Запах мандаринов и корицы витал в квартире, смешиваясь с ароматом готовящегося оливье. Я, Ольга, заворачивала последние подарки для детей, когда услышала ключ в замке. Наконец-то Сергей. Мой муж с тяжелыми сумками из «Ашана» был предсказуемым завершением этого предпраздничного дня.
— Сереж, помоги разобрать продукты, — крикнула я из гостиной, не отрываясь от банта.
Вместо привычного шуршания пакетов в коридоре воцарилась тишина, а затем — незнакомый женский смешок. Легкий, будто звенящий. Я обернулась.
В дверном проеме стоял Сергей. Но не один. Рядом с ним, снимая узкие замшевые сапожки, которые явно не предназначались для декабрьского снега, была молодая женщина. Лет двадцати пяти. Аккуратная стрижка, дорогой, но слегка помятый кашемировый свитер. Она поставила свои сапоги точно по центру нашей вешалки, перекрыв доступ к остальной обуви.
— Оль, познакомься, это Аня, моя новая коллега из отдела логистики, — сказал Сергей слишком бодрым, неестественным тоном. Он избегал моего взгляда, разгружая сумки.
Аня подняла на меня большие, будто бы невинные глаза.
— Ольга, здравствуйте. Простите за вторжение. Я просто… в полной растерянности.
— Что… что случилось? — выдавила я, чувствуя, как внутри всё сжалось в холодный комок.
— Хозяин квартиры, где я снимала комнату, внезапно продал её, — заговорила Аня, и её голос задрожал. — Новые владельцы приехали сегодня утром с чемоданами и сказали, чтобы я освободила помещение к вечеру. Даже не знаю, насколько это законно… У меня ни родных в городе, ни денег на отель сейчас. Сергей, услышав, так сердечно предложил… помочь. Я понимаю, что это дико, под Новый год…
Она умолкла, сделав паузу для эффекта. Сергей немедленно подхватил:
— Ну я не мог же её на улицу выбросить, Оль! Ночь на дворе, мороз. Человек попал в беду. Решил, что пусть переночует у нас на диване, а там видно будет. Ты же не против?
Его фраза повисла в воздухе не вопросом, а утверждением. В его тоне звучал слабый укор, будто моё «против» автоматически сделало бы меня чудовищем.
В этот момент из своей комнаты вышла наша четырнадцатилетняя дочь, Катя, с наушниками на шее. Она оценивающе оглядела незнакомку.
— Пап, а это кто?
— Подруга папы, Катюш. Переночевать у нас, — ответил Сергей с той же вымученной легкостью.
— На Новый год? — уточнила дочь, подняв бровь. Её взгляд, полный подросткового скепсиса, встретился с моим. В нём я прочитала тот же вопрос, что бушевал во мне.
— На пару дней, — поправил Сергей и, наконец, посмотрел на меня. — Оль, ну что ты молчишь? Скажи хоть что-то.
Что я могла сказать при всех? «Нет, пусть идёт вон»? В голове метались мысли: а вдруг и правда человек в беде? А если это какая-то афера? Но выглядела Аня вполне респектабельно. И Сергей, в общем-то, был прав — на улицу же не выгонишь.
— Конечно, — сказала я, и собственный голос прозвучал для меня чужим, излишне вежливым. — Проходи, Аня, не стой в коридоре. Катя, поставь, пожалуйста, чайник.
Вечер прошел в натянутой, искусственной атмосфере. Аня сидела за кухонным столом, сжимая в руках кружку, благодарила за каждый кусок пирога, говорила тихо и вежливо. Но я заметила, как её глаза быстрыми, как у ящерицы, движениями осматривали нашу кухню: технику, посуду, вид из окна. Сергей был неестественно оживлен, много шутил, рассказывал о работе, будто пытался заполнить неловкую паузу.
Когда мы легли спать, в доме уже стоял раскладной диван в гостиной, застеленный нашим запасным бельём.
— Сергей, ты уверен, что это хорошая идея? — прошептала я в темноте спальни. — Мы же ничего о ней не знаем.
— Оль, хватит паранойи! — он отвернулся на свой бок. — Помочь человеку — плохая идея? Ты сама всегда говорила, что надо быть добрее. Спи. Она пару дней побудет и съедет.
Но я не могла уснуть. Тревога, тупая и непонятная, скребла меня изнутри. Где-то в час ночи я решила спуститься на кухню и выпить воды.
В гостиной горел торшер. Диван был пуст. Следы привели меня на кухню.
Аня стояла у окна, спиной ко мне. На ней был халат Сергея, его клетчатый домашний халат, который он так любил. В её руке бокал с нашим коньяком, тем самым, что мы берегли для особого случая. Она не пила его залпом, а смаковала, маленькими глотками, глядя на темные окна спального района.
Она услышала мой шаг и медленно, очень медленно повернулась. На её лице не было ни смущения, ни испуга. Ни тени той робкой девушки, которая дрожала в коридоре.
Наши взгляды встретились в полумраке кухни, освещенной только светом из коридора. Она не поставила бокал. Не извинилась. Она просто смотрела на меня. Потом уголки её губ дрогнули и поползли вверх, сложившись в едва уловимую, холодную улыбку. В этой улыбке не было ни капли благодарности.
— Не спится? — спросила она тихо, и её голос звучал теперь совсем иначе — низко, уверенно.
Я не ответила. Просто развернулась и ушла в спальню, тихо прикрыв дверь. Сердце стучало где-то в горле. Я прислушалась. Через минуту до меня донесся мягкий звук шагов и щелчок выключателя в гостиной.
Но я уже знала. Эти «пару дней» станут для нас началом чего-то страшного. Эта женщина пришла не за временным приютом. Она уже чувствовала себя здесь как дома. И мой муж почему-то помогал ей в этом.
Наступившее утро не принесло облегчения. Аня, как ни в чем не бывало, снова была той самой робкой и благодарной гостьей. Она накрыла на стол, помыла посуду после завтрака и тихо спросила, не нужна ли помощь с уборкой. Её ночная трансформация казалась мне дурным сном, но ледяной осадок в душе не таял.
— Спасибо, Аня, мы справляемся, — сухо ответила я, наблюдая, как она аккуратно вешает халат Сергея на крючок в ванной, будто это уже её привычное место.
Первые «пару дней» растянулись на неделю. Аня ссылалась на то, что не может найти съемное жилье в предпраздничной суете, что все агентства закрыты. Сергей лишь пожимал плечами:
— Ну что поделаешь, ситуация. Не выгонять же.
Она постепенно перестала спрашивать. Её вещи — дорогая увлажняющая сыворотка, шелковый халатик — плавно перекочевали из сумки в нашу ванную комнату и нашли пристанище на полочке, где лежали мои средства. Как-то утром я явственно ощутила на лице запах своих же духов, которыми не пользовалась. Аня, выходя из ванной, сияла свежестью и ароматом моей же французской туалетной воды.
— Извините, Ольга Николаевна, я случайно, думала, это моя, — пролепетала она, но в её глазах не было и тени смущения.
Наш восьмилетний сын, Миша, первое время сторонился новой «тети», но она быстро нашла к нему подход: включила мультики на своём планшете, угостила конфетой, которую «случайно» нашла в своей сумке. Теперь он мог запросто спросить: «Аня, а поиграешь со мной?», пока я проверяла уроки у Кати.
Именно Катя стала моим невольным союзником. Однажды за ужином, когда Аня начала рассказывать, как её, бедную, обманули с арендой, дочь резко отодвинула тарелку.
— Пап, а когда она уже съедет? Мне нужно готовиться к контрольной по английскому, а диван в гостиной постоянно разобран.
Воцарилась тягостная тишина. Сергей нахмурился.
— Катя, не груби. Аня в трудной ситуации.
— Ситуация длиной в десять дней? — не отступала дочь. — У нас что, социальная служба?
— Катя, в комнату! — рявкнул Сергей.
После этого случая напряжение в доме достигло точки кипения. Я попыталась поговорить с Сергеем наедине, когда он вечером смотрел телевизор.
— Сергей, это уже слишком. Она обжилась тут как дома. Ты видел, она уже моей косметикой пользуется? Детей к себе располагает. Это ненормально.
— Оль, опять ты за свое! — он не отрывал взгляда от экрана. — Косметика — ерунда, купишь новую. А детям она не мешает. Наоборот, с Мишей занимается. Тебе мерещится. Ты просто не привыкла делиться пространством.
— Делиться пространством? — я почувствовала, как закипаю. — Это мой дом, Сергей! Наш дом! И мы не приглашали сюда вечную жиличку! Ты обещал «пару дней»!
— А что я могу сделать? Выгнать её на улицу в двадцатиградусный мороз? Ты хочешь, чтобы на моей совести было? — он наконец повернулся ко мне, и в его глазах читалось искреннее раздражение. — Я не знал, что ты такая чёрствая.
Это слово «чёрствая» ударило больнее всего. Оно висело между нами, отравляя воздух. Я отступила, подавленная. А что, если он прав? Если это я раздуваю из мухи слона из-за своей собственнической ревности к собственному дому?
И тогда я решила проверить свою интуицию. Вечером, пока Аня мылась в ванной, а Сергей помогал Мише собирать конструктор, я взяла её телефон, который она оставила на зарядке на кухне. Экран был заблокирован, но уведомления из социальных сетей виднелись вверху. Я запомнила имя пользователя.
Позже, за компьютером, я нашла её страницу. И мой мир окончательно перевернулся.
Никакой «бедной сироты». На фотографиях — ухоженная девушка в дорогих клубах, на горнолыжном склоне в Австрии (прошлой зимой!), в ресторанах, которые нам с Сергеем были не по карману. Последнее фото было выложено три недели назад: Аня с бокалом шампанского в шикарном интерьере с подписью: «Готовимся к самому волшебному Новому году!». Комментарии от каких-то Люд и Виталиев: «Красавица!», «Всё будет сказочно!».
Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Значит, это спектакль. Хорошо спланированный спектакль. Но зачем? Что ей нужно от нас? От нашей обычной, небогатой семьи в панельном доме на окраине?
Я не спала всю ночь, лихорадочно обдумывая версии. А утром меня ждал новый сюрприз.
В дверь позвонили. Я открыла, ожидая увидеть почтальона или соседку. На пороге стояла полная, дородная женщина лет пятидесяти в роскошной норковой шубе, которая на наших лестничных клетках смотрелась как иностранец на деревенской сходке. Её глаза, маленькие и пронзительные, мгновенно меня оценили.
— Здравствуйте. Аня здесь проживает? — голос был густым, уверенным, не терпящим возражений.
— Да… — растерялась я. — А вы кто?
— Я — тётя Людмила. Её родная тётя. Приехала проведать, как моя девочка устроилась.
И, не дожидаясь приглашения, женщина уверенным шагом вошла в прихожую, оглядывая её с видом ревизора. Её взгляд задержался на тех самых сапогах Ани, всё ещё стоявших в центре коридора. На её лице промелькнуло нечто похожее на удовлетворение.
Тётя Людмила вошла в квартиру, словно ледокол, прокладывая путь через тонкую корку нашего семейного уюта. Её шуба, пахнущая дорогим парфюмом и холодом, заняла половину вешалки. Она не стала снимать сапоги на высоких каблуках, оставив на чистом полу мокрые следы.
— Анечка, родная, я тут! — громко позвала она, и её голос заполнил всё пространство.
Аня выскочила из гостиной. На её лице не было ни капли удивления, лишь быстрое, деловое выражение.
— Тётя, ты как раз вовремя. Я тебе пирог испекла, — сказала она, и я почувствовала, как кровь отливает от лица. Мой пирог. Из моих яблок, которые я собиралась начинить.
— Ах, какая ты у меня хозяйка уже, — протянула Людмила, обнимая племянницу за плечи. Потом её взгляд снова упёрся в меня. — Вы уж извините, что вот так с порога. Беспокоюсь за девочку. Она у нас ранимая, после всей этой истории с жильём просто в панике была. Спасибо вам, что приютили. Настоящие люди.
Её благодарность звучала как утверждение факта, не требующее ответа. Она уже двигалась на кухню, ведя Аню под руку.
— Покажь, как ты тут устроилась.
Я, словно призрак в собственном доме, последовала за ними. Людмила села во главе стола, на моё обычное место, и окинула кухню оценивающим взглядом.
— Уютно, ничего не скажешь. Квартира хорошая. Ипотека, поди, уже почти выплачена? — спросила она небрежно, снимая перчатки.
— Нет ещё, — автоматически ответила я, и тут же пожалела. Зачем я ей это говорю?
— Ой, значит, ещё платить и платить, — вздохнула Людмила, но в её глазах мелькнул быстрый, как вспышка, интерес. — Ну ничего, молодые, справитесь. Главное — чтоб над головой крыша была. А то вот наша Анечка сейчас без крыши осталась. Прямо беда. Мы, родственники, конечно, помочь готовы, но у нас самих… — она сделала паузу, демонстративно поправив мех на шубе, стоимость которого могла покрыть несколько наших платежей по ипотеке. — Самим тяжко. Муж на работе еле ноги таскает, я здоровья не могу поправить. Так что вы уж, будьте людьми, поддержите её немного. Раз уж начали.
Меня будто обухом по голове ударили. «Поддержите немного». Это звучало как приговор.
— Мы… мы и так помогаем, — тихо сказала я. — Но Аня говорила, что это на пару дней.
— Дни, недели… что за разница, когда человек в беде? — Людмила махнула рукой, как будто смахивая мои слова со стола. — Вы же не звери какие. Я вижу — семья хорошая, крепкая. Сергей ваш — золотой человек, сразу видно. Таких сейчас днём с огнём.
В этот момент в кухню зашёл Сергей, привлечённый голосами. Увидев Людмилу, он слегка опешил, но быстро собрался.
— Здравствуйте. Вы к Ане?
— К нашей общей беде, милок, — вздохнула Людмила, но тут же улыбнулась ему ослепительно-сладкой улыбкой. — Приехала поблагодарить вас за доброту. Редкое качество в наше время. Аня мне только и говорит, какой вы отзывчивый, как за неё заступились.
Сергей расправил плечи под этим потоком лести. Я видела, как его настороженность тает.
— Да не за что, — пробормотал он. — Человеческий долг.
— Вот именно, долг! — подхватила Людмила. — А то некоторые думают только о своём шкурном интересе. — Она бросила в мою сторону короткий, но выразительный взгляд.
Чаепитие, на которое я не приглашала, затянулось на два часа. Людмила говорила без умолку. Она рассказывала о своих мнимых болезнях, о тяготах жизни, при этом постоянно вставляя замечания о нашей квартире: «А ремонт давно делали? Обои, поди, дорогие клеили?», «Вон техника у вас современная, на кредит, поди, брали?». Это была не беседа, а допрос под соусом житейской мудрости. Аня сидела рядом, скромно потупив взгляд, изредка вставляя: «Тётя, ну что ты», — но без настоящего укора.
Катя, проходя мимо кухни, чтобы налить себе воды, поймала мой взгляд и покатила глазами. Это маленькое проявление солидарности было каплей воды в пустыне.
Наконец, Людмила стала собираться. Надевая шубу, она обняла Аню.
— Крепись, дочка. Ты здесь у хороших людей, всё будет хорошо.
Потом повернулась к Сергею,взяла его руку в свои пухлые, в кольцах, руки.
— Спасибо вам ещё раз, Сергей. Чувствую, вы — человек надежный. На вас можно положиться.
И только потом,уже в дверях, она обратилась ко мне:
— Ольга, вы уж не обессудьте, что я так прямо. Сердце болит за родную кровь. Мы с мужем завтра заедем, вас лично поблагодарить и Ане кое-какие вещицы привезти. Она тут с одним чемоданчиком мается. До завтра!
Дверь закрылась. В квартире повисла тяжёлая, гулкая тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Запах чуждого парфюма медленно растворялся в воздухе, но ощущение вторжения осталось.
Я посмотрела на Сергея. Он избегал моего взгляка, разглядывая узор на кафеле.
— Какие «вещицы»? — тихо спросила я. — И почему они «завтра заедут»? Это что, теперь у нас будет салон для твоих новых родственников?
— Оль, перестань! — он резко обернулся. — Женщина переживает за племянницу. Нормально поблагодарить хочет. Ты в каждой мелочи видишь!
— Мелочи? — голос мой дрогнул. — Сергей, эта женщина за два часа выведала всё про наши финансы, про квартиру, дала понять, что Аня теперь наша обуза, и назначила следующую встречу! Ты ничего не видишь?
— Вижу, что ты устраиваешь истерику из-за доброй тёти! — крикнул он и, развернувшись, ушёл в спальню, громко хлопнув дверью.
Я осталась стоять одна посреди кухни, где на столе красовались немытые чашки и крошки от моего же пирога. Чувство одиночества было таким острым, что перехватывало дыхание. Они приходили уже двое. И они не собирались уходить. Завтра приедет ещё и муж. «Вещицы». Слово звенело в ушах зловещим набатом. Это были не вещи. Это был десант.
На следующий день я чувствовала себя как узник, ожидающий визита тюремщиков. К вечеру, точно по расписанию, раздался не звонок, а тяжёлый, настойчивый стук в дверь. Сергей, хмурый после нашей вчерашней ссоры, пошёл открывать.
На пороге стояли Людмила и мужчина лет пятидесяти пяти, плотный, с красноватым лицом и цепким, оценивающим взглядом — дядя Виталий. В руках он держал две объёмные спортивные сумки, явно тяжёлые.
— Проходите, — буркнул Сергей, отступая.
— Вот и мы! — весело провозгласила Людмила, вкатываясь в прихожую. — Виталик, это Сергей, тот самый благодетель. А это Ольга.
Виталий кивнул, не утруждая себя улыбкой. Его глаза, маленькие и блестящие, как у хорька, быстро просканировали пространство, будто прикидывая стоимость квадратного метра.
— Размещайтесь, — сказал он глуховатым голосом, ставя сумки прямо на паркет в коридоре. Они упали с мягким, но внушительным стуком.
Аня, словно по сигналу, вышла из гостиной и бросилась обнимать тётю. С дядей они обменялись коротким, деловым взглядом.
— Что ж, раз уж собрались, давайте за стол, — предложила Людмила, уже снимая пальто и направляясь на кухню, как к себе домой. — Мы вам и гостинцев привезли.
Гостинцами оказалась бутылка дешёвого портвейна и коробка шоколадных конфет эконом-класса. Их поставили на стол рядом с тем ужином, который я потратила полдня, готовя в состоянии нервного напряжения: запечённой курицей, салатами, свежими булками.
Мы уселись. Наша семья — я, Сергей, молчаливая Катя и тихо ковыряющий вилкой Миша — с одной стороны. Они трое — с другой. Это больше не напоминало дружеские посиделки. Это было похоже на переговоры, где все карты были у противоположной стороны.
Виталий налил портвейн себе, Сергею и, не спросив, плеснул мне. Пахло дешёвым спиртом и сигаретным перегаром, который он принёс с собой.
— Ну что ж, — поднял он свой стакан. — За добрых людей. И за то, чтобы наша Анечка больше никогда в такой переплёт не попадала. Чтоб крыша над головой была надёжная.
Мы чокнулись. Напиток был противен на вкус. Сергей поморщился, но сделал глоток.
Первые полчаса говорила в основном Людмила. Она распространялась о своих болячках, о дороговизне жизни, о том, как тяжело «простому человеку». Виталий молча ел. Он ел много и сосредоточенно, выбирая лучшие куски мяса, накладывая себе салат горкой. Его манера поглощать пищу была агрессивной, почти животной.
Аня сидела с опущенными глазами, изображая скромность, но я заметила, как её нога под столом слегка покачивалась в такт какой-то внутренней мелодии. Она была спокойна. Уверена.
Когда бутылка портвейна опустела наполовину, а Виталий разморозился, речь зашла о прошлом.
— Да, — сказал он, разминая пальцами хлебный мякиш. — Жизнь — зыбкое дело. Вот Анина прабабка, царство ей небесное, квартирой в центре владела. На Петровке. Барская квартира, с высокими потолками.
Я насторожилась. Сергей с интересом посмотрел на него.
— Правда? Не знал.
— Мало кто знал, — многозначительно протянул Виталий, глядя на пенку в своём стакане. — Старые дела. Документы там, бумаги… Время было смутное. Всё растерялось. А жаль. Нынешняя цена той площади… — Он присвистнул, сделал большой глоток. — Состояние. Целое состояние.
В воздухе повисла тягучая, липкая пауза. Моё сердце заколотилось чаще. Я посмотрела на Аню. Она притворно грустно улыбнулась.
— Дядя, ну что ты вспоминаешь. Всё в прошлом.
— В прошлом-то в прошлом, — подхватила Людмила, вздыхая. — Но кровь-то не воду. Наша Аня — из хорошей семьи, можно сказать, королевских кровей. Не чета каким-то проходимцам. Ей бы только документы те найти…
— Найти? — не удержался Сергей.
— Ну да! — оживился Виталий. — Копии какие, справки архивные… Вдруг и найдётся что. Право-то никуда не девается. Вот была бы девушка при деньгах, при своём углу, не пришлось бы добрым людям на шею садиться.
Он громко рассмеялся, словно сказал невероятно остроумную шутку. Людмила захихикала. Аня потупилась. Сергей неуверенно улыбнулся, польщённый намёком на свою «доброту».
А у меня в ушах зазвенело. Кусочек пазла с ужасающей чёткостью встал на место. «Квартира в центре». «Документы потерялись». «Вдруг найдётся». Это не были пустые разговоры. Это был намёк. Пристрелочный. Они проверяли почву.
После этой фразы я уже ничего не слышала. Я механически убирала со стола, наблюдая, как гости переместились в гостиную и уселись на нашем диване, включив телевизор на полную громку. Миша уснул у меня на руках, Катя заперлась в своей комнате. Сергей, поддавшись уговорам Виталия, пил с ним коньяк, тот самый, хороший.
Около одиннадцати они наконец собрались уходить. У порога Людмила снова обняла Сергея.
— Ну, держитесь тут. Вы — наша надежда. Мы завтра позвóним.
Когда дверь закрылась, я, уложив Мишу, вернулась в опустевшую, пропахшую чужим потом, алкоголем и жиром гостиную. Сергей уже спал в спальне, тяжёлым пьяным сном. Тишина была оглушительной.
И тут я услышала. Приглушённый голос из ванной. Щель под дверью была освещена.
Я замерла, прислушиваясь. Голос Ани. Она говорила по телефону.
— Да, тёть, всё нормально. Живут неплохо. Квартира хорошая, просторная, но обстановка… средненькая. Ипотека, да… Документы я пока не нашла, он их или в сейфе держит, или в банке. Нужно больше времени… Да, я понимаю… Не, он уже полностью в теме, верит, что я жертва обстоятельств. Она главная проблема… Нет, пока не готова… Ладно, завтра.
Затем послышался звук спускаемой воды, щелчок выключателя. Я едва успела отскочить в тень спальни, прежде чем дверь ванной открылась и Аня, освещённая светом из коридора, прошла на свою территорию, на раскладной диван. Её лицо в полумраке было сосредоточенным и абсолютно спокойным.
Я стояла, прислонившись к холодной стене, и дрожала. Не от страха, а от чистой, беспримесной ярости. Теперь у меня не было сомнений. Это была операция. А дом, моя семья, моё спокойствие — целью.
Они искали документы. Мои документы. На наш дом.
Ночь не принесла покоя. Я лежала рядом с храпящим Сергеем, и перед моими глазами, как кадры из дурного кино, проносились лица: самодовольная ухмылка Виталия, пронзительный взгляд Людмилы, холодная, расчётливая маска Ани, прикрывающаяся маской жертвы. Слова «документы я пока не нашла» жгли мозг, как раскалённая игла. Они не просто искали приют. Они искали что-то конкретное. И мой муж, мой собственный муж, был их слепым орудием.
Утром я встала раньше всех. Приготовила завтрак, разлила чай. Руки делали всё автоматически, а внутри бушевала сталь. Ярость остыла, превратившись в холодную, непреклонную решимость.
Когда за стол сели все, включая Аню, которая снова была в образе тихой и благодарной, я не стала ждать.
— Сергей, нам нужно серьёзно поговорить. Наедине, — сказала я ровным, не терпящим возражений тоном.
Он взглянул на меня поверх чашки, увидел что-то в моих глазах и нахмурился.
— Опять? Ладно, потом.
— Нет, — отрезала я. — Сейчас. В спальне.
Я встала и вышла из кухни, не оглядываясь. Через секунду послышались его тяжёлые шаги. В спальне я закрыла дверь и повернулась к нему.
— Она уезжает. Сегодня же. Её вещи — за дверь. И эти её «родственники» пусть к нам больше ногой не ступают.
Сергей смотрел на меня, будто я говорила на иностранном языке.
— Ты с ума окончательно сошла? Какой сегодня? На каком основании?
— На основании того, что это мошенница! — голос мой сорвался на шёпот, но он был густым от ярости. — Она втирается в доверие, её родня выспрашивает про квартиру, про документы! Ты слышал вчера, что её дядя ляпнул? Про «квартиру в центре»? Про «потерянные бумаги»? Они что-то ищут, Сергей! В нашем доме!
— Оль, ну что за бред! — он раздражённо провёл рукой по лицу. — Выпил мужик, язык развязался, потрепался за жизнь. Какие документы? Что они могут искать в нашей трёшке на окраине? Ты себе теории заговора строишь!
— А я слышала, как она вчера по телефону говорила! — выпалила я, теряя самообладание. — «Документы я пока не нашла». Это её слова! Она кому-то отчитывалась!
Сергей замер. На секунду в его глазах мелькнуло сомнение, но оно было мгновенно сметено волной раздражения и, как мне показалось, защитной реакции на свою же доверчивость.
— Ты подслушивала? — он изумлённо вытаращил глаза. — Боже, Ольга, это уже клиника! Ты не только шпионишь за её соцсетями, ты теперь и у дверей подслушиваешь? Может, ещё камеры скрытые поставишь? Да она, наверное, про свои бумаги говорила! Паспорт потеряла или ещё что!
— Она не теряла паспорт! У неё всё при себе! — почти крикнула я. — Ты почему не хочешь видеть очевидного? Почему ты веришь каким-то проходимцам, а не мне?
— Потому что ты ведёшь себя как истеричка! — закричал он в ответ. — Потому что они хоть как-то благодарят и ценят помощь, а ты только ноешь и скандалишь! Может, тебе просто не нравится, что в твоём идеальном мирке появился кто-то посторонний? Может, ты просто жадная?
Это слово снова, как ножом, резануло по живому. Я отступила на шаг, глотая воздух. В глазах потемнело.
— Жадная? Я? — мой шёпот был страшнее крика. — Я пустила в дом незнакомку, кормлю её, терплю её вещи в своей ванной, слушаю её наглую тётку, а ты называешь меня жадной? Сергей, они тебя дурачат! Они используют!
Дверь спальни резко распахнулась. На пороге стояли Катя и Миша. Дочь была бледная, с округлившимися глазами. Сын плакал, испуганный громкими голосами.
— Хватит! — крикнула Катя, и её тонкий голос дрожал от гнева и обиды. — Прекратите! Из-за этой… этой женщины вы постоянно ссоритесь! Папа, выгони её! Мама права!
— Катя, не твоё дело! Иди в комнату! — рявкнул Сергей.
— Нет! — девочка не отступала. — Это мой дом тоже! И я не хочу, чтобы тут чужая тётя жила и вы с мамой ругались! Уходи! — последнее она крикнула уже в сторону коридора, где в тени, я была уверена, стояла и слушала Аня.
Сергей, пунцовый от злости и стыда перед детьми, грубо отстранил Катю и вышел из спальни. Через секунду мы услышали хлопок входной двери. Он ушёл.
В квартире воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только всхлипываниями Миши. Я обняла его, прижала к себе. Катя стояла, сжав кулаки, её губы дрожали.
— Мам, что мы будем делать? — спросила она тихо, уже не ребёнком, а почти союзником.
В этот момент я поняла: больше не на кого надеяться. Только на себя. Я должна защитить свой дом. Своих детей.
— Будем бороться, — тихо, но чётко сказала я. — Иди, успокой брата. Всё будет хорошо.
Я отвела Мишу в его комнату, попросила Катю посидеть с ним. Потом вышла на кухню, взяла телефон и набрала номер своей подруги Ирины. Она работала юристом в небольшой, но крепкой фирме.
— Ира, мне срочно нужна консультация. Житейская, но очень грязная, — сказала я, когда она ответила.
Час спустя я уже сидела в её уютном, пахнущем кофе кабинете. Выслушав мой сумбурный, но подробный рассказ о событиях последних двух недель, Ира не перебивала. Её лицо становилось всё серьёзнее.
— Оля, — сказала она наконец, отложив ручку. — Это классическая схема. Могут быть вариации, но суть одна: под видом «гостя» в жилище вселяется человек, который начинает создавать видимость «ведения общего хозяйства». Потом появляются «родственники» с историями о правах, о «потерянных» документах. Их цель — либо вытеснить вас морально, довести до нервного срыва, чтобы вы сами ушли, либо, в более наглых случаях, начать претендовать на часть жилья, основываясь на «факте совместного проживания и ведения общего хозяйства». Суды, конечно, такое редко признают, но шума, грязи и нервотрёпки будет море. Они на это и рассчитывают.
У меня похолодело внутри.
— То есть, они могут… отобрать квартиру?
— Нет, — твёрдо сказала Ира. — Не могут. Право собственности за вами. Но они могут сделать вашу жизнь невыносимой, а процесс доказательства, что она просто временная жиличка, а не «фактическая жена» или «иждивенец», затянуть. Особенно если она уже прописана где-то не в этом городе и будет утверждать, что это её единственное место жительства. Первое, что ты должна сделать прямо завтра — сменить замки.
— А если они вызовут полицию?
— Пусть вызывают. Она не прописана здесь, не является членом семьи. У неё нет ключей от новых замков. Факт вселения был на твоё временное согласие, которое ты теперь отзываешь. Полиция, скорее всего, разведёт руками и скажет, что это гражданско-правовой спор. Но физически войти они уже не смогут. Дальше — собирай все доказательства: скрины её соцсетей с роскошной жизнью (это доказывает, что она не нуждающаяся), запиши на диктофон следующий разговор с мужем, где ты прямо скажешь о своих подозрениях и о том, что отзываешь разрешение на её проживание. Если будут угрозы от родни — записывай. Всё.
Она посмотрела на меня с серьёзной, профессиональной твёрдостью.
— Ты должна понять, Оль. Сейчас это война на истощение. И закон — твой главный союзник. Но пользоваться им нужно хладнокровно. Без истерик.
Я вышла от неё с твёрдой землёй под ногами. Страх не исчез, но к нему добавился четкий план. Чёткие, законные действия. Я не была больше беспомощной жертвой. Я была комендантом крепости, готовящимся к штурму.
Оставалось самое сложное — решиться на первый, необратимый шаг. И сделать это так, чтобы не сломаться.
Ровно в девять утра, убедившись, что Сергей ушёл на работу, а Катя и Миша — в школу, я сделала первый шаг. Мои руки дрожали, когда я набирала номер аварийной службы из объявления, но голос прозвучал твёрдо. Через сорок минут у двери стоял мастер, невысокий, суровый мужчина с чемоданчиком.
— Меняете замок? — спросил он деловым тоном.
—Да, и пожалуйста, побыстрее. И чтобы ключи были только эти, — я показала ему связку со старыми ключами.
Пока он работал, издавая резкие звуки дрели, я ходила по квартире, собирая вещи Ани в её же дорогую кожаную сумку. Косметика, халатик, зарядное устройство. Каждый предмет, напоминавший о её вторжении, летел внутрь. Я действовала методично, почти без эмоций. Страх заглушала холодная ярость и чёткая инструкция Иры: «Смени замки. Её вещи — за дверь».
Когда мастер ушёл, вручив мне три новых блестящих ключа, квартира наполнилась непривычной тишиной. Я положила один ключ себе в кошелёк, второй спрятала в потайное отделение шкатулки в спальне. Третий… третий я оставила на тумбочке в прихожей. Для Сергея. Если он захочет вернуться в свой дом.
Теперь оставалось ждать. Я сидела на кухне, прислушиваясь к каждому шороху в подъезде. Сердце ныряло куда-то в пятки при звуке лифта. В два часа должен был вернуться Миша. В три — Катя. Аня обычно появлялась около четырёх, после своих загадочных «поисков работы».
В три тридцать ключ щёлкнул в скважине, провернулся раз, другой — и безуспешно. Наступила пауза. Затем раздался резкий, настойчивый стук.
— Ольга Николаевна? Это я! Дверь заклинило! — голос Ани звучал испуганно и недоуменно.
Я медленно подошла к двери, посмотрела в глазок. Она стояла, дергая ручку, её лицо исказила смесь растерянности и зарождающейся злости.
Я открыла дверь, но не отодвинула цепочку. Щель в палец шириной.
— Дверь не заклинило. Я поменяла замки. Твои вещи вот здесь, — я показала на сумку, стоявшую в коридоре за мной.
Её лицо изменилось мгновенно. Испуганная маска сползла, обнажив жёсткое, холодное выражение. Глаза сузились.
— Что это значит? — её голос упал на две тона, стал ровным и опасным.
—Это значит, что гостеприимство закончилось. Ты больше не живёшь здесь.
—Вы не можете так просто… Сергей разрешил мне…
—Сергей не единственный хозяин в этой квартире. И его разрешение отозвано. До свидания, Аня.
Я попыталась закрыть дверь, но она резко уперлась в неё ладонью.
— Вы одумайтесь, Ольга Николаевна, — зашипела она сквозь щель. — Вы совершаете большую ошибку. Мы всё уладим мирно. Откройте дверь.
— Нет. Уходи.
—Хорошо. Хорошо. Вы сами этого хотели.
Она отступила, и я захлопнула дверь, повернула ключ. Через глазок я увидела, как она, не глядя на сумку, быстрыми шагами направилась к лифту, доставая телефон.
Я знала, что будет дальше. По совету Иры, я включила диктофон на телефоне и положила его в каркарман халата. Потом позвонила Кате, предупредила, чтобы шла домой без ключа — я открою. Мишу должен был привести из школы Сергей, но сейчас это было последним, о чём я беспокоилась.
Через двадцать минут в подъезде раздался громкий, разноголосый гул. Прозвучал звонок, а следом — оглушительный стук кулаком в дверь.
— Открывайте! Немедленно! Что вы тут устроили! — ревел за дверью бас Виталия.
Я открыла, снова на цепочке. На площадке стояли они все трое: Аня с заплаканным, теперь уже искренне злым лицом, Людмила, пунцовая от ярости, и Виталий, готовый, кажется, вышибить дверь плечом.
— Вы что, совсем оборзели? — рявкнул Виталий. — Человека на улицу выставляете? Мороз! Вы кто такие после этого?
—Я хозяйка этой квартиры. И я прекращаю безвозмездное предоставление жилья постороннему лицу. Всё законно, — сказала я, удивляясь собственной выдержке.
—Какой посторонний? — вклинилась Людмила, тыча пальцем в мою сторону. — Она тут две недели жила, хозяйство вела! Она уже почти член семьи! Сергей её как родную принял! А ты, стерва, ревнуешь! На весь подъезд позорище устраиваешь!
—Пустите меня в мою комнату! — всхлипывала Аня, но её глаза, сухие и зоркие, сверлили меня через щель. — У меня там вещи, лекарства!
Шум привлёк соседей. Двери по площадке приоткрывались, появлялись любопытные лица.
— Вам что, мало скандала? — повысила я голос, чтобы слышали все. — Ваша племянница нагло обманула нас, втерлась в дом под видом пострадавшей, а сама в соцсетях отдыхает на горнолыжных курортах! Её вещи ей отданы. Больше ей здесь делать нечего. И вам — тоже.
— Врёшь ты всё! — закричала Людмила. — Запорю! Мы полицию вызовем! Самосуд устроила! Виталий, звони 02!
— Звоните, — спокойно сказала я. — Я уже жду участкового.
Это их на секунду озадачило. Но ненадолго.
— Да мы тебя по судам затаскаем! — продолжала орать Людмила. — За моральный ущерб! За незаконное выселение! Мы свидетелей найдём! Ты ещё узнаешь, как людей на улицу выкидывать!
— Выбрасываете вы свою племянницу на улицу, а не я, — парировала я. — У неё есть вы, родная тётя. Пусть теперь живёт у вас. Или у неё и на вас ключей нет?
Это попало в цель. Людмила захлебнулась от ярости. В этот момент внизу хлопнула дверь и быстрые шаги по лестнице донеслись до нашей площадки. Это был Сергей. Лицо его было искажено гневом. Он, видимо, получил звонок.
— Что здесь происходит? — он окинул взглядом сцену: меня за дверью, орущих родственников, соседей.
—Сергей! Наконец-то! — взвыла Аня, кинувшись к нему. — Меня… меня выгнали! Вещи мои выбросили! Замки поменяли!
Сергей посмотрел на меня. В его взгляде бушевала буря: недоверие, ярость, стыд.
—Ольга? Это правда? Ты выгнала её?
—Я защищаю свой дом от мошенников, — чётко ответила я. — И прошу тебя зайти внутрь, чтобы обсудить это без посторонних.
— Каких ещё мошенников? — он приблизился к двери, его дыхание было тяжёлым. — Открой немедленно. Верни Ане ключи. Это мой дом тоже, и я решаю, кто здесь будет жить!
— Не открою, пока они тут стоят. И ключей ей не верну. Решение принято.
—Ты слышишь, что твоя супруга творит? — вступил Виталий, хватая Сергея за плечо. — Беспредел! Надо с этим бороться!
Шум достиг апогея. И тут, к общему удивлению, на лестничной площадке появился молодой участковый в форме. Видимо, соседи всё-таки вызвали полицию.
— Что за шум? Кто здесь собственник? — спросил он, оглядывая всех.
— Я! — сказала я, открывая, наконец, дверь полностью, но оставаясь в проёме. — Я, Ольга Семёнова, собственник этой квартиры. Эти люди, — я указала на Аню и её родственников, — пытаются незаконно проникнуть в моё жилище, угрожают и оскорбляют меня. Эта женщина, Анна, проживала у меня временно, по устной договорённости. Сегодня я это разрешение отозвала, её вещи возвращены. Ключей от нового замка у неё нет. Прошу вас вмешаться.
Участковый, немного ошалевший от гвалта, принялся разбираться. Потребовал документы. Я принесла паспорт и свидетельство на квартиру. У Ани был только паспорт с пропиской в другом городе. История про «выселение» и «потерю жилья» начала давать трещины под вопросами полицейского. Особенно когда я упомянула о фотографиях из соцсетей и показала их на телефоне.
— Гражданка, вы не прописаны здесь, не являетесь родственником, договора аренды нет, — устало заключил участковый, обращаясь к Ане. — Хозяйка вправе не пускать вас в квартиру. Ваши претензии — это вопрос гражданского суда. Прекращайте шум, нарушаете общественный порядок.
— Как это? Она же жила тут! — не унималась Людмила.
—Временно проживала с согласия собственника, которое теперь отозвано. Всё. Разойдитесь.
Полицейский, дав ещё несколько наставлений, ушёл. На площадке повисла гробовая тишина. Победа была на моей стороне, но вкус у неё был горький.
Виталий плюнул себе под ноги.
—Ну ладно… Ладно. Ты этого ещё пожалеешь, Ольга. Очень пожалеешь.
Людмила обняла Аню.
—Поехали к нам, дочка. Не переживай. Мы им ещё покажем.
Аня ничего не сказала.Она подняла свою сумку, и перед тем как повернуться к лифту, посмотрела на меня. Это был уже не взгляд жертвы или хитрой интриганки. Это был холодный, обещающий отмщение взгляд врага. Потом её глаза переметнулись на Сергея, стоявшего как истукан. Взгляд смягчился, стал жалобным, полным немого укора.
Они уехали. Соседи потихоньку попрятались. Мы с Сергеем остались вдвоём в пустой, выстуженной сквозняком прихожей.
Он медленно поднял на меня глаза. В них не было понимания. Там была только пустота, перемешанная с ненавистью.
—Довольна? — прохрипел он. — Устроила цирк. Выставила меня посмешищем перед всеми. Выгнала беззащитную девушку на мороз. Ты кто после этого?
—Я — человек, который защитил тебя и детей от аферистов, даже когда ты этого не хотел видеть, — тихо сказала я.
Он горько усмехнулся.
—Защитила. Да ты разгромила всё. Нашу семью. Моё доверие. Всё.
—Сергей…
—Молчи. Просто молчи.
Он повернулся, взял со тумбочки новый ключ, который я оставила для него. Подержал его в ладони, посмотрел, как будто это была какая-то чужая, неприятная вещь. Потом швырнул его обратно на тумбу. Звякнуло.
— Я не могу сейчас здесь находиться. Я не могу на тебя смотреть.
И,не взяв ключ, не взяв даже куртку, он вышел в подъезд и медленно пошёл вниз по лестнице. Звук его шагов затих.
Я закрыла дверь, повернула ключ. Победа. Я выиграла этот раунд. Я осталась в крепости. Но почему же тогда внутри была такая ледяная, всепоглощающая пустота? Потому что самый важный гарнизон — мой муж — сам сдался и ушёл к противнику.
Я медленно сползла по двери на пол, прижалась лбом к коленям. Тишина в квартире была теперь абсолютной. И невыносимой.
Первые дни после скандала были похожи на жизнь в осаждённой, вымершей крепости. Сергей не вернулся. Он отправил мне одно единственное смс: «Останусь у друга. Не звони. Нам обоим нужно остыть». Остыть. Как будто между нами был просто спор о том, куда поехать летом. Глубокая, ледяная тишина в квартире нарушалась только шагами детей, которые ходили на цыпочках и говорили шёпотом, будто боялись разбудить чудовище, поселившееся в стенах.
Катя стала моей тенью. Она приносила мне чай, молча садилась рядом, иногда просто клала голову мне на плечо. Её подростковый бунт растворился в более глубокой, взрослой тревоге. Миша плакал по ночам, спрашивая, когда папа вернётся. Я не знала, что ответить.
На третий день я заставила себя встать, умыться и действовать. Подавленность была роскошью, которую я не могла себе позволить. Я связалась с Ириной.
— Они не успокоятся, — сказала я ей, сидя в том же кабинете, где уже чувствовала себя немного опытным бойцом. — Выгнали одного — придут другие. И они уже работают над Сергеем.
— Разумеется, — кивнула Ирина. — Их тактика — разделить и надавить. Теперь они будут изображать из себя жертв, а тебя — монстра, выгнавшего «несчастную сироту». И будут пытаться воздействовать через самое слабое место: через твоего мужа, который сейчас уязвим и зол.
Она была права. В тот же день Катя показала мне пост на одной из местных городских страничек в соцсети. Его написала «Людмила Иванова». Пост был длинным, полным пафосных фраз и написанных с ошибками слов:
«Добрые люди! Помогите разобраться! Мою племянницу, молодую порядочную девушку, оставшуюся без крыши над головой, приютила у себя семья. Мы, родные, были спокойны, думали — у добрых людей. Но не тут-то было! Жена хозяина, ослеплённая чёрной завистью и ревностью, в один день выкинула вещи бедной девушки на лестничную площадку, поменяла замки и не пустила её в дом! На дворе зима, мороз! Девушка чуть не умерла от холода и стресса! Теперь она вынуждена жить у нас в тесноте. А «добрый» муж, который пытался защитить сироту, сам был изгнан из дома скандальной женой! Вот такие нравы сейчас. Где же доброта? Где человечность? Бойтесь таких „доброжелателей“, люди!»
Под постом было несколько возмущённых комментариев от фейковых аккаунтов: «Ужас!», «Надо в полицию!», «Стерва!». Меня затрясло от бессильной ярости. Они не просто врали. Они переписывали реальность, делая из себя мучеников, а из меня — исчадие ада.
— Мам, — тихо сказала Катя, — давай я напишу правду. Я всё видел.
— Нет, дочка, — обняла я её. — Не опускайся до их уровня. Ты только испачкаешься. У нас есть другой способ.
Я последовала совету Ирины. Я не стала комментировать пост. Вместо этого я методично собирала доказательства. Сделала скриншоты страницы Ани с фотографиями курортов, датированные периодом до её «бездомности». Сохранила скриншоты этого клеветнического поста и всех комментариев. Записала на диктофон свой разговор с Катей, где она чётко описала всё, что происходило в доме. Попросила её написать на листе бумаги свои показания, по-детски просто, но честно.
Потом я пошла дальше. Я написала заявление в полицию о клевете, приложив все собранные материалы. Ирина просмотрела его и одобрила.
— Это хороший ход. Он показывает, что ты не просто обороняешься, а переходишь в контрнаступление по закону. Это их охладит.
Но самый сильный удар пришёл откуда не ждали. На следующий день после публикации поста мне позвонили с работы. Моя начальница, женщина строгая, но справедливая, сказала с неловкостью в голосе:
— Ольга, у нас тут… Звонила какая-то женщина, представилась твоей дальней родственницей. Говорила, что у тебя в семье кризис, что ты находишься в неадекватном состоянии, устраиваешь скандалы, и что это может повлиять на работу. Просила… «понять и помочь». Я, конечно, не поверила в эту чушь, но… будь осторожна. Это какой-то бред.
Я поблагодарила её и повесила трубку. Руки дрожали уже не от страха, а от холодной, сконцентрированной ненависти. Людмила добралась до моей работы. Они пытались уничтожить меня социально: отнять репутацию, опорочить, оставить без поддержки.
В тот же вечер раздался звонок в дверь. Я посмотрела в глазок. На площадке стоял Сергей. Один. Он выглядел уставшим и постаревшим.
Я открыла, не снимая цепочки.
— Чего тебе?
—Пусти. Надо поговорить.
—Говори отсюда. Дети не должны слышать.
Он помялся, потупил взгляд.
— Оль… Аня сняла комнату. В соседнем доме. Ей нужна помощь с переездом вещей, которых тут… ну, которые остались. И с деньгами на первый месяц. Я… я одолжил.
Всё внутри меня оборвалось. Он не просто поверил им. Он теперь финансово их поддерживал. Жил рядом.
— Ты купился, — тихо сказала я. — Они тебя купили за дешёвый спектакль с несчастной сиротой. И ты теперь их кошелёк и защитник. Поздравляю.
— Не говори так! — он вспыхнул. — Ты сама довела всё до этого! Если бы не твои истерики, всё было бы нормально! Она просто благодарная девушка, а ты её втоптала в грязь!
Я посмотрела на него долгим, пристальным взглядом. Я искала в его глазах хоть каплю того мужчины, которого любила. Того, кто когда-то смеялся, строил планы, нёс спящего Мишу с машины до квартиры на руках. Его не было. Передо мной стоял зашоренный, обиженный и обманутый незнакомец.
— Сергей, они наводят на меня грязь в соцсетях. Они уже звонили на мою работу. Их цель — уничтожить меня. И ты им в этом помогаешь. Понимаешь? Ты помогаешь тем, кто хочет разрушить твою же семью.
Он помолчал, отвернулся.
— Может, семья уже разрушена? И не ими, — тихо бросил он и, не прощаясь, пошёл к лифту.
Я закрыла дверь. Больше не было сил. Я опустилась на пол в прихожей и впервые за все эти дни позволила себе тихо, бесшумно плакать. Отчаяние накрывало с головой. Я выигрывала по закону, но проигрывала по жизни. Они отнимали у меня мужа по кусочкам.
И тут в кармане халата завибрировал телефон. Я вытащила его. Незнакомый номер. Смс.
«Здравствуйте, Ольга. Это Людмила Ивановна, тётя Ани. Вы, наверное, считаете, что всё выиграли. Но какой ценой? Серёжа сейчас с нами, он всё понимает и очень горюет. Я вижу, он хороший человек, просто запутался. Давайте не будем его рвать на части. Вам же его жалко? Давайте встретимся и спокойно всё обсудим. Завтра, в 18:00, в кафе «Уют» на Ленинградской. Только вы и я. Без скандалов. Давайте решим всё по-человечески. Иначе будет хуже для всех, особенно для Сергея. Жду ответа.»
Я перечитала сообщение несколько раз. В нём не было грубых угроз. Только ядовитые, мастерски расставленные крючки: «Серёжа сейчас с нами», «рвать на части», «будет хуже». Это был не вызов. Это была ловушка, прикрытая предложением мира. Но самое ужасное было то, что она была права в одном: Сергей был с ними. Он был их козырем. И они собирались разыграть его против меня.
Я вытерла слёты, поднялась с пола. В отчаянии родилась новая, бешеная энергия. Хуже уже не будет. Ирина говорила: «Имей на руках все козыри».
Я набрала её номер.
— Ира, они назначили встречу. Пригласили «поговорить». Что делать?
—Идти, — без колебаний ответила Ирина. — Но подготовленной. Включи диктофон с самого начала. Не поддавайся на провокации. Цель — не договориться, а получить с их слов подтверждение их действий: про звонки на работу, про пост в соцсетях, про их влияние на Сергея. Если будут угрожать — тем лучше. Это всё доказательства. Но, Оль, будь готова. Они могут привести и Сергея. Чтобы давить на тебя через него.
Я глубоко вдохнула.
— Я готова.
—Тогда в бой. И помни: закон на твоей стороне. И материнская правда — тоже.
Я положила трубку и посмотрела на своё отражение в тёмном окне. Измученное лицо, тёмные круги под глазами. Но в этих глазах больше не было растерянности. Был холодный, отточенный блеск стали. Они хотели войны на моей территории? Что ж. Я больше не просто защищалась. Я шла на переговоры, чтобы выиграть её. И забрать своё назад. Даже если это будет последнее, что я сделаю.
Кафе «Уют» оказалось тесным полуподвальным помещением с липкими столиками и запахом жареного масла. Я пришла на десять минут раньше, выбрав место у стены, откуда был виден и вход, и основной зал. Пальцы нервно перебирали телефон в кармане куртки. Диктофон был включён.
Ровно в шесть дверь открылась, впустив порцию холодного воздуха. На пороге стояли Людмила, Виталий и… Сергей. Моё сердце ёкнуло, предчувствуя самое худшее. Его привели как главный аргумент, как трофей. Он не смотрел на меня, его взгляд был устремлён куда-то в пол. Лицо осунулось, под глазами залегли тёмные тени.
Они направились ко мне. Людмила с деловым видом, Виталий — с привычной нагловатой уверенностью. Сергей шёл позади, как на привязи. Они уселись напротив, создавая сплочённый, враждебный фронт. Ани с ними не было.
— Ну, вот и встретились, как цивилизованные люди, — начала Людмила, не снимая пальто. — Давайте без эмоций, по делу.
Я молчала, давая ей говорить.
— Ситуация, конечно, неприятная вышла, — продолжала она, складывая руки на столе. — Нервы, скандалы, полиция… Кому это надо? Особенно Серёже. Посмотри на него, Ольга. Он между двух огней. Рвётся на части.
Я перевела взгляд на мужа. Он напрягся, но взгляда так и не поднял.
— Что вы хотите? — спросила я ровным, безэмоциональным тоном.
— Мы хотим мира! — вступил Виталий, его бас звучал громко в маленьком зале. — Чтобы всё было по-человечески. Вы обидели нашу девочку, опозорили её. Моральный ущерб. Но мы не злопамятные. Мы готовы закрыть глаза на твоё… неадекватное поведение, если ты исправишь ситуацию.
— Какую именно ситуацию? — уточнила я.
— Квартиру Анечку назад пустишь, — отчеканила Людмила. — Она там уже обжилась, вещи её, атмосфера знакомая. И извинишься публично, в тех же соцсетях, где ты её оклеветала. Ну и… раз уж ты так испугалась за свои бумажки, мы готовы дать тебе гарантии.
Она многозначительно посмотрела на Виталия. Тот вытащил из внутреннего кармана потрёпанную папку и положил её на стол между нами. Это была не копия, а явно старая, пожелтевшая бумага с печатями, которые кто-то старательно подрисовывал.
— Вот, гляди, — сказал Виталий, понизив голос до конспиративного шёпота. — Нашлась кое-какая бумажка. Старая расписка. Твой свёкор, покойный ныне Пётр Семёнович, одалживал у отца нашей Анечки, у покойного Николая Васильевича, крупную сумму. Под залог права проживания в этой квартире. В случае невыплаты… ну, ты понимаешь. Раньше, в лихие девяностые, такие расписки имели силу.
Я взяла бумагу. Руки не дрожали. Текст был написан на старом пишущем устройстве, печати сминались и расплывались. Это была грубая, кривая подделка. Но расчёт был не на экспертизу, а на панику, на испуг, на давление. Они надеялись, что я, увидев этот «документ», затравленная и одинокая, сдамся.
Я медленно положила бумагу обратно на стол и посмотрела сначала на Людмилу, потом на Виталия, и, наконец, на Сергея.
— И ты в это веришь? — спросила я его тихо.
Он вздрогнул. Поднял глаза. В них плескалась мучительная растерянность.
— Отец… отец мог что угодно натворить в те годы… — глухо произнёс он. — Я не знаю…
— Вот видишь! — подхватил Виталий. — Сам сын не уверен! Тут нужна экспертиза, суды… Тебе это надо? Лучше мирно договориться. Пусть Аня живёт у вас, вы ей как сестра. А мы эту бумажку… уничтожим. И всё забудем.
Я откинулась на спинку стула. Всё было так же, как и предсказывала Ира. Блеф. Давление. Шантаж. Они играли на жалости, на незнании, на страхе Сергея. Но они не учли одного: я уже не была той испуганной женщиной из кухни.
Я медленно вынула телефон из кармана, положила его на стол рядом с их «распиской». Экран был чёрным, но диктофон работал.
— Во-первых, — начала я так же тихо, но каждое слово звучало отчётливо, как удар гвоздя, — это грубая подделка. Печать ООО «Вектор» на документе, датированном 1995 годом, хотя это предприятие было зарегистрировано только в 2003-м. Вы даже даты не сверили. Моя юрист уже ждёт этой «расписки» для передачи в экспертно-криминалистический центр и возбуждения уголовного дела по статье 327 УК — подлог.
Людмила и Виталий переглянулись. На их лицах впервые мелькнуло замешательство.
— Во-вторых, ваши действия — клевета в соцсетях, звонки на мою работу с целью опорочить меня — уже зафиксированы. Заявление в полицию подано. Скриншоты, записи разговоров, показания свидетелей, включая мою несовершеннолетнюю дочь, — всё приложено.
— Какие записи? Ты что, подслушивала? — зашипела Людмила.
— Я защищалась, — холодно парировала я. — Как и сейчас. Диктофон включён с момента вашего прихода. И ваше предложение «уничтожить бумажку» в обмен на вселение Ани — прекрасное доказательство шантажа.
Виталий побледнел, его красное лицо стало землистым. Он потянулся было к «расписке», но я была быстрее, накрыла её ладонью.
— Это уже вещдок. Не трогайте.
— Ты… ты сумасшедшая! — выдохнула Людмила, но её уверенность дала трещину.
Я повернулась к Сергею. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, как будто видел впервые.
— И в-третьих, самое главное, — мой голос смягчился, но не потерял твёрдости. — Сергей. Посмотри на них. Посмотри на меня. Они пришли с фальшивкой, чтобы отобрать наш дом. Они травят твою жену и мать твоих детей, чтобы разрушить нашу семью. И ты сидишь с ними по одну сторону стола. Ты сейчас должен сделать выбор. Не между мной и Аней. А между своей настоящей семьёй — мной, Катей, Мишей — и этими людьми, которые видят в тебе только инструмент и кошелёк.
Я сделала паузу, давая словам дойти до него.
— Если ты сейчас встанешь и уйдёшь со мной, мы пойдём домой. Мы будем разбираться с этим вместе. С юристами, с полицией, с чем угодно. Но вместе. Если ты останешься с ними… — я глубоко вдохнула, — тогда мы встретимся в суде. По делу о клевете. И по делу о разводе и разделе имущества. И я буду биться до конца, чтобы оставить детей с тем родителем, который способен их защитить. Выбирай. Сейчас.
В кафе повисла такая тишина, что был слышен гул холодильника за стойкой. Людмила пыталась что-то сказать, открывала рот, но Виталий грубо схватил её за руку, заставив замолчать. Они оба смотрели на Сергея. Их последняя ставка, их главный козырь, теперь висел на волоске.
Сергей сидел, сгорбившись, его лицо было искажено внутренней борьбой. Он смотрел на потрёпанную фальшивку, на злые лица «родственников», потом — на меня. В моих глазах он не видел больше ни упрёка, ни мольбы. Только усталую, но несгибаемую правду и последний, отчаянный шанс.
Медленно, будто через невероятную тяжесть, он отодвинул стул. Скрип ножек по полу прозвучал как выстрел. Он не сказал ни слова Людмиле и Виталию. Не посмотрел на них. Он просто встал, обошёл стол и остановился рядом со мной, глядя в пол.
— Пойдём домой, — глухо произнёс он.
Это были не слова любви. Это были слова капитуляции перед здравым смыслом и крахом чужой лжи. Но для меня в тот момент они звучали громче любой клятвы.
Я тоже встала, взяла со стола телефон и фальшивую расписку. Сложила бумагу, сунула в карман.
— Дело о подлоге и шантаже будет возбуждено, — сказала я, глядя на побелевших Виталия и Людмилу. — О дальнейшем общении вам сообщит мой юрист. И, пожалуйста, передайте Ане: её поиски «документов» в чужом доме закончились. Следующий её визит будет общаться только с участковым.
Я развернулась и пошла к выходу. Сергей, не оглядываясь, последовал за мной. Его шаги были тяжёлыми, но они были направлены в мою сторону.
Мы вышли на холодную улицу. Морозный воздух обжёг лёгкие. Мы шли молча, рядом, но не вместе. Пропасть между нами была ещё слишком широка. Он шёл, потому что испугался закона, суда, разоблачения. Не потому что вдруг увидел свет и вспомнил о любви. Он был сломленным, а не прозревшим.
Но это был только первый шаг. Первая, самая важная победа в войне, которая, я знала, была ещё не окончена. Я выиграла сражение за территорию и за союзника, пусть и временно переметнувшегося. Но война за восстановление семьи, за возвращение доверия, за лечение ран — всё это было впереди.
Я сжала в кармане холодный корпус телефона с записью. У меня было оружие. У меня была правда. И у меня, наконец, снова был дом, который нужно было не просто отстоять, но и заново отстроить из руин. Шаг за шагом.