибку в своей жизни. Я испугался. Испугался того, что подумают другие. Испугался выйти из своей зоны комфорта. Испугался настоящего чувства.
Здесь, в Германии, я понял кое-что важное. Все эти люди — коллеги, знакомые, соседи — они не знают меня. Они знают доктора Штильмана, успешного специалиста. Но меня — настоящего меня — знала только ты.
Я не прошу тебя простить меня. Я не прошу второго шанса. Я просто хочу, чтобы ты знала: ты была права. Во всём. Ты была готова отдать всё, а я струсил.
Если ты когда-нибудь захочешь поговорить — мой номер тот же.
Навсегда твой,
Ефрем»
Люська прочитала письмо трижды.
Она ждала этого момента два года. Мечтала о нём. Представляла, как он вернётся, как упадёт на колени, как будет молить о прощении.
Но теперь, когда это случилось, она не чувствовала того, что ожидала.
Не было торжества. Не было злорадства. Не было даже особой радости.
Была только тихая грусть — по тому, что могло бы быть, но не случилось.
Часть десятая. Ответ
Она думала неделю.
Потом села писать ответ.
«Дорогой Ефрем,
Спасибо за письмо. Я рада, что у тебя всё хорошо — пусть даже и пусто.
Я тоже думала о тебе. Много. Слишком много. Были времена, когда я думала, что не переживу эту боль. Но я пережила. И стала другой.
Ты пишешь, что совершил ошибку. Может быть. Но я тоже совершила ошибку — я сделала тебя центром своей вселенной. Я забыла, что у меня есть своя жизнь, свои мечты, своя ценность.
Теперь я это помню.
Я не сержусь на тебя, Ефрем. Правда. Ты дал мне много — больше, чем сам понимаешь. Ты показал мне, что я способна любить. И ты показал мне, что я способна пережить потерю этой любви.
Но вернуться к тому, что было — я не могу. Не потому что не простила. Простила. Просто я теперь другой человек. И мне нужен кто-то, кто полюбит эту новую меня. Или не нужен никто — это тоже вариант.
Я желаю тебе счастья. Настоящего, не «хорошего». Найди кого-то, кого ты не побоишься любить.
С теплом,
Людмила
P.S. Я больше не Люська. Я — Людмила»
Часть одиннадцатая. Его путь
Ефрем получил письмо в ноябре.
Он читал его, сидя у окна своей мюнхенской квартиры, глядя на серое немецкое небо.
Он плакал. Впервые за много лет — плакал, не стесняясь, не сдерживаясь.
Она была права. Во всём.
Он понял это только сейчас, когда было слишком поздно.
Следующие месяцы были для него временем переосмысления. Он тоже пошёл к психологу — здесь, в Германии, это было нормально и даже модно. Он разбирался в своих страхах, в своём снобизме, в своей неспособности принять любовь.
Он понял, что всю жизнь бежал от настоящих чувств. Прятался за статусом, образованием, интеллектом. Выбирал женщин, которых мог контролировать — или которые были заведомо «подходящими» по социальным меркам.
А когда встретил Людмилу — единственную, с которой мог быть настоящим — испугался именно этого. Настоящести.
Он не писал ей больше. Уважал её решение. Но он изменился — медленно, трудно, болезненно.
Через год он вернулся в Россию. Не в Калиновку — он не имел права туда возвращаться. Но в свой город, к своей практике, к своей жизни.
Он стал другим врачом. Более внимательным, более человечным. Пациенты это чувствовали.
Он стал другим человеком. Более открытым, более честным с собой.
Он так и не женился больше. Но у него появились друзья — настоящие, не статусные. И он научился быть счастливым в одиночестве — не пустом, а наполненном.
Часть двенадцатая. Пять лет спустя
Людмиле было пятьдесят три года, когда она стала заведующей сельской библиотекой.
Той самой библиотекой, которую она прочитала ещё в школе. Теперь она её возглавляла.
Она превратила это место в культурный центр села. Литературные вечера, детские кружки, встречи с писателями из области. Люди приезжали из соседних сёл — посмотреть, что за чудо происходит в Калиновке.
Её рассказы печатали в областных журналах. Небольшие, тихие истории о простых людях. Критики писали, что в них есть «щемящая подлинность».
Грей состарился и умер у неё на руках, тихо, во сне. Она похоронила его под яблоней и завела двух котов — рыжего и чёрного, которые ненавидели друг друга, но не могли жить порознь.
Она так и не вышла замуж. Были мужчины — хорошие, добрые, готовые на отношения. Но она не хотела. Не из страха, не из обиды — просто ей было хорошо одной.
Она научилась тому, чему не учат в книгах: быть главной героиней своей жизни — не значит найти принца. Это значит — найти себя.
Эпилог. Встреча
Они встретились случайно, через семь лет после расставания.
Конференция по библиотечному делу в областном центре. Людмила выступала с докладом о работе с читателями в сельской местности.
Ефрем сидел в зале.
Он приехал на стоматологический конгресс в соседнем здании, но увидел афишу с её именем и фотографией — и не смог пройти мимо.
Она изменилась. Поседела, располнела, но в глазах появилось что-то, чего раньше не было. Спокойствие. Сила. Свет.
После доклада он подошёл к ней.
— Здравствуй, Людмила.
Она обернулась. Узнала. Улыбнулась — спокойно, без надрыва.
— Здравствуй, Ефрем.
Они пили кофе в буфете конференц-центра. Разговаривали — о жизни, о работе, о книгах. Как старые друзья, которые давно не виделись.
— Ты счастлива? — спросил он.
Она подумала.
— Да. По-настоящему. А ты?
— Учусь, — ответил он честно. — Медленно, но учусь.
Она кивнула.
— Это главное.
Они попрощались у входа. Он хотел сказать что-то ещё — может быть, попросить о встрече, о шансе, о чём-то. Но посмотрел в её глаза и понял: не нужно.
Она нашла свой путь. Без него.
И это было правильно.
Последняя страница
Людмила вернулась в Калиновку вечерним автобусом.
Дома её ждали коты, недочитанная книга и тетрадь с новым рассказом.
Она заварила чай, села у окна, посмотрела на звёзды.
Вспомнила девочку, которая когда-то мечтала об алых парусах. Вспомнила женщину, которая чуть не умерла от любви. Вспомнила себя — разную, во все времена.
«Я прожила хорошую жизнь, — подумала она. — Не ту, о которой мечтала. Но хорошую. Свою».
Она открыла тетрадь и начала писать:
«Люська никогда не считала себя красивой...»
Нет. Она зачеркнула.
«Людмила не сразу поняла, что она красивая. Ей понадобилось полжизни, чтобы увидеть это. Но когда она наконец увидела — она уже никогда не забывала»
Она улыбнулась и продолжила писать.
За окном светили звёзды. Коты мурлыкали. Жизнь продолжалась.
И это была хорошая жизнь.
КОНЕЦ
🌹🙏❤️😀🔔👍✍️