— Наташенька, ты где? Уже дома? — голос свекрови в трубке звучал до странности бодро.
Наташа сбросила сумку на пол в прихожей и прислонилась к стене. Ноги гудели после восьмичасовой смены на кассе так, что хотелось просто рухнуть на диван и не шевелиться.
— Только вошла, Татьяна Егоровна.
— Вот и хорошо. Слушай меня внимательно. Я вам список продуктов отправила, которые мне на Новый год нужны. Праздновать будем у вас, как договаривались. Все должно быть на столе, я уже Вере с Игорем сказала, что в этом году у вас соберемся.
Наташа молча скинула туфли. Пальцы ныли — целый день на ногах, касса зависала три раза, очередь была до самого выхода. Покупатели нервничали, ругались, один мужик даже начальника вызывал.
— Татьяна Егоровна, а может...
— Все, дочка, я освобождаю трубку, мне еще на складе документы подписывать. Смотри список, закупайтесь. До встречи!
Гудки.
Наташа медленно прошла на кухню. Леша сидел за столом, уткнувшись в телефон. Он вернулся из рейса в Тулу еще утром, но вид у него был усталый — за три дня на трассе лицо осунулось, под глазами залегли тени.
— Мать звонила? — спросил он, не поднимая головы.
— Угу. Список продуктов прислала на Новый год.
— Ну и что там?
Наташа открыла мессенджер. Сообщение от Татьяны Егоровны пришло пять минут назад — длинное, аккуратно оформленное списком. Она начала читать и почувствовала, как внутри что-то холодеет.
Хамон иберико — 1 кг.
Устрицы свежие — 12 штук.
Королевские креветки — 2 кг.
Сыр дорблю — 300 г.
Сыр камамбер — 300 г.
Трюфельное масло — 100 мл.
Филе дорадо — 2 шт.
Элитный чай "Золотой дракон" — 100 г.
Французское шампанское "Моэт" — 2 бутылки.
И еще, еще, еще. Список шел дальше — артишоки, авокадо какого-то редкого сорта, паштет из оленины, вяленые томаты в оливковом масле.
Наташа посчитала в уме и ощутила, как к горлу подкатывает тошнота.
— Леш, — тихо позвала она.
— М?
— Посмотри.
Он взял у нее телефон, пробежался глазами по списку. Лицо вытянулось.
— Это... это сколько стоит?
— Тысяч тридцать пять. Может, сорок.
Леша резко встал, прошелся по кухне. Вернулся к столу, снова посмотрел в телефон, будто надеялся, что цифры изменились.
— Наташ, это какая-то ошибка. Мать не может такого требовать.
— Может, — Наташа присела на стул, сняла резинку с волос, помассировала виски. — Позвони ей.
Леша набрал номер. Наташа слышала, как на том конце взяли трубку, услышала бодрый голос свекрови:
— Алеша! Ну что, получили список?
— Мам, это слишком дорого, — Леша говорил осторожно, подбирая слова. — Мы столько не потянем.
Голос Татьяны Егоровны сразу изменился — стал холодным, режущим:
— То есть как не потянете? Я всю жизнь в тебя вкладывалась, отказывала себе во всем. Теперь не можешь матери нормальный праздник устроить? Или это твоя жена жадничает?
— Мам, при чем тут Наташа? Просто у нас сейчас денег не так много, понимаешь? Ипотека, кредит за холодильник...
— У Веры с Игорем будут деньги на дорогу из Воронежа, а вы на продукты найти не можете? — голос свекрови повысился. — Мне стыдно за тебя, Алексей! Ты же мужчина, глава семьи!
— Мам...
— Все, я больше ничего не хочу слышать. Жду вас тридцать первого к пяти вечера. С нормальным столом!
Гудки.
Леша опустился на стул, положил телефон на стол. Наташа смотрела на него и чувствовала, как внутри нарастает какое-то глухое раздражение.
— И что теперь? — спросила она.
— Не знаю.
— Леш, мы с тобой вместе зарабатываем восемьдесят тысяч. Из них двадцать восемь уходит на ипотеку. Коммуналка — пять. Кредит — четыре. Бензин для твоей машины — восемь. На жизнь остается тысяч тридцать пять. Как мы купим продуктов на сорок тысяч?
Леша молчал, вертел в руках телефон.
— Можем взять из той заначки, — сказал он наконец. — У нас же двадцать тысяч отложено.
— На ремонт машины! Леш, у тебя подвеска стучит второй месяц!
— Ну потерплю еще. До весны доедет.
Наташа встала, подошла к окну. За стеклом темнело — декабрьский вечер наступал рано. Двадцатое число. До Нового года оставалось десять дней.
— А может, купим не все? — предложила она, поворачиваясь к мужу. — Ну, что-то заменим? Вместо хамона возьмем нормальную хорошую ветчину. Вместо устриц — красную икру. Вместо королевских креветок...
— Мать заметит, — перебил Леша. — Она же все подписала в списке. Конкретные марки, конкретные названия.
— Тогда что делать?
Леша посмотрел на нее, и Наташа вдруг увидела в его глазах что-то похожее на мольбу.
— Наташ, ну пожалуйста. Давай как-нибудь выкрутимся. Ну один раз. Это же моя мать.
— А я кто? — вырвалось у нее.
Он моргнул, не понял.
— Я кто, Леш? Я тоже твоя семья, или как?
— Ну ты-то при чем...
— При том! — Наташа почувствовала, как голос срывается на крик, и заставила себя говорить тише. — При том, что я тоже хочу нормально жить. Покупать себе приличную одежду, а не ходить в одной и той же куртке четвертый год. Съездить куда-нибудь летом, а не сидеть в душной квартире, потому что все деньги ушли на ипотеку и на подарки твоей матери!
Леша побледнел.
— Наташ, ты о чем? При чем тут мать?
— При том, что в марте мы покупали ей новый телефон за двадцать пять тысяч. В июне — путевку в санаторий за тридцать. В сентябре...
— Хватит! — Леша встал, резко отодвинув стул. — Это моя мать, понимаешь? Моя! Я обязан о ней заботиться!
— А обо мне?
Повисла тишина. Леша стоял посреди кухни, красный, с сжатыми кулаками. Наташа смотрела на него и вдруг поняла — он не ответит. Не сейчас. Не так, как ей нужно.
— Я устал, — сказал он тихо. — Завтра в шесть утра выезжать в Калугу. Пойду посплю.
Он вышел из кухни. Наташа осталась одна.
Она снова открыла список на телефоне. Устрицы. Хамон. Трюфельное масло. Все то, что они с Лешей никогда себе не покупали. Что видели только на полках дорогого супермаркета, куда заходили иногда из любопытства — посмотреть, как живут другие люди.
Наташа вспомнила, как в прошлом месяце стояла у мясного отдела в своем магазине и думала — взять курицу или индейку. Индейка была всего на пятьдесят рублей дороже, но эти пятьдесят рублей имели значение. Они всегда имели значение.
А Татьяна Егоровна требовала хамон за три с половиной тысячи за килограмм.
Телефон завибрировал. Сообщение от свекрови: "Наташенька, я тут подумала. Добавь еще в список фуа-гра. Игорь очень любит."
Наташа посмотрела на экран. Потом медленно положила телефон на стол и закрыла лицо руками.
***
Утром Леша уехал рано, еще затемно. Наташа проводила его молча — они после вчерашнего не разговаривали. Он только коротко кинул "пока" и вышел за дверь.
На работу Наташа шла пешком — экономили на бензине, да и магазин был недалеко, двадцать минут ходьбы. Декабрьское утро выдалось морозным, снег скрипел под ногами. Наташа шла и думала про список. Про хамон. Про то, как Леша вчера ушел спать, не закончив разговор.
— Привет, землячка! — Валя уже сидела на своей кассе, когда Наташа пришла. — Че такая кислая?
Валентина работала в магазине уже лет пятнадцать, знала тут каждый угол. Ей было тридцать пять, после развода она одна растила дочку-девятиклассницу. Говорила всегда прямо, без обиняков, и именно поэтому Наташа ей доверяла.
— Свекровь список прислала, — Наташа включила кассу, разложила мелочь в лотке. — На Новый год.
— Ну и че?
— Там продуктов на сорок тысяч.
Валя присвистнула.
— Ничего себе аппетиты у мамочки. А че там, золотые яйца с бриллиантами?
— Хамон, устрицы, французское шампанское... — Наташа открыла телефон, показала список.
Валя пробежалась глазами, покачала головой.
— Наташ, ты это... ты же не собираешься покупать?
— Не знаю. Леша хочет.
— А ты?
Наташа пожала плечами. Первые покупатели уже подходили к кассам — магазин открылся.
Они проработали до обеда молча, было некогда разговаривать. Очереди шли одна за одной — предновогодняя суета, все закупаются. Наташа пробивала товары на автомате, улыбалась покупателям, желала хорошего дня. Но мысли крутились вокруг одного.
В обеденный перерыв они с Валей сидели в подсобке. Наташа достала контейнер с едой — гречка с сосиской.
— Слушай, — Валя открыла свой судок, — а может, ты с Лешкой поговоришь нормально? Объяснишь, что денег нет?
— Говорила. Он сказал, что возьмем из заначки на ремонт машины.
— Охренеть.
— Вот и я про то же.
Валя помолчала, потом спросила:
— А че свекровь-то такая борзая? Она что, не в курсе, сколько вы зарабатываете?
— В курсе. Просто ей все равно.
— Да ладно.
— Точно говорю. У нее такая позиция — я мать, я родила, вырастила, теперь вы мне должны. И Леша в это верит.
Валя задумчиво жевала. Потом сказала:
— Наташ, я те как бывшая жена скажу. Если ты сейчас прогнешься, потом еще хуже будет. Свекрухи такие — им палец дай, руку откусят.
— Я и так семь лет прогибаюсь.
— Ну вот видишь. И че, лучше стало?
Наташа молчала. Валя была права. За семь лет брака Татьяна Егоровна ни разу не смягчилась. Наоборот — требований становилось все больше. То ей на день рождения нужен дорогой подарок. То на восьмое марта — поездка в санаторий. То просто так — новый телефон, потому что старый "уже совсем никуда не годится".
И Леша каждый раз соглашался. Брал подработки, занимал у начальника, лез в долги. Но соглашался.
— Я устала, Валь, — тихо сказала Наташа. — Так устала, что сил нет.
— Так откажи.
— Как? Это же мать Леши. Если я откажу, он...
— Че он? Разведется? — Валя усмехнулась. — Да не разведется. Такие не разводятся. Они ноют, жалуются, но не уходят.
— Ты циничная.
— Я правду говорю. Наташ, сколько можно? Седьмой год ты под ней ходишь на цыпочках. Работаешь как ломовая лошадь. И что взамен? Она тебя хоть раз похвалила? Спасибо сказала?
Наташа вспомнила прошлый Новый год. Они тогда тоже праздновали у них дома. Наташа готовила три дня — салаты, закуски, горячее. Татьяна Егоровна пришла, оглядела стол и первым делом спросила: "А почему красной икры так мало? Ты что, пожадничала?"
— Никогда, — ответила Наташа. — Ни разу спасибо не сказала.
— Ну вот. А ты все равно прыгаешь. Зачем?
— Не знаю. Наверное, надеялась, что когда-нибудь она меня примет.
— Не примет, — жестко сказала Валя. — Такие не принимают. Для нее ты всегда будешь недостаточно хороша. Потому что у сына должна быть жена-идеал. А идеала не существует.
Перерыв закончился. Они вернулись к кассам. Наташа весь остаток дня думала о разговоре. Валя была права. Татьяна Егоровна никогда ее не примет. Сколько ни старайся.
Вечером, когда смена закончилась, Наташа задержалась в магазине. Прошлась по отделам, посмотрела цены. Остановилась у деликатесов.
Хамон иберико — 3400 рублей за килограмм. Она взяла упаковку в руки, повертела. Тонкие розовые ломтики за пленкой. Наташа попыталась представить, какой он на вкус. Наверное, вкусный. Раз такой дорогой.
Положила обратно на полку.
Королевские креветки — 2600 за килограмм. Устрицы — 350 рублей штука. Французское шампанское — 3500 за бутылку.
Наташа считала в уме. С учетом всех позиций из списка выходило тридцать восемь тысяч. Если добавить фуа-гра, которую свекровь дописала вчера, — все сорок пять.
Она вышла из магазина и поймала себя на мысли: за эти деньги можно было купить себе нормальную зимнюю куртку. Или съездить с Лешей на выходные в соседний город, остановиться в гостинице, просто отдохнуть вдвоем. Они не были никуда вдвоем с медового месяца. Семь лет назад.
Дома Леши еще не было — рейс задержался. Наташа разогрела вчерашний суп, поела. Помыла посуду. Села на диван, уткнулась в телефон.
Сообщение от Татьяны Егоровны: "Наташа, а ты закупаться когда собираешься? Тянуть не надо, свежие продукты быстро разбирают."
Наташа смотрела на экран и чувствовала, как внутри закипает. Просто закипает, как вода в чайнике.
Она набрала ответ: "Татьяна Егоровна, давайте обсудим список. Может, что-то заменим?"
Ответ пришел мгновенно: "Заменим? На что? Я специально подбирала продукты, чтобы стол был достойным. Или ты считаешь, что можно обойтись дешевкой?"
Наташа глубоко вдохнула. Выдохнула. Написала: "Просто это очень дорого для нас."
"Дорого? Алексей хорошо зарабатывает. И ты работаешь. Куда вы деньги деваете?"
Наташа почувствовала, как руки начинают дрожать.
"На жизнь. На ипотеку. На кредиты."
"Ну так живите по средствам. Экономьте на чем-то другом. Новый год раз в году."
Наташа не ответила. Просто выключила телефон и бросила на диван.
Леша вернулся поздно, за полночь. Усталый, измотанный. Снял куртку, прошел в ванную. Наташа лежала в кровати, не спала.
— Наташ, ты не спишь? — он присел на край кровати.
— Не сплю.
— Я с Николай Семенычем поговорил. Он согласился дать мне аванс. Пять тысяч.
Наташа промолчала.
— Наташ, ну что молчишь?
— А что говорить, Леш? Ты все уже решил.
— Я не решил. Я просто... — он запнулся. — Это же моя мать. Я не могу ей отказать.
— А мне можешь.
— При чем тут ты?
Наташа села, включила ночник. Посмотрела мужу в глаза.
— Леш, мы с тобой семь лет живем. За эти семь лет твоя мать ни разу — слышишь, ни разу! — не поинтересовалась, как у меня дела. Не спросила, не тяжело ли мне. Не поблагодарила за подарки, за праздники, за то, что я стараюсь ей угодить.
— Наташ...
— Подожди. Я не закончила. За эти семь лет она ни разу не пришла к нам просто так, чтобы посидеть, поговорить. Она приходит только когда ей что-то нужно. Деньги. Помощь. Внимание. И ты каждый раз бросаешь все и бежишь. А я? Я где-то сбоку. Как прислуга, которая должна обеспечить, приготовить, убрать.
Леша молчал. Лицо у него было несчастное, виноватое.
— Она просто такая, — сказал он наконец. — Она не умеет по-другому.
— А ты умеешь? Сказать ей нет?
Молчание.
— Не умеешь, — ответила сама себе Наташа. — И знаешь что, Леш? Я устала. Я больше не хочу жить так, чтобы все вертелось вокруг твоей матери. Я тоже человек. У меня тоже есть желания, потребности.
— Наташ, я понимаю, но...
— Ничего ты не понимаешь! — она сорвалась на крик. — Если бы понимал, ты бы не взял аванс у начальника! Ты бы позвонил матери и сказал: мам, извини, но у нас нет таких денег. Мы купим хорошие продукты, но в рамках нашего бюджета. Вот что ты бы сделал, если бы понимал!
Леша встал, отошел к окну.
— Она меня не простит, — сказал он тихо.
— А меня ты прощаешь?
Он обернулся, непонимающе посмотрел на нее.
— За что?
— За то, что я не дорадо покупаю, а обычную рыбу. За то, что у меня нет денег на хамон. За то, что я обычная кассирша, а не кто-то там поважнее.
— Наташ, я никогда так не думал!
— Но ты позволяешь матери так думать. А это то же самое.
Леша ничего не ответил. Постоял у окна, потом молча вышел из комнаты. Наташа услышала, как он устраивается на диване в гостиной.
Она легла обратно, натянула одеяло на голову. И заплакала. Тихо, чтобы он не услышал.
***
Двадцать третьего декабря Наташа проснулась с четким пониманием — надо решать. До Нового года оставалось восемь дней, а список Татьяны Егоровны лежал мертвым грузом на совести.
Леша уехал в рейс еще вчера вечером, вернется только завтра. Они после той ночной ссоры почти не разговаривали — он избегал ее взгляда, она молчала. Все висело в воздухе, давило, не давало дышать.
На работе было безумие. Очереди до выхода, покупатели нервные, требовательные. Кто-то ругался из-за цен, кто-то из-за того, что нет нужного товара. Наташа пробивала, пробивала, пробивала. Руки двигались автоматически.
В обед Валя затащила ее в подсобку.
— Ну че, решила?
— Нет.
— Наташ, ты понимаешь, что осталось восемь дней?
— Понимаю.
— И че будешь делать?
Наташа достала телефон, открыла тот самый список. Смотрела на него и чувствовала, как внутри что-то сжимается.
— Не знаю, Валь. Честно — не знаю.
— А хочешь, я тебе скажу, что будет? — Валя наклонилась ближе. — Ты купишь все из этого списка. Потратишь последние деньги. Твоя свекровь придет, съест все, не скажет спасибо и найдет, к чему придраться. А ты будешь сидеть и думать, зачем ты это сделала.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я сама через это прошла. С бывшим мужем. Его мать тоже любила покомандовать. Я семь лет прогибалась, думала — ну вот, еще немного, и она меня полюбит. Не полюбила. Зато когда мы развелись, она всем рассказывала, какая я плохая жена.
Наташа молчала. Валя вздохнула.
— Наташ, я не говорю — разводись. Я говорю — защищайся. Потому что если ты не защитишь себя, никто не защитит.
После работы Наташа зашла в тот самый дорогой супермаркет, где продавались все позиции из списка. Просто зашла — посмотреть, прикинуть.
Хамон лежал в холодильной витрине, красиво упакованный. Рядом — устрицы на льду, французские сыры, трюфельное масло в изящных бутылочках. Наташа медленно шла вдоль витрины и думала — для кого это все? Кто покупает такую еду?
Мимо прошла женщина в дорогой шубе. Взяла хамон, не глядя на цену. Положила в корзину королевские креветки, три вида сыра, шампанское. У кассы расплатилась картой, даже не посмотрела на чек.
Наташа вышла из магазина с пустыми руками. Села в автобус, поехала домой. Смотрела в окно на вечерний город — гирлянды, иллюминация, праздничная суета. Люди шли с пакетами, улыбались, смеялись.
А у нее внутри была пустота.
Дома на столе лежала записка от Леши: "Наташ, я в Смоленск. Вернусь завтра к вечеру. Прости за все. Л."
Наташа скомкала записку, бросила в мусорное ведро. Села на диван, обхватила колени руками.
Телефон завибрировал. Сообщение от Татьяны Егоровны: "Наташенька, я тут еще подумала. Добавь в список хорошее красное вино к мясу. И икру черную, грамм двести. Список обновленный отправляю."
Наташа открыла новый список. Еще плюс восемь тысяч.
Она посмотрела на цифры и вдруг засмеялась. Тихо, почти беззвучно. Потому что это было так абсурдно, что хотелось либо смеяться, либо плакать.
Восемь тысяч. Это две ее зарплаты в придачу к тем сорока, что уже были в списке.
Наташа написала: "Татьяна Егоровна, мы не можем себе это позволить."
Ответ пришел через минуту: "Можете, если захотите. Просто не надо на ерунду тратиться."
"На какую ерунду?"
"Ну не знаю. На одежду какую-нибудь. На развлечения. Приоритеты надо правильно расставлять."
Наташа медленно выдохнула. Потом написала: "Хорошо."
И выключила телефон.
Двадцать четвертого декабря она пришла в магазин и сделала то, о чем думала последние два дня. Купила продукты. Но не из списка Татьяны Егоровны.
Взяла хорошую курицу — большую, свежую. Семгу — не дорадо, но приличную, красивую. Креветки — не королевские, а обычные крупные. Сыр — не французский, а местный, но качественный. Овощи, фрукты, икру красную. Игристое вино — российское, но хорошей марки.
Все продукты были качественными. Свежими. Достойными праздничного стола. Но доступными.
На кассе пробила чек — двенадцать тысяч четыреста рублей. Это было много для их бюджета, но не критично. Они могли себе это позволить без ущерба для жизни.
Валя, которая стояла на соседней кассе, посмотрела на ее пакеты и кивнула с одобрением.
— Правильно делаешь.
— Не знаю, правильно ли.
— Правильно. Поверь мне.
Дома Наташа разложила все в холодильник. Красиво, аккуратно. Посмотрела на полки — вот курица, вот рыба, вот креветки. Все хорошее. Все то, что они с Лешей могли купить без последствий.
Вечером вернулся Леша. Зашел на кухню, открыл холодильник. Застыл.
— Наташ, это не то, что мама просила.
— Знаю.
— Но она же...
— Леш, — Наташа повернулась к нему, — это то, что мы можем купить. Хорошие, качественные продукты. На наши деньги.
Он смотрел на нее, бледный.
— Мама не поймет.
— Возможно.
— Она будет...
— Что? Ругаться? Так пусть ругается. Я все равно больше не буду.
— Не будешь чего?
— Покупать то, что нам не по карману. Притворяться, что у нас есть деньги, которых нет. Жить ради одобрения твоей матери.
Леша сел на стул, опустил голову.
— Наташ, ты меня ставишь в ужасное положение.
— А ты меня?
Он поднял глаза. В них была боль, растерянность.
— Я не хочу выбирать между вами.
— А я не заставляю выбирать, — Наташа присела рядом. — Леш, я не прошу тебя отречься от матери. Я прошу тебя быть со мной. Со своей женой. Защитить меня, когда она нападает. Поддержать, когда мне тяжело. Понять, что у нас с тобой своя жизнь, свои возможности.
— Но это моя мать...
— И это твоя жена, — Наташа взяла его за руку. — Леш, посмотри на меня. Я семь лет пытаюсь быть хорошей для твоей матери. Семь лет покупаю ей подарки на последние деньги, готовлю то, что она любит, терпю ее замечания. И что? Она хоть раз меня похвалила? Хоть раз сказала спасибо?
Леша молчал.
— Никогда, — ответила сама себе Наташа. — Потому что ей не нужна хорошая невестка. Ей нужна послушная. А я больше не могу быть послушной. Понимаешь?
Он смотрел на нее долго. Потом кивнул. Медленно, неуверенно.
— Понимаю.
— Правда?
— Правда, — он сжал ее ладонь. — Наташ, мне просто... Мне страшно. Я не знаю, как с ней разговаривать. Она всегда была такой. Сильной, требовательной. И я привык подчиняться.
— Тебе тридцать четыре, Леш. Ты взрослый мужчина. У тебя жена, своя квартира, своя жизнь.
— Знаю, — он криво усмехнулся. — Звучит правильно. Но на деле...
— На деле что?
— На деле я боюсь ее расстроить.
Наташа обняла его. Он уткнулся лицом ей в плечо.
— Я постараюсь, — пробормотал он. — Честно. Постараюсь быть... другим.
Она гладила его по голове и думала — а хватит ли у него сил? Хватит ли у них обоих?
Тридцать первого декабря Наташа встала рано. Начала готовить — резала салаты, мариновала рыбу, запекала курицу. Леша помогал — чистил овощи, накрывал стол.
Они работали молча, но это была не напряженная тишина, а какая-то понимающая. Будто оба знали, что вечером будет буря, и готовились к ней.
В четыре пришло сообщение от Татьяны Егоровны: "Мы выезжаем. Будем к пяти."
В пять ноль-ноль раздался звонок в дверь. Леша открыл. На пороге стояла Татьяна Егоровна в новой дубленке, рядом — Вера с Игорем. Вера выглядела усталой после дороги, Игорь — сонным.
— Здравствуйте, — Вера обняла Наташу. — Как дела?
— Нормально.
Татьяна Егоровна прошла в квартиру, сняла дубленку, оглядела прихожую. Лицо у нее было строгое, непроницаемое.
— Ну что, стол готов?
— Готов, — ответила Наташа.
Они прошли на кухню. Татьяна Егоровна остановилась у стола, медленно повела взглядом по блюдам. Салаты, курица, рыба, креветки, нарезка из сыра и колбасы. Все красиво выложено, украшено.
Но не то, что она просила.
— Где устрицы? — голос свекрови был ровным, холодным.
— Не было в магазине, — соврал Леша.
— А хамон?
— Тоже не было.
Татьяна Егоровна повернулась к Наташе.
— Ты работаешь в магазине. Могла заказать.
Наташа встретила ее взгляд.
— Могла.
— И?
— Не стала.
Повисла тишина. Вера и Игорь переглянулись. Леша побледнел.
— То есть ты намеренно... — Татьяна Егоровна медленно проговаривала каждое слово.
— Я купила то, что мы можем себе позволить, — Наташа говорила спокойно, хотя сердце колотилось где-то в горле. — Хорошие, свежие продукты. На наши деньги.
Лицо свекрови налилось краской.
— Я просила конкретные продукты! Я хотела достойно встретить праздник!
— Мы встретим его достойно. С тем, что есть.
— Это не то, что я просила!
— Татьяна Егоровна, — Наташа сделала глубокий вдох, — в вашем списке было продуктов на сорок пять тысяч рублей. Это больше половины нашего месячного дохода. Мы не можем себе это позволить.
— НЕ МОЖЕТЕ?! — голос свекрови сорвался на крик. — А на что вы можете? На что вы деньги тратите?
— На жизнь. На ипотеку, которая съедает почти треть зарплаты. На коммунальные. На кредиты. На бензин для машины, которая еле держится. На еду, которую мы едим каждый день.
— Еду?! Вы же в магазине работаете, у вас же скидки!
— Скидки не делают хамон дешевле, — Наташа почувствовала, как голос становится тверже. — И не превращают нашу зарплату в достаточную для таких покупок.
Татьяна Егоровна повернулась к Леше.
— Алексей! Ты слышишь, как она со мной разговаривает?
Леша стоял посреди кухни, красный. Наташа видела, как он мучается, как ищет слова.
— Мам, — он заговорил наконец, тихо, — Наташа права. У нас правда не было денег на все из списка.
— КАК НЕ БЫЛО?! — Татьяна Егоровна развернулась к нему. — Ты же зарабатываешь! Водители сейчас хорошо получают!
— Я получаю шестьдесят тысяч, мам. Это не так много, как ты думаешь.
— А она? — свекровь ткнула пальцем в сторону Наташи. — Она тоже работает!
— Двадцать тысяч в месяц, — спокойно сказала Наташа. — Я кассир, Татьяна Егоровна. Не директор магазина.
— Потому что ты не умеешь деньги зарабатывать! — выпалила свекровь. — Я всегда знала, что ты не пара моему сыну! Он мог жениться на Свете Дроздовой, помнишь такую, Алексей? У ее отца свой бизнес! Они в двухэтажном доме живут! А ты кто? Кассирша!
— Мам, прекрати, — Леша дернулся.
Но Татьяна Егоровна не останавливалась:
— Я тебе говорила тогда — не женись на ней! Она из обычной семьи, без связей, без перспектив! Но ты не послушал! И вот результат — живете в однушке, денег ни на что не хватает!
— Мам! — Вера встала. — Хватит уже!
— Не лезь, Вера! Это не твое дело!
— Еще как мое! — Вера подошла ближе, посмотрела матери в глаза. — Ты и меня так же доставала. Помнишь? Когда я с Игорем встречалась, ты говорила, что он не подходит. Что его родители простые люди. Что у них нет ничего. И я тебя слушала, переживала. Пока Игорь не сказал — или едем в другой город, или расстаемся. И я выбрала его. Потому что поняла — с тобой никогда не будет достаточно хорошо.
Татьяна Егоровна побледнела.
— Как ты можешь... Я твоя мать!
— Именно поэтому я должна сказать правду, — Вера говорила твердо. — Ты требуешь от нас невозможного. Всегда требовала. И когда мы не дотягиваем до твоих стандартов, ты нападаешь. Унижаешь. Делаешь виноватыми.
— Вера, не надо, — тихо попросил Игорь.
— Надо, — она покачала головой. — Мам, Наташа семь лет старалась тебе угодить. Покупала подарки, готовила, терпела твои замечания. Она хорошая жена для Леши. Но ты этого не видишь. Потому что для тебя никто не будет достаточно хорош.
— Это неправда!
— Правда. И ты сама это знаешь.
Татьяна Егоровна схватила сумку.
— Я не останусь в доме, где меня не уважают! Алексей, пошли!
Леша стоял не двигаясь. Наташа видела, как у него дрожат руки. Как он борется с собой.
— Алексей! — голос свекрови звучал требовательно. — Я жду!
— Мам, — Леша наконец поднял голову, — останься. Пожалуйста. Мы все равно можем хорошо встретить праздник. Просто с другими продуктами.
— С ДРУГИМИ?! Ты на ее стороне?
Леша помолчал. Потом кивнул.
— Да. Я на стороне своей жены.
Лицо Татьяны Егоровны исказилось. Она смотрела на сына долгим взглядом, потом медленно произнесла:
— Значит, ты выбрал ее. Чужую женщину вместо матери.
— Я выбрал свою семью, — тихо сказал Леша.
Свекровь натянула дубленку. Руки у нее дрожали.
— Хорошо. Запомните этот момент. Запомните, как вы меня унизили.
Она вышла из квартиры. Хлопнула дверь так, что задребезжали стекла.
Все молчали. Вера первой нарушила тишину:
— Господи. Ну вот и случилось то, что должно было случиться давно.
Игорь открыл сумку, достал бутылку того самого недорогого игристого, которое купила Наташа.
— Давайте хоть выпьем.
Он разлил по бокалам. Они пили молча. Леша смотрел в стол, лицо у него было несчастное.
— Она не простит, — сказал он наконец.
— Знаю, — ответила Наташа.
— Мне придется к ней ехать. Разговаривать.
— Езжай.
Он посмотрел на нее.
— Наташ, ты... ты не пожалеешь?
— О чем?
— Что так получилось.
Наташа подумала. Внутри было странное чувство — не облегчение, не радость. Просто какая-то тихая уверенность.
— Нет, Леш. Не пожалею. Потому что я сказала правду. И не сломалась.
Леша встал, надел куртку.
— Я съезжу к ней. Попробую объяснить.
— Хорошо.
Он ушел. Вера, Игорь и Наташа остались втроем на кухне. За окном уже темнело, где-то вдалеке началась стрельба петард — соседи не дожидались полуночи.
— Ты молодец, — сказала Вера. — Правда.
— Не знаю, — Наташа пожала плечами. — Может, надо было по-другому.
— По-другому не получилось бы. С ней вообще никак по-другому не получается.
Игорь молча наливал еще. Они сидели, пили, почти не разговаривали.
Леша вернулся в половине двенадцатого. Лицо у него было серым. Он сел за стол, взял бокал.
— Ну что? — спросила Вера.
— Сказала, что я ее предал. Что выбрал чужого человека вместо родной матери. Что она меня вырастила одна, отказывала себе во всем, а я теперь...
Он не договорил.
Наташа посмотрела на мужа. Он выглядел разбитым, опустошенным. Ей было его жалко. Но при этом она чувствовала — она все сделала правильно. Наконец-то.
— Леш, — она взяла его за руку, — я не прошу тебя разрывать отношения с матерью. Просто давай жить по нашим возможностям. Не брать на себя то, что нам не по силам.
Он кивнул, не глядя на нее.
За окном начали бить куранты. Двенадцать ударов. Новый год.
Вера встала, обняла Наташу.
— С Новым годом. Держись.
— Спасибо.
Игорь чокнулся с Лешей. Они выпили молча.
На столе стояла семга вместо дорадо. Обычные креветки вместо королевских. Российский сыр вместо французского. И курица, которую Наташа запекла сама.
Это был не тот стол, который требовала Татьяна Егоровна. Но это был их стол. Купленный на их деньги, приготовленный их руками.
Наташа посмотрела на эту еду и впервые за семь лет не почувствовала себя виноватой.
Телефон завибрировал. Сообщение от Вали: "Ну что, дожила? С Новым годом, подруга! Гордыня собой."
Наташа улыбнулась. Написала в ответ: "Дожила. Спасибо."
Леша сидел рядом, смотрел в тарелку. Наташа знала — ему тяжело. Знала, что он будет мучиться, метаться между ней и матерью. Что Татьяна Егоровна не отступит так просто. Что впереди еще много сложных разговоров, претензий, попыток надавить.
Но она также знала — она больше не будет прогибаться. Больше не будет покупать на последние деньги то, что им не по карману. Больше не будет чувствовать себя недостаточно хорошей.
Она сказала. Она защитила себя. И это было главное.
Вера с Игорем остались ночевать — гостиница не забронировали, думали, что будут у Татьяны Егоровны. Устроились на диване в гостиной.
Наташа с Лешей легли в свою кровать. Он лежал на спине, смотрел в потолок.
— Наташ, — позвал он тихо.
— М?
— Я попробую. С мамой. Попробую по-другому.
— Хорошо.
— Просто это будет сложно.
— Знаю.
Он повернулся к ней.
— А если не получится?
Наташа посмотрела ему в глаза.
— Тогда не получится. Но я больше не буду жить так, как раньше. Понимаешь?
Он кивнул.
— Понимаю.
Они лежали в темноте. За окном продолжала стрелять пиротехника — город праздновал.
Наташа закрыла глаза. Завтра начнется новый год. Новый этап. Без иллюзий, что отношения с Татьяной Егоровной наладятся. Без надежды на чудесное примирение.
Но с пониманием, что она имеет право жить по своим возможностям. Что она не обязана угождать всем. Что ее жизнь — это тоже жизнь, а не приложение к семье мужа.
Она все сказала. Она не сломалась.
И этого было достаточно.