Там, в джунглях, вдали от больших дорог и человеческих глаз, действовали женские отряды вьетнамских партизанок – бесстрашных, выносливых и жестоких. Они оставляли после себя сожжённые ящики с боеприпасами, разрушенные склады, пустые блиндажи. Говорили, что пленных они не брали никогда. Но было одно исключение... Поставьте лайк и подписывайтесь на Были Времена. Ваша активность поможет возрождать канал.
В 1979-м, когда между Китаем и Вьетнамом вспыхнул новый виток напряжения, армия КНР пополнялась молодыми солдатами, вчерашними школьниками. Их спешно обучали, вручали форму, винтовку и отправляли в горячие зоны, чаще в тыловые подразделения.
Одним из таких мальчишек был Хуан Ганьцзун, восемнадцатилетний доброволец из глубинки. Он не был бойцом, он чинил технику, перевозил раненых, разбирался в моторах лучше, чем в применении оружия.
Он ещё не знал, что именно эта, казалось бы, мирная профессия однажды определит судьбу на многие годы
В один из сумеречных дней отряд китайских техников угодил в засаду. Выстрелы прозвучали внезапно. Хуан успел лишь броситься на землю, но вскоре понял, что он жив только по воле тех, кто стоял над ним. Над юношей возвышались две вьетнамки в выцветшей форме, с лицами, злыми от усталости, но в глазах их было нечто иное: не ярость, а расчет.
Хуана не расстреляли. Его повели в глубь леса, будто трофей, и он всё время спрашивал себя: «Зачем я им?»
Ответ оказался куда неожиданнее, чем могла подсказать фантазия
Эти две женщины: Лин и Пин когда-то были частью крупного отряда, но теперь укрывались в отдалённых районах джунглей. Конфликт выжал из них всё: силы, веру, будущее.
Они не хотели возвращаться ни к командованию, ни к мирной жизни, ни к себе в деревню. Они жили в тени леса, в укромной хижине, полузаросшей лианами, и именно туда привели Хуана.
Он понял правду в первую же ночь. Его пощадили не из жалости и не из стратегической необходимости. Он стал для них мужчиной на побегушках и ублажнителем в прямом и переносном смысле. Молодое тело продолжало требовать своё. Хуан тоже молодой, сильный, стал тем, кого они решили «использовать по полной». Не как пленника, не как солдата, а как мужчину.
Поначалу он сопротивлялся. Пытался бежать
Бросался в темноту джунглей, но каждый раз его ловили. Провинился, а значит, ночью придётся расплачиваться тем, чего он так отчаянно боялся. Это была странная тюрьма: у него не было цепей, но не было и дороги к свободе, карты местности. Он не знал, где он.
И всё же время это коварная штука. Оно стирает острые края.
Жизнь втроём вошла в ритм. Утром была работа по хозяйству, днём сбор плодов, редкая охота, ремонт старого мотоцикла, стоявшего под навесом. Вечером разговоры вполголоса, такие же тихие, как сумерки под кроной деревьев и выполнение напихательного долга перед госпожами. Джунгли постепенно обволакивали сознание, и страх начал растворяться.
А однажды так случилось, что Хуан задержал взгляд на Пин. На её руках, обожжённых огнём костров. На лице, где усталость соседствовала с какой-то женской, почти домашней мягкостью. Она смеялась редко, но когда смеялась, то казалась совсем другой.
И между ними возникло то, что никто не планировал.
Их сын появился на свет в один дождливый сезон. Это был момент, когда всё изменилось. Пин держала малыша с такой нежностью, что Хуан чувствовал одновременно и ужас, и счастье. Он уже не знал, кем считать этих женщин, мучительницами, спасительницами или своей странной, вывернутой наизнанку семьёй.
Так прошли тринадцать лет
Тринадцать лет, в течение которых он становился старше, а мир за пределами джунглей всё дальше. Он уже почти перестал надеяться увидеть тех, кто остался в Китае.
Но однажды, прогуливаясь вдоль ручья, он заметил бутылку, застрявшую между корнями дерева. Внутри было письмо. Небрежный детский почерк на родном, китайском языке. Возможно, чья-то шутка, возможно случайность. Но сердце Хуана заколотилось. Близко. Где-то рядом была граница.
Этой ночью он не спал. А наутро ушёл, тихо, без прощаний. Он знал: иначе не сможет.
Джунгли не задержали его на этот раз. Пусть он не ориентировался в местности, но шёл интуитивно, туда, где могло быть спасение. И удача улыбнулась ему. Спустя несколько дней скитаний он вышел к китайскому патрулю.
Домой он вернулся как тень, но живой и измученный, пронесший сквозь годы память о двух женщинах и ребёнке, который остался там, в густоте джунглей. Его семья в Китае давно смирилась с утратой и встретила его как чудо.
Но сам Хуан до конца жизни вспоминал Пин. Вспоминал её взгляд, руки, сына. Мир снова стал большим, но часть его сердца так и осталась в зелёной темнице, где он провёл тринадцать лет пленником, мужчиной, любовником, чужим и своим одновременно.... Такие Были Времена. Вот ссылка на еще интересную статью про танк в подвале и лайк не забывайте: