Людмила Сергеевна не любила слово «пенсионерка». В её голове оно упиралось в образ стоящей в очереди в поликлинике женщины с сеткой, набитой дешёвыми макаронами.
Себя она к таким не относила. Да, возраст солидный, да, карточка в аптеке есть, но она всё ещё красила волосы в свой любимый тёплый каштановый цвет, каждое утро делала зарядку и уж точно не собиралась превращаться в человека, для которого единственное событие дня – утренние новости.
– Я бабушка, а не пенсионерка, – шутливо поправляла она соседку, если та называла её не так. – Это звание поважнее.
У неё было две внучки. Старшая, Катя, жила в другом городе и появлялась раз в год, но зато с цветами и длинными объятиями. Младшая – Соня – жила в получасе езды, но это почти ничего не меняло: видеться чаще от этого не получалось.
– У нас садик, кружки, работа, пробки, – разводила руками дочь. – Сама понимаешь.
Людмила понимала. Вернее, так казалось. До тех пор, пока однажды всё не перевернулось и Соня не приехала к ней жить «на время».
В тот день телефон зазвонил рано утром.
– Мам, – голос у дочери был напряжённый, – мне нужна помощь.
– Что случилось? – Людмила Сергеевна сразу села на кровати.
– Нас на работе отправляют в командировку. На две недели. Со мной уже поговорили, выбора мало. Саня тоже не сможет взять отпуск, у него там завал.
Она запнулась.
– Можно Соню к тебе?
Людмила перевела взгляд на стеллаж с книгами, на аккуратно сложенное вязание, на пустой стул у окна. Вроде и привыкла к тишине, но мысль о том, что в квартире появится чьи‑то быстрые шаги, не показалась страшной.
– Конечно, можно, – спокойно ответила она. – Даже нужно.
– Только, – добавила дочь, – помни, ей четырнадцать. Это уже не та крошка, которую ты водила в парк.
– Я знаю, – кивнула Людмила, хотя собеседница её не видела. – Не переживай. Разберёмся.
Она представляла себе четырнадцатилетнюю Соню как увеличенную версию той самой девочки с хвостиками: чуть выше, чуть серьёзнее, но всё та же мягкая, любящая скакать по лужам и пить какао на кухне.
Реальность оказалась другой.
Соня вошла в квартиру, не снимая наушников. Одну руку она держала на ремне рюкзака, другой сжимала телефон.
– Привет, баб, – кивнула она.
Людмила кинулась обнимать, но девочка заранее чуть отстранилась, чтобы не уронить наушники.
– Ты сильно выросла, – восхищённо сказала бабушка, рассматривая внучку. – Настоящая барышня.
Соня была высокая, худощавая, в широком худи и джинсах с дырками. Волосы – выкрашены в серебристый блонд с фиолетовым кончиком.
– А ты не поменялась, – улыбнулась Соня. – Всё та же.
Людмила не успела понять, было ли это комплиментом.
– Ну проходи, – засуетилась она, забирая у внучки рюкзак. – Я тебе комнату подготовила. Постельное новое, шторы постирала. Ты голодная? Я суп сварила и пирожки...
– Я не хочу суп, – быстро сказала Соня. – Можно просто чай?
– Чай, так чай, – смягчилась Людмила. – А пирожки?
– Я потом, – уклончиво ответила внучка.
Людмила отметила про себя: «Странно. Раньше она пирожки руками загребала». Но решила пока не придавать этому значения.
Настораживало другое: Соня всё время скользила взглядом по квартире, как будто оценивая её, наполовину находясь где‑то в другом месте.
Вечером Людмила попыталась поговорить. Они сидели на кухне, чайник тихо шумел, на столе остывал яблочный пирог.
– Ну рассказывай, – начала бабушка. – Как у вас там? Школа, друзья, кто нравится?
Соня машинально взяла кусок пирога, откусила, уставившись в телефон.
– Нормально всё, – сказала она. – В школе типа учусь.
– Типа? – улыбнулась Людмила. – Это как?
– Ну... нормально, – повторила Соня.
Бабушка никогда не любила слово «нормально». Оно означало «ничего не скажу». Она вздохнула, но не стала давить.
– А друзья?
– Есть, – коротко ответила внучка. – Я же не ботан.
– И это хорошо, – кивнула Людмила. – А... мальчики?
Соня чуть подавилась чаем.
– Баб, – простонала она. – Можно без этого?
– Почему? – искренне удивилась Людмила. – В моё время в четырнадцать уже вовсю бегали на танцы.
– Сейчас не твои времена, – буркнула Соня. – У нас по‑другому всё.
Людмила почувствовала, что разговор уходит в песок. Она решила сменить тему.
– Слушай, а что у тебя с волосами? – мягко спросила она. – Это модно сейчас, да?
– Нравится – и хорошо, – Соня резко откинулась на спинку стула. – Мама часто говорит, что я себя порчу, но это мои волосы.
В голосе прозвучало упрямство, за ним – тоненькая нотка боли.
– Твои, – согласилась Людмила. – Но и голову тоже тебе носить.
Соня хотела что‑то ответить, но тут на телефоне всплыло уведомление. Её взгляд сразу ушёл туда, в текст уведомлений, в переписку, в тот мир, где бабушки, супы и пирожки занимали последнее место.
Первые два дня они жили как соседи. Соня большую часть времени проводила в своей комнате, слушала музыку, смеялась над чем‑то в телефоне, рисовала на планшете.
– Ты хоть поела? – кричала из кухни Людмила.
– Да! – отзывалась внучка.
Иногда бабушка заглядывала к ней. На столе – недопитая кружка чая, рассыпанные карандаши, открытый блокнот с причудливыми рисунками. Люди с крыльями, девочка, стоящая спиной на мосту, окно с видом на космос.
– Красиво, – пробормотала Людмила в очередной раз. – У тебя талант.
– Да ладно, – отмахнулась Соня. – Это просто скетчи.
– Скетчи? – переспросила бабушка, запоминая новое слово. – Раньше это называлось набросками.
– Ну вот, – закатила глаза Соня. – Ты же понимаешь.
Людмила видела: внучка не грубит, но и не раскрывается. Между ними стояла невидимая тихая стена, построенная из различий в сленге, привычках и времени.
Третий день всё изменил.
Соня вернулась с прогулки позже условленного времени. Они договорились, что она будет дома к восьми. Часы показывали без пятнадцати десять.
Людмила ходила из угла в угол, представляя себе самые разные картинки. Она уже не жила в том мире, где дети играют во дворе до темноты и максимум могут сбить коленки. Новости рассказывали о других вещах, и от этого её тревога становилась ещё сильнее.
Когда дверь наконец хлопнула, Людмила встретила внучку у порога.
– Где ты была? – голос её дрожал. – Мы договаривались.
Соня сняла кроссовки, не поднимая глаз.
– Мы просто гуляли, – сказала она. – Я написала маме.
– А мне? – воскликнула Людмила. – Я тут места себе не находила!
– У тебя нет мессенджера, – спокойно заметила Соня. – Тебе как писать? Голубем?
Людмила почувствовала, как к груди подступает горячая волна.
– Значит, позвонить нельзя было? – повысила она голос. – Что за манера – делать, что хочешь, не предупредив?
Соня резко вскинула голову. В глазах её сверкнула сталь.
– Я не маленькая, чтобы отчитываться минуту в минуту! – крикнула она в ответ. – Мама так делает, папа так делает, теперь и ты?
– Потому что за тебя переживают, – не выдержала Людмила. – Ты хоть понимаешь, как это – сидеть и думать, что с тобой что‑то случилось?
– Ничего бы не случилось, – отрезала Соня. – Всегда все думают, что я без вас не справлюсь.
Людмила хотела ответить, но вместо слов из уст сорвалось:
– При мне таким тоном не разговаривают!
– При тебе вообще сложно разговаривать, – выпалила внучка. – Всё не так, всё не то. Тебе только суп и шторы интересны!
Она развернулась и ушла в комнату, громко хлопнув дверью.
Людмила осталась в коридоре, прижимая руку к груди. Ей хотелось то ли плакать, то ли возмущаться: «Как она смеет?» Она вытащила телефон, нашла номер дочери и, не раздумывая, набрала.
– Ты слышала, как она со мной? – начала было она, едва дочь ответила. – Это что за манеры?
– Мам, – устало сказала дочь. – Не начинай.
– Как это – не начинай? – возмутилась Людмила. – Она приходит почти в десять, я волнуюсь, а она...
– Я знаю, – перебила её дочь. – Она мне тоже написала. Прислала какие‑то фотографии с подружками. Они были в кафе.
– Значит, ты не видишь в этом проблемы?
– Вижу, – вздохнула дочь. – Но, мам, ты же сама говорила, как ненавидела, когда твоя мама контролировала каждый твой шаг.
Людмила замолчала. Ей не хотелось вспоминать. Но картинки сами полезли в голову: строгая фигура её собственной матери, фраза «девушка должна быть дома до девяти», обиды, слёзы в подушку.
– Это другое, – неубедительно сказала она. – Сейчас всё опаснее.
– А ещё сложнее, – добавила дочь. – Мам, она у тебя всего пару дней. Ей тоже непросто. Вы обе учитесь. Попробуй... не только ругать.
– Я и не ругаю, – обиделась Людмила. – Я переживаю.
– Тогда скажи ей это, – тихо сказала дочь. – Не про суп и не про часы. Про себя.
Людмила долго стояла у двери Сониной комнаты, прежде чем постучать.
– Можно? – спросила она, заглянув внутрь.
Соня сидела на кровати, обняв подушку. На глаза нависла чёлка, но по поджатым губам было видно: спор не прошёл бесследно.
– Зачем ты маме звонила? – мрачно спросила она. – Как в детском саду жаловаться воспитателю.
– Я... – Людмила вздохнула. – Привыкла так.
– Ты просто не можешь сказать мне прямо, – бросила Соня.
Бабушка села на край кровати, оставляя между ними пространство.
– Я могу, – сказала она. – Но боюсь сказать не то.
Соня нахмурилась.
– Чего ты боишься? Ты же взрослая.
– Тем‑то и страшнее, – усмехнулась Людмила. – В твоём возрасте я думала, что всё знаю. В своём понимаю, как много всего не знаю.
Они помолчали. Затем бабушка произнесла, не подбирая красивых слов:
– Я... боялась.
– Чего? – удивилась Соня.
– Что с тобой что‑то случилось, – честно сказала Людмила. – Я сидела и представляла какие‑то ужасные картины. Новости слушаю, свет меркнет, а ты не идёшь.
Соня вздохнула, уткнулась лбом в колени.
– Я просто не думала, – прошептала она. – У нас так все делают: пишут в чат, скидывают фотку, всё нормально. Я забываю, что у тебя нет всех этих приложений.
– Можно я буду по старинке? – попыталась улыбнуться бабушка. – СМС и звонки.
– Можно, – выдохнула Соня. – Я правда не хотела, чтобы ты тут сидела и... ну, нервничала.
Людмила почувствовала, как внутри что‑то оттаивает.
– Тогда давай договоримся, – предложила она. – Ты не будешь меня ставить перед фактом, а я не буду орать. Буду просто говорить, что чувствую. И ты тоже.
Соня кивнула.
– Ладно, – сказала она. – Попробуем.
На следующий день всё началось сначала. Но уже с маленькими поправками.
Соня сама показала бабушке, как работает мессенджер.
– Смотри, вот тут, – терпеливо объясняла она, – здесь пишешь мне, здесь отправляешь голосовое. Это как твои старые голосовые записи на кассетах, только быстрее.
– На кассетах? – удивилась Людмила. – Ты ещё помнишь про кассеты?
– Ну да, – фыркнула внучка. – У нас в школе историю тоже проходят.
Людмила смеясь покрутила телефон в руках. Ей было странно ощущать себя ученицей у собственной внучки. Но в этом было что‑то правильное: если хочешь сохранить связь, иногда нужно признать, что не только ты можешь учить.
Вечером Соня сама спросила:
– Ты правда хочешь посмотреть, что я рисую?
– Конечно, – активно кивнула бабушка.
Они уселись за стол, Соня открыла папку с рисунками. Были там странные городские пейзажи, лица, похожие на маски, сцены из школьной жизни, в которых люди были изображены как фигуры с длинными руками.
– Это что? – указала Людмила на один такой рисунок.
– Это типа про то, как я иногда себя чувствую, – сказала Соня. – Как будто тянусь до всех, а до конца не дотягиваюсь.
Бабушка замолчала.
– А я думала, это у вас всё просто, – тихо сказала она. – Музыка, телефон, подружки.
– Было бы классно, – хмыкнула Соня. – У нас тоже куча своих странностей. Просто вы их не видите.
– Потому что вы не рассказываете, – заметила Людмила.
– Потому что вы не спрашиваете, – парировала внучка.
Они переглянулись. Обе поняли, что доля правды есть с обеих сторон.
Постепенно между ними стали возникать маленькие островки общего.
Людмила показывала Соне старые фотографии. Та рассматривала снимки в чёрно‑белых альбомах, спрашивала:
– Это ты? Ничего себе, какие у тебя были джинсы!
– Это не джинсы, – смеясь отвечала бабушка. – Это были брюки клёш.
– Сейчас такие снова модные, – авторитетно заявляла Соня. – Ты типа в тренде была.
В ответ бабушка интересовалась тем, что сейчас волнует внучку. Оказалось, что у Сони не только «музыка и телефон». Она переживала из‑за контрольной, из‑за подружки, которая перестала с ней здороваться, из‑за мальчика, который сначала писал глупые шутки, а потом вдруг исчез из переписки.
– Он просто устал от общения, – объяснила Людмила. – Бывает.
– От общения со мной? – вздёрнула бровь Соня.
– Да не от тебя, – покачала головой бабушка. – Просто от всего сразу. Ты не думай, что весь мир вращается вокруг конкретного парня.
Соня немного подумала.
– Мама бы сказала, что он козёл, – заметила она.
– А я скажу, что он мальчишка, – ответила Людмила. – И что мужчин много, а ты у себя одна.
Соня улыбнулась.
– Ты иногда классные штуки говоришь, – призналась она. – Не такие, как в интернете.
Однажды вечером, когда они сидели за столом, Соня вдруг заговорила о том, о чём Людмила совсем не ожидала услышать.
– Баб, – начала внучка, заплетая на вилке макароны. – А ты не чувствуешь себя... не знаю... лишней?
Людмила даже отложила вилку.
– Это откуда такие мысли?
– Я просто смотрю, – пожала плечами Соня. – У нас учительница говорила, что старшее поколение часто чувствует, что их все списали. Про них шутят в мемах. Они не понимают новых технологий.
– А ты считаешь, что я ничего не понимаю? – мягко спросила бабушка.
– Иногда, – честно ответила Соня. – Но это не потому, что ты глупая. Просто всё так быстро меняется.
Она помолчала.
– А мне страшно, что я сама когда‑нибудь буду сидеть и не понимать, что там мои внуки делают.
Людмила неожиданно засмеялась.
– Слышишь, о чём ты думаешь в четырнадцать? – сказала она. – Я в твоём возрасте думала, как сбежать в кино вместо швейного кружка, а ты уже о внуках.
– Не шути, я серьёзно, – надулась Соня.
– Я тоже серьёзно, – ответила Людмила. – Я иногда действительно чувствую себя лишней. Когда вы с мамой переписываетесь в разных чатах, смеётесь над какими‑то словами, которых я не знаю. Когда вы обсуждаете, какой новый фильм вышел, а я даже не слышала.
Она перевела дух.
– Но знаешь, что помогает?
– Что?
– Когда вы меня туда пускаете, – сказала бабушка. – Объясняете, показываете, смеётесь со мной, а не надо мной. Тогда я чувствую, что могу быть с вами, а не где‑то снаружи.
Соня задумалась.
– Наверное, это и с нами так, – медленно произнесла она. – Когда взрослые рассказывают свои истории, а не только критикуют. Тогда ты понимаешь, что они тоже были подростками и творили всякую фигню.
– Вот именно, – улыбнулась Людмила. – Мы тоже были «вашими». Только давно.
Две недели пролетели быстрее, чем ожидалось.
Воскресным вечером в дверь позвонили. Пришли родители Сони: уставшие, но улыбчивые. Обнимались, переговаривались, собирали вещи.
– Спасибо, мам, – сказала дочь, когда они с Людмилой на минуту остались вдвоём в кухне. – Соня мне писала, что у вас тут «нормально». А в её переводе это значит, что ей хорошо.
– Это она от меня переняла, – усмехнулась Людмила. – Я тоже всегда говорю, что «нормально», когда на самом деле или очень хорошо, или очень плохо.
– Она стала мягче, – заметила дочь. – И ты тоже.
– Стараемся, – пожала плечами мать.
Соня зашла на кухню, обняла бабушку крепко‑крепко.
– Спасибо за всё, – сказала она. – Особенно за то, что ты не только ругалась.
– Я и не ругалась, – возмутилась Людмила. – Я переживала.
– Я знаю, – улыбнулась внучка. – И ещё...
Она достала из рюкзака небольшой конверт.
– Это тебе.
Внутри был рисунок. На нём были изображены две фигуры на лавочке: одна – с аккуратным пучком на голове и в платье, другая – в худи и с разноцветными волосами. Над ними – общая речь в виде облака, в котором были нарисованы книжка, телефон, пирожок и сердечко.
– Это мы, – пояснила Соня. – Типа коллаборация.
Людмила рассмеялась.
– Очень «типа», – сказала она. – Настоящая.
– Я ещё допишу, – добавила внучка. – Чтобы не забыть.
Она взяла ручку и в нижнем углу вывела: «Бабушка и внучка. Один мир на двоих».
Когда дверь за ними закрылась, квартира снова стала тихой. Но это была уже другая тишина – не пустая, а наполненная.
Людмила повесила рисунок на холодильник. Рядом с ним – магнитик из города, в котором жила старшая внучка. Между ними – записка со смешной надписью: «Баб, не забудь полить цветы».
Она сделала чай, села к окну и открыла на телефоне мессенджер. В списке контактов появилась новая строчка: «Соня». Она нажала и написала:
«Доехали?»
Через пару минут телефон пискнул.
«Да, всё ок. Скучаю уже.»
Людмила улыбнулась, набирая ответ:
«И я. У меня тут пирожки без тебя скучают.»
Три точки на экране бегали, потом из них появился новый текст:
«Скоро опять приеду. У нас тут незавершённый курс по жизни от тебя и по интернету от меня ;)»
Людмила прочитала и подумала: если между поколениями есть мост, то строится он как раз из таких вот маленьких сообщений, разговоров на кухне и рисунков на холодильнике.
И в этот момент ей стало спокойно. Она больше не боялась слова «пенсионерка». Оно всё равно не могло вместить в себя довольно сложную, но настоящую роль: быть бабушкой, которая не боится учиться новому и рассказывать о старом.
А за окном с шумом проехал автобус. В нём мелькнули лица подростков и людей постарше. Людмила на секунду представила: возможно, там тоже едут чьи‑то бабушки и внучки, пытаясь втиснуть в короткие поездки свои разговоры о главном.