Я довольно долго жила с ощущением, что просто «так сложилось».
Как будто есть какая-то взрослая, разумная часть меня, которая всё понимает: у каждого свои задачи, у него — работа, у меня — тоже дела, а дом и быт сами себя не потянут. Я стиснула зубы и решила, что, наверное, вот так и выглядит нормальная семейная жизнь: ты всё время немного устала, но держишься, потому что «ну а кто, если не я».
С утра я начинала не со своих дел, а с его. Его завтрак, его вещи, его график, его забытые мелочи, которые я автоматически подбирала — как будто хожу по дому с внутренней шваброй и собираю всё, что свалилось, пока он бежит по своим важным маршрутам. Я не могу сказать, что делала это из чистой жертвенности. В какой-то момент мне действительно стало нравиться, что рядом с ним всё устроено, аккуратно, удобно. Он приезжает — и видно, как его тело расслабляется, как он снимает обувь, бросает в коридоре сумку, знает, что дома его ждёт тёплое, надёжное, устроенное пространство.
Где-то внутри я гордилась этим: я — тот человек, с которым спокойно.
И одновременно с этим, глубже, на каком-то другом этаже, жила другая я. Та, которая каждый раз, когда меня в третий раз за утро отвлекали от моего дела фразой «слушай, а где…», незаметно для всех поднимала голову и молча закатывала глаза. Не вслух, конечно. Вслух я отвечала: «Да, сейчас», — и шла. А внутри меня с каждым таким «сейчас» звучало: «А у меня самой — когда?»
Поначалу я объясняла этот внутренний протест тем, что просто устала. Ну осень, ну нагрузка, ну сложный период. Потом заметила, что усталость никуда не уходит, как бы я ни спала, ни пила витамины, ни обещала себе, что «со следующей недели всё будет по-другому». Она не облегчалась выходными, не проходила после отпуска, просто становилась фоном, как городской шум за окном.
Тело тихо начало переписывать историю раньше, чем я решилась это признать.
Сначала появились лишние килограммы. Они не свалились на меня внезапно, это было медленно и очень буднично: чуть-чуть теснее стали джинсы, потом любимая рубашка перестала сходиться, потом я поймала себя на том, что уже заранее выбираю свободные вещи, чтобы не думать о том, как это на мне сидит. Я объясняла себе это гормонами, возрастом, малоподвижностью, всем чем угодно, только не тем, что мне тяжело жить ту жизнь, которой я живу.
Шея вдруг как будто перестала принадлежать мне.
Она стала странно тяжёлой, упрямой. Вроде бы обычный день, но к вечеру ощущение такое, будто ко мне незаметно прикрутили невидимое ярмо. Плечи поднимались всё выше, и никакие осознанные попытки «расслабиться» не помогали: стоило отвлечься, они снова ползли к ушам, словно пытались спрятать голову, защитить её от чего-то.
Я перестала спать на подушке. Любая высота под головой приводила к тому, что шея хрустела и ныла так, будто в неё ушёл весь непроговоренный за день напряжённый воздух. Я просыпалась по ночам и ловила себя на том, что сжимаю зубы так, что болит челюсть.
Потом к этому прибавилось то, что уже невозможно было списать на просто «устала». Тело начало отекать. Сначала по мелочам: кольцо туже сидит, кроссовки вечером давят, лицо по утрам чуть тяжелее. Я делала вид, что не замечаю, мазала кремами, пила воду, читала советы в интернете — и одновременно жила с ощущением, что под кожей будто бы что-то задержали, что должно было выйти, а его заставили остаться.
Цикл, который долгие годы шёл почти как часы, вдруг начал ломаться. Организм честно готовился к очищению: знакомая тяжесть внизу живота, привычные признаки, когда ты уже знаешь, что через день-два станет легче. Но легкости не наступало. Всё, к чему тело готовилось, не происходило.
Это было странное, почти символическое чувство:
как будто внутри поднимается волна, чтобы забрать старое, отслужившее своё, выбросить наружу то, что пора отпустить, а она раз за разом разбивается о какую-то невидимую плотину и возвращается обратно. Всё, от чего я бессознательно пыталась очиститься, оставалось во мне, смешивалось с кровью, с усталостью, с невысказанными претензиями, и ходило по кругу.
В какой-то момент я поняла, что живу, словно медленно отравляю сама себя.
Не таблетками, не алкоголем, а постоянным согласием на то, чему внутри меня уже давно хотелось сказать «нет».
Партнёр всё это время был рядом.
Он видел, как меняется моё тело, как я стала тяжелее подниматься, чаще садиться, дольше собираться. Он видел, как в моём лице появляется что-то новое — что-то между усталостью и пустотой. Он, конечно, не мог собрать это в стройную психотерапевтическую картинку, не мог придумать этому название, но он был не слепой.
Я знаю, что он чувствовал, что я вру ему, когда говорила: «Со мной всё хорошо». Не в деталях, не в фактах — не о том, где я была или что делала, — а в главном. В том, как я произносила эти слова. В том, как в этот момент напрягалась челюсть, как становились стеклянными глаза. В том, как тело ловило каждое его движение, как будто ждало удара, хотя он просто заходил на кухню и спрашивал, что на ужин.
Он не мог это интерпретировать.
Ему казалось, что я стала холоднее, отстранённее, что со мной стало сложнее, что я «сама не знаю, чего хочу». А откуда ему было знать, если я сама изо всех сил пыталась не знать.
Я видела себя изнутри: я — та, кто старается, кто держит, кто не бросает, кто заботится, несмотря ни на что. Он видел снаружи: рядом с ним живёт женщина, у которой вечное напряжение в плечах, тяжёлый взгляд, странная улыбка и тело, которое ноет.
Так мы жили в двух разных реальностях, уверенные, что говорим об одном и том же.
Самое страшное произошло даже не с телом.
Однажды утром я проснулась и поймала себя на том, что не чувствую ничего. Не в смысле «ничего хорошего», а именно — ничего.
Он написал, что скоро приедет — и внутри было ровно.
Я попробовала мысленно разозлиться — вспомнить что-то, что меня раздражает, — и не смогла. Внутри не поднималось ни одной волны. Не было ни радости, ни злости, ни желания, ни надежды. Как будто кто-то тихо выключил рубильник, и я осталась при свете фонарей: видно достаточно, чтобы не споткнуться, но невозможно увидеть ни цвета, ни глубину.
Я сидела на краю кровати, смотрела в одну точку и думала:
«Неужели это и есть конец? Не отношений даже, а меня — живой».
И только потом, уже значительно позже, когда я начала разбирать всё это не по ночам на кухне, а в нормальном человеческом диалоге — с собой, с теми, кто умеет держать пространство, — мне стало ясно простое и неприятное:
партнёр всё это время чувствовал мою Тень — ту часть меня, которая была в ярости, в усталости, в обиде, в отчаянии.
А я отчаянно старалась показать ему только светлую картинку, где я удобная, принимающая и сильная.
Он реагировал на напряжение, на холод, на пустоту, а я считала, что он «не ценит» и «не понимает».
Теперь, когда я вспоминаю тот период, я вижу его почти как кино:
она — женщина, которая живёт изнутри одной историей,
он — мужчина, который живёт рядом с её телом и считывает совсем другую.
И между ними висит невидимая стена из несказанных «не согласна», непризнанных «мне тяжело», неотмеченных «я хочу по-другому».
Тогда я ещё не знала, как эту стену разбирать.
Я только впервые призналась себе, что она вообще есть. И, наверное, это был тот самый момент, когда внутри впервые шевельнулось что-то живое: не долг, не привычка, не роль, а тихое, упрямое желание снова чувствовать, а не только справляться.
Теги для поиска: психология, женская психология, отношения, брак и семья, кризис в отношениях, эмоциональное выгорание, тело и психика, психосоматика, самопознание, честная история, созависимые отношения, границы в отношениях, любовь к себе, школа Лоно Истины