Алексей, 43 года, руковожу продажами в крупной компании. Высокий статус, финансовая стабильность, должность, о которой многие мечтают... Внешне я — крепость, которую строил два десятилетия. И я всегда думал, что главное — это выдержать удар и не сломаться. Но сейчас я понимаю, что самое страшное — это не боль. Боль — это хоть какой-то индикатор жизни. Боль — это привилегия.
Я до сих пор помню, то чувство — ту настоящую боль. Она просто сказала: «Я ухожу. Не к кому-то, а от тебя. Потому что я больше не чувствую рядом с тобой ничего». Мне казалось, что из груди вырвали что-то живое, оставив рваную, кровоточащую рану. Я ненавидел это чувство, но оно было настоящим. Оно требовало выхода, требовало коньяка, сигарет, разговоров до утра. Оно заставляло меня чувствовать, что я существую.
А теперь? Теперь внутри меня — абсолютное ничего, пустота.
Вчера я разговаривал с бывшей женой о моём решении продать дачу, наше последнее общие имущество. Она пыталась вызвать во мне эмоции, убедить меня остановиться: «Леш, ну вспомни, мы же для дочери-подростка это все строили!» Она была искренне расстроена, потому что это был, вероятно, последний шанс остановить сделку. Я смотрел на нее и завидовал ее способности переживать. Ей больно, значит, для нее это важно.
— Нормально, — сказал я. — Продавай.
Я могу быть лучшим руководителем, закрыть контракт на миллионы, добиться оваций от совета директоров. Две недели назад мы вытащили сделку, которая горела синим пламенем. Моя команда праздновала до утра. Я? Я просто поблагодарил их, уехал домой и сел перед телевизором. Никакого всплеска адреналина. Никакого гормона счастья. Просто ровное, серое... ничего.
Синдром царя Мидаса наоборот
Все, к чему я прикасаюсь, будто теряет вкус. Успех не радует. Проблемы не пугают. И это касается всего, даже отношений с дочерью-подростком. Я знаю, что должен ее любить. Я ее обеспечиваю, забираю из школы. Но это как пункт в ежедневнике, как обязательная задача, а не зов сердца.
Я иду к врачу, и он задает вопросы про классическую депрессию. «Тревога? Подавленность? Упадок сил?» Я пытаюсь объяснить, что мне не грустно и не тревожно. Мне пусто.
Доктор: Чтобы быть подавленным, нужно что-то чувствовать.
Алексей: Я не чувствую ничего.
Я просто перестал быть приемником. Я — выключенный телевизор. Нет ни плохих, ни хороших новостей.
Доктор выслушав меня, не стал выписывать антидепрессанты.
Он сказал: ваша проблема — ангедония, неспособность чувствовать удовольствие, а без него пропадают все остальные чувства. Лекарства не заполнят вашу пустоту, Алексей. Вам нужен шок. Радость и счастье слишком сложны, чтобы пробить вашу апатию. Негативные эмоции — самые сильные и древние, они способны снова зажечь вашу искру. Идите в самую гущу жизни, Леша. Попробуйте то, что вас раздражает. Ищите сознательный дискомфорт. Вам нужно заставить себя что-то почувствовать. Когда вы почувствуете гнев, или даже страх — это будет победа. А за ними, со временем, вернется и способность радоваться. Любое «плохо» сейчас для вас лучше, чем ваше «никак»».
Всё встало на свои места
Эта тишина, эта жуткая пустота, куда хуже любого самого сильного душевного надрыва. Я бы сейчас с радостью обменял эту гладкую, мертвую стабильность на ту рваную боль, которую испытал при разводе. Чтобы хоть что-то кольнуло, чтобы почувствовать, что мое сердце там, на месте.
Если вам сейчас больно, если вас разрывает от тоски, обиды или злости — цените это. Цените свою способность гореть. Потому что "ничего" — это самый страшный приговор.
А вам близки переживания Алексея?