Когда у соседа загорелась крыша, я стоял во дворе босиком в старых спортивных штанах и держал в руках кружку чая.
Орал Пётр так, что у меня на коже пошли мурашки:
— Николай! Помоги! Пожар!
Сосед, который три года таскал меня по судам за «его» метр земли, сейчас захлебывался кашлем и визгом.
Я на секунду застыл. В голове вспыхнула мысль: «Вот и справедливость». А потом увидел в окне бледное лицо его жены и понял, что времени думать нет.
***
С Петром мы соседи уже десятый год. Мне сейчас пятьдесят два, ему около шестидесяти.
Первые три года мы жили почти дружно.
— Коль, помоги дрова разгрузить, — кричал он через сетку.
— Петро, приходи картошку копать, заодно на шашлык останешься, — звал я его.
Пили чай на лавочке, его жена приносила пирожки, моя жена резала салат. Обычная дачная жизнь.
Все испортил забор. И один чёртов метр.
Однажды Пётр пришёл ко мне с рулеткой. Лицо уже тогда было какое-то злое, скуластое, губы в нитку.
— Николай, тут по документам мой участок дальше идёт. Ты на мою землю залез своим огородом, — он мотнул головой в сторону грядок.
— Петро, мы же ставили забор по старым колышкам. Инженер мерил, помнишь?
— Инженер ошибся. Я в администрации был. Вот, — он развернул мятую копию плана, тыкал пальцем. — Тут всё ясно.
Я взял бумагу, посмотрел, ничего толком не понял.
— Давай вызовем кадастрового инженера, померяем нормально, — сказал я.
Но Пётр уже заводился.
— Чего тут мерять? Ты у меня землю оттяпал. По-хорошему говорю: убери забор на метр.
Я почувствовал, как у меня внутри что-то вспыхнуло. Я вообще человек спокойный, у меня давление нормальное, я не люблю ругаться.
— Я сам себе враг, что ли? — сказал я. — Там теплица стоит, яблоня растёт. Давай по-честному всё оформим, а потом решим.
На этом мы разошлись.
Через месяц на мой адрес пришла повестка. Пётр подал в суд.
— Да он что, с ума сошёл? — моя жена вертела в руках бумагу. — Из-за метра?
Я пожал плечами и сказал фразу, о которой потом не раз жалел:
— Ладно, суд разберётся.
Суд не разобрался быстро.
Пошли экспертизы, выезды на место, новые бумажки. Два года мы с этим метром катались то в район, то в город.
Пётр за это время превратился в другого человека. Если раньше он заходил ко мне и мог спокойно посидеть, то теперь разворачивался на середине улицы, если видел меня.
— Землезахватчик, — бросил он однажды, не глядя.
Я остановился, глубоко вдохнул.
— Ты взрослый мужик, Петро. Не стыдно?
— Стыдно воровать, — отрезал он.
Его жена, Галина, пыталась сгладить. Она подходила ко мне у магазина, вздыхала, крутила сумку в руках.
— Коль, не сердись. Упрямый он. Вцепился в этот метр, как пес.
— Галь, я же не против по-честному. Как решат, так и будет.
Она кивала, но в её глазах было одно: усталость.
Потом Пётр поставил новый забор.
Прямо на мои грядки.
Я пришёл с работы, вижу: часть теплицы разобрана, доски валяются кучей, вдоль линии столбов уже тянется свежий профлист.
— Ты что творишь?! — голос у меня сорвался.
Пётр стоял с шуруповёртом, лицо красное.
— По решению суда, — сказал он, даже не повернувшись.
— Решение ещё не вступило в силу. Есть месяц на обжалование.
— Обжалуешь у себя на кухне, — он хрюкнул от смеха. — Тут теперь мой участок.
Я подошёл ближе, сжал кулаки.
— Петро, убери забор. Мы ещё не закончили.
Он резко обернулся, шагнул ко мне, запах перегара ударил в нос.
— Ты мне не указ. Мне жить есть где, а тебе придётся теплицу на крышу ставить.
Жена Петра выглянула из дома.
— Петя, хватит уже, — тихо сказала она.
— Зайди в дом, — рявкнул он. — Мужики разговаривают.
Я тогда еле сдержался, чтобы не врезать. Понимал, что если полезу в драку, всё, мосты сгорят окончательно.
В итоге я действительно подал апелляцию.
Суды тянулись. Пётр продолжал пакостить. Раз высыпал снег с нашего общего проезда к нам под ворота, так что утром я полчаса выгребал. Раз оставил машину так, чтобы я не мог выехать. Один раз даже гвозди насыпал прямо на дорожку.
— Это не я, — развёл он руками. — Может, птицы рассыпали.
Был ещё эпизод с нашим деревом. У меня по краю участка рос старый клён. Летом он давал тень.
Пётр заявился с той же рулеткой:
— Твоя крона висит над моим участком. У меня там грядки мерзнут.
— Там твой мангал стоит, — ответил я.
— Сруби дерево, — приказал он.
— Я его ещё от отца помню. Не буду.
Через неделю я увидел, как он ночью, под фонарём, пилит толстую ветку.
Я вышел во двор, крикнул:
— Ты что творишь?!
— Своё спасаю, — процедил он.
Ветка рухнула, хрустнула, задев его за плечо. Тогда он первый раз побледнел при мне. Но всё обошлось лёгким ушибом.
***
Когда пожар начался, у меня в голове всплыли все эти эпизоды разом.
Вечер был обычный. Я смотрел футбол, жена мыла посуду.
Сначала почувствовал запах гари. Подумал: Пётр опять что-то жжёт в бочке.
— Опять он мусор палит, — буркнул я, вышел на крыльцо.
Посмотрел направо и замер. Над его домом клубился густой чёрный дым. В небо вырывались языки огня.
— Пожар! — закричал кто-то с улицы.
Потом раздался Петров крик:
— Галя! Вода! Где ты там?! Николай!
Я поставил кружку на перила, сбежал по ступенькам, забежал в дом.
— Люба, вызывай пожарных! У Петра дом горит!
Жена тоже побледнела, схватила телефон.
Я помчался к забору.
Галина уже стояла на дворе, в халате, босая, с растрёпанными волосами. В руках у неё была маленькая кастрюля с водой. Она лила эту воду на деревянное крыльцо, но это выглядело жалко.
— Коля! Он там! В комнате! Не дышит! — у неё дрожал голос.
Огонь уже лизал крышу. Треснул шифер. От жара у меня мгновенно высохло горло.
Ворота у Петра были закрыты на задвижку изнутри.
— Открывай! — крикнул я.
— Я не могу! Я ключи не вижу! — Галина металась перед дверью.
Я не стал ждать. Уперся плечом в калитку, несколько раз ударил. Доски жалобно скрипели, потом одна треснула. С третьего рывка калитка поддалась.
Во дворе стоял густой дым.
— Где он?!
— В зале… Упал, кажется… — она всхлипнула.
Я закрыл рот рукавом, пригнулся, добежал до двери. Она была открыта настежь, изнутри валил дым.
Видимость почти нулевая. Я шагнул в дом, почувствовал жар от стены.
— Пётр! — заорал я. — Петро, откликнись!
В ответ — только глухой стон.
Я нащупал ногой ковёр, дальше — что-то мягкое. Наклонился, поднял руку, провёл по плечу.
— Нашёл! — крикнул я.
Пётр лежал на полу. Лицо серое, глаза прищурены, губы в копоти.
— Ты чего… пришёл… — прохрипел он.
— Помолчи, — буркнул я.
Подхватил его под мышки. Спина взмокла от жара. Сделал шаг назад, второй. Ноги запутались в ковре, я чуть не упал, но удержался.
На улице Галина уже ревела.
— Живой? Коль, скажи, живой!
— Воды принеси, — сказал я, опуская его на траву.
Через минуту подъехали пожарные. Вода ударила по крыше, зашипела. Люди сбежались со всей улицы, кто-то снимал на телефон.
Пётр лежал у меня под ногами, хрипел и пытался подняться.
— Лежи, — я положил руку ему на плечо.
Он посмотрел на меня так, словно видел первый раз.
— Я же… — он сглотнул. — Я же тебе жизнь портил.
— Потом обсудим, — сказал я. — Сейчас дыши.
Его погрузили в машину скорой. Галина поехала с ним.
Мы с женой до ночи смотрели, как пожарные докашивают горячие балки. Дом, по сути, обгорел наполовину.
— Всё-таки судьба странная штука, — сказала Люба. — Кто бы мог подумать.
Я пожал плечами. Внутри было не торжество. Скорее какое-то тяжёлое спокойствие.
***
Петра выписали через неделю. У него был лёгкий ожог дыхательных путей и нервное истощение, как сказала Галина.
Он пришёл ко мне утром. Без привычной уверенной походки. Сгорбился, похудел. В руках пакет.
— Можно? — спросил он с порога.
— Заходи, — кивнул я.
Мы сели на кухне. Он поставил пакет на стол. Там лежала бутылка, коробка конфет и какой-то конверт.
— Это тебе, — сказал он. — Отпраздновать… то, что ты мне жизнь спас.
Я поёрзал на стуле.
— Петро, я не герой. Любой бы вышел.
— Не любой, — он поднял на меня глаза. — Я бы… сам про себя не уверен.
Мы помолчали.
— Коля, — начал он снова, — я в больнице много думал. Валялся, в потолок смотрел. Вспоминал, как я тебе забор ломал, как по судам тебя таскал. Я там чуть не сгорел, а первая мысль была, что ты не выйдешь. Вот стыдно стало. Так стыдно…
Он отвёл взгляд, сжал ладони.
— Я тебя ненавидел за этот метр, как будто ты у меня дом забрал. А потом понял, что это не про землю было. Я просто… старею, здоровье не то, дела не идут. Хотел доказать, что я ещё мужик, хозяин. Зацепился за самое первое, что попалось.
Я внимательно слушал.
— Понимаю, — тихо сказал я. — Только ты меня тоже пойми. У меня там не просто забор. Там работа. Время. Память.
— Я знаю, — он кивнул. — Поэтому… — он подтолкнул ко мне конверт. — Тут заявление.
Я вытащил листы.
Это была копия заявления в суд об отказе от исков.
— Я всё забираю, — сказал он. — Все эти претензии. Пускай земля стоит так, как стояла. И забор я завтра перенесу обратно, как было. Сам.
Я вздохнул. В груди стало как-то легче.
— Спасибо.
Он усмехнулся.
— Нет, это я должен спасибо говорить. Ты мог стоять у окна и смотреть, как я там копчусь. И никто бы тебя не осудил. А ты полез в огонь.
Я пожал плечами.
— Не смог.
Он поднялся.
— Галя потом зайдёт. Она тебе пирог испечёт. Она сказала, что теперь будет молиться за тебя.
— Не надо молиться, — улыбнулся я. — Просто давайте жить спокойно.
На крыльце он остановился, оглянулся.
— Коль… Если я ещё раз начну буянить, можешь мне этим конвертом по лбу дать.
— Договорились, — сказал я.
***
На следующий день я увидел, как он с сыном переносит забор обратно. Они вдвоём тянули листы профлиста, ставили столбы на старые места.
Сын, кстати, раньше к нам даже не здоровался. Теперь подошёл, протянул руку:
— Здравствуйте, Николай Петрович. Спасибо вам за отца.
Я пожал руку, почувствовал крепкое рукопожатие молодого мужика.
Клён наш тоже остался. Пётр сам подрезал сухие ветки, аккуратно сложил их у забора.
— На растопку тебе, — сказал.
Иногда мы по-прежнему ругаемся. То из-за того, что его собака лает в шесть утра, то из-за того, что я машину поставил не там.
Но теперь в этих спорах нет той злобы. Есть обычная человеческая жизнь.
Иногда я смотрю на наш общий забор и думаю: странно, как один метр земли может отдалить людей на километры, а один вечер может вернуть обратно.
Земля так и осталась на месте. А вот мы немножко сдвинулись. В сторону людей.
Спасибо, что дочитали! ❤️ Автор будет благодарен вашей подписке и лайку! ✅👍
Мои соцсети: Сайт | Вконтакте | Одноклассники | Телеграм | Рутуб.