— Забирай свои тряпки и уходи к мамочке, ты мне больше не нужна, — голос Олега звучал не просто холодно, а с той брезгливой, тягучей интонацией, с которой обычно отчитывают нашкодившего кота, испортившего дорогой ковер.
Я стояла посреди нашей гостиной — огромной, залитой солнцем, обставленной итальянской мебелью, которую я выбирала три месяца, — и сжимала в руках влажное кухонное полотенце. В воздухе висел тяжелый, приторно-сладкий запах чужих духов. Это был аромат дешевой ванили и мускуса, который никак не вязался с хрустальными люстрами и картинами на стенах.
Рядом с моим мужем, переминаясь с ноги на ногу в слишком высоких для дневного времени лакированных туфлях, стояла она. Анжела. Или Кристина? А может, Виолетта? Я даже не потрудилась запомнить имя этой девочки, которая была младше нашего брака лет на пять. У нее были нарощенные ресницы, пухлые губы и тот особенный, хищный блеск в глазах, который бывает у провинциалок, наконец-то поймавших «золотую рыбку».
— Ты оглохла? — Олег сделал шаг вперед, демонстративно обнимая девицу за талию. Его ладонь по-хозяйски легла на ее бедро, обтянутое короткой юбкой. — Я сказал: вон отсюда. Квартира моя, машина моя. Тебе тут ничего не принадлежит. Даю час на сборы. Потом охрана выставит тебя силой.
Он ожидал истерики. Я видела это по его напряженным плечам, по тому, как он выставил вперед подбородок, готовясь к крикам, слезам, мольбам и битью антикварной посуды. Он жаждал этого спектакля. Ему нужно было убедить себя и свою новую пассию: я — истеричная старая кляча, выжившая из ума, а он — благородный рыцарь, который просто устал терпеть и имеет право на счастье.
Но я молчала. Внутри, где-то в районе солнечного сплетения, образовалась звенящая ледяная пустота. Двадцать лет брака пронеслись перед глазами как на ускоренной перемотке. Я помнила его студентом в потертых джинсах, когда мы ели одну упаковку лапши на двоих в съемной "однушке" с тараканами. Помнила, как я ночами переписывала его диплом, пока он спал после подработки грузчиком. Помнила, как продала бабушкины серьги, чтобы внести первый взнос за его первый ларек с шаурмой.
Я была его тылом, его бухгалтером, его психологом, его поваром. Я построила этот фундамент, на котором он теперь гордо возвышался, считая себя самородком.
— Хорошо, — тихо сказала я. Голос не дрогнул.
Олег моргнул. Девица перестала жевать жвачку и удивленно уставилась на меня.
— Что «хорошо»? — переспросил он подозрительно, словно я согласилась прыгнуть с крыши.
— Хорошо, я уйду. Сейчас соберу вещи. Не надо охраны.
Я аккуратно повесила полотенце на спинку стула, разгладила складки — привычка к порядку была сильнее шока — и прошла мимо них в спальню. В спину мне ударил смешок девицы:
— Ну вот, котик, а ты боялся. Она же у тебя совсем безвольная.
В спальне я достала чемодан. Тот самый, из крокодиловой кожи, с которым мы летали в Италию год назад. «Второй медовый месяц», — говорил тогда Олег, поднимая бокал вина на террасе в Сорренто и клянясь мне в вечной любви. Видимо, тогда он уже планировал, как заменит меня на модель поновее, и просто усыплял бдительность.
Я открыла шкаф. «Тряпки», сказал он. Я начала методично складывать одежду. Не всю. Только самое необходимое: кашемировые свитера, шелковые блузки, удобные джинсы. Вечерние платья, купленные для его корпоративов, я оставила висеть. Пусть его новая кукла носит, если влезет.
Но главное было не в шкафу.
Пока в гостиной Олег громко, нарочито весело рассказывал девице, как они сейчас закажут устриц и откроют коллекционное шампанское, я бесшумно подошла к картине над кроватью. Это была абстракция, которую Олег терпеть не мог, но терпел ради «статуса». За ней скрывался сейф.
Код знал только он. И я. Потому что у Олега была ужасная память на цифры, и он всегда, абсолютно всегда использовал дату нашей свадьбы. 1509. Пятнадцатое сентября. Даже сейчас, выгоняя меня, он вряд ли вспомнил, что пароль от всех его активов — это день, когда мы поклялись быть вместе «в горе и в радости».
Я набрала цифры. Пискнул электронный замок. Дверца плавно отъехала в сторону.
Там лежали наличные — толстые пачки долларов и евро, наш «неприкосновенный запас». Я не взяла ни купюры. Пусть подавится этими бумажками. Моя рука потянулась глубже, в темное нутро сейфа, и нащупала толстую папку из красной кожи.
Три года назад у Олега начались серьезные проблемы. Налоговая, проверки, агрессивные конкуренты, грозившие рейдерским захватом. Он был в панике. Я помню ту ночь: он сидел на краю кровати, бледный, с трясущимися руками.
— Ира, меня посадят! — шептал он. — Или отберут все до копейки. Надо переписать фирму! Срочно! На кого-то надежного, кристально чистого!
— На маму твою? — предложила я тогда.
— Мама старая, что она поймет? Ее запугают, она подпишет что угодно. Нет, Ира. Только ты. Ты — мой тыл. Ты — моя жена. Я перепишу на тебя 100% уставного капитала «Альтаир-Групп». И всю недвижимость, которая на балансе фирмы. Чисто формально, пока все не уляжется. Ты подпишешь мне генеральную доверенность на управление с правом подписи, и я буду рулить, как раньше. Но по бумагам — ты собственница.
Мы оформили все за три дня. Я стала единственным учредителем и генеральным директором огромной строительной компании. А потом... потом буря утихла. Проверки прошли, конкуренты отстали. Но Олег, в своей вечной лени и самоуверенности («Да кто будет заморачиваться с переоформлением обратно, опять пошлины платить, нотариусы эти...»), оставил всё как есть. У него была генеральная доверенность. Он чувствовал себя королем, забыв, что корона на его голове — картонная.
Я достала папку. Устав, свидетельства, печати, договоры с банками. И самое главное — оригинал той самой генеральной доверенности, выписанной на его имя. Без этой бумажки он — никто. Просто наемный работник, которого даже в штате нет.
Я положила папку на дно чемодана, прикрыв её бельем. Сердце стучало так, что казалось, ребра треснут. Если он сейчас войдет...
Дверь спальни распахнулась. Я вздрогнула, закрывая чемодан.
На пороге стоял Олег с бокалом виски. Он уже успел выпить.
— Ну что ты там копаешься? — рявкнул он. — Я же сказал — час. Полчаса уже прошло. Анжелочка скучает.
— Я почти все, — ответила я, стараясь не смотреть на открытый сейф за своей спиной. Благо, картина висела так, что закрывала обзор от двери, если не приглядываться.
— Давай быстрее. И ключи от машины оставь. Она на фирму оформлена, так что это не твое.
— Хорошо, — кивнула я. — Ключи на тумбочке.
Он хмыкнул, довольный моей покорностью, и ушел.
Я выдохнула. Быстро закрыла сейф, вернула картину на место. Оглядела комнату в последний раз. На тумбочке стояла наша фотография десятилетней давности — мы счастливые, обгоревшие на солнце, смеемся в камеру. Я взяла рамку и аккуратно положила ее лицом вниз. Того Олега больше не существовало.
Выкатив чемодан в коридор, я надела пальто. Олег даже не вышел проводить меня, он был занят — что-то шептал на ухо своей девице, сидя на диване.
Я положила связку ключей от квартиры и машины на консоль у зеркала.
— Прощай, Олег, — сказала я громко.
— Давай-давай, без соплей, — отмахнулся он, не оборачиваясь. — Алименты платить не буду, детей у нас нет, так что крутись сама. Ты же умная, бухгалтер бывший. Найдешь себе какого-нибудь старичка.
Дверь захлопнулась за моей спиной с тяжелым, окончательным звуком.
Я осталась одна на лестничной площадке элитного дома. Тишина подъезда оглушала. Внезапно ноги подкосились, и я прислонилась к холодной мраморной стене, жадно глотая воздух. Хотелось рыдать, царапать эту дорогую венецианскую штукатурку, выть от боли и унижения.
«Стоп, — скомандовала я себе, больно ущипнув себя за руку. — Слезы потом. Сейчас — война».
Я достала телефон и вызвала такси. Не «Эконом», на котором я обычно ездила, чтобы сберечь копейку для семьи, а «Бизнес».
Сев в мягкое кожаное кресло автомобиля, я набрала номер.
— Алло, Виктор Сергеевич? Это Ирина Волкова. Да, жена Олега... Нет, поправка. Это Ирина Владимировна, единственный учредитель «Альтаир-Групп». Мне нужно срочно встретиться с вами. Да, в воскресенье вечером. Дело не терпит отлагательств. Речь идет об отзыве генеральной доверенности, смене руководства и полном аудите. И подготовьте приказ об увольнении.
Я положила трубку и посмотрела в окно на удаляющийся дом. В окнах нашей квартиры на седьмом этаже горел яркий, праздничный свет. Олег праздновал победу. Он еще не знал, что только что собственноручно выгнал из дома не жену, а своего единственного работодателя.
Первые две недели я жила в отеле. Не в самом дорогом, чтобы не привлекать внимания транзакциями раньше времени, но в достойном. Деньги у меня были — те самые дивиденды, которые Олег годами выводил на "резервный счет", к которому у меня был полный доступ как у учредителя. Он просто забыл об этом счете, увлекшись новыми кредитками и легкими деньгами, которые капали ему в карман наличкой.
Операция «Возмездие» началась в понедельник утром, ровно в 8:00.
Олег любил приезжать в офис к обеду, часам к двенадцати. Он вальяжно проходил через охрану, орал на секретаря за недостаточно горячий кофе, пару часов изображал бурную деятельность и уезжал в ресторан.
Я приехала, когда в офисе была только уборщица и сонные охранники.
Охрана на входе растерялась. Они знали меня как «Ирочку», жену шефа, которая иногда заезжала с домашними пирожками для сотрудников на праздники.
— Ирина Владимировна, к Олегу Петровичу? — вежливо, но преграждая путь турникетом, спросил начальник смены, Сергей Иванович. — Его еще нет, рано же.
Я молча достала из сумки папку. Сверху лежал свежий приказ, заверенный нотариусом сегодня в 7 утра, и выписка из ЕГРЮЛ.
— Нет, Сергей Иванович. Я к себе. А Олег Петрович здесь больше не работает. Ознакомьтесь.
Охранник, бывший военный, привыкший подчиняться документам, а не эмоциям, пробежал глазами бумаги. Его брови поползли вверх, достигнув фуражки.
— Учредитель... Генеральный директор... Доверенность отозвана... — бормотал он. Затем выпрямился. — Понял, Ирина Владимировна. Приказ ясен.
— Пропуск Олега Петровича аннулировать. В здание не пускать. При попытке прорыва — вызывать полицию. Все его личные вещи собрать в коробку и выставить на ресепшн. И еще, Сергей Иванович... Если он прорвется, уволены будете вы. Вместе со всей сменой.
— Не прорвется, — коротко кивнул он.
Поднявшись в кабинет мужа... в мой кабинет, я первым делом распахнула окна. Здесь пахло застарелым табаком и дорогим коньяком. Я выбросила в урну пепельницу, перевернула рамку с его дипломом "Бизнесмен года", купленным на каком-то форуме, и вызвала главного бухгалтера.
Марина Сергеевна вошла с опаской. Она была женщиной умной, но запуганной.
— Садитесь, Марина. — Я указала на стул. — Ситуация меняется. С сегодняшнего дня компанией управляю я лично.
Я положила перед ней стопку документов.
— Блокируйте все корпоративные карты, привязанные к имени Олега. Отзывайте все его цифровые подписи. Уведомьте банки о смене директора. Прямо сейчас.
— Но, Ирина Владимировна... — главбух побледнела. — У Олега Петровича сегодня встреча с инвесторами по тендеру на торговый центр. У него же представительские расходы, карты... Если мы заблокируем, будет скандал.
— Скандал будет, если мы этого не сделаем. Олег выводил деньги. Я начинаю аудит. Вы со мной, Марина Сергеевна, или вы идете за ним на улицу с "волчьим билетом" за соучастие в хищениях?
Глаза бухгалтера округлились. Она быстро кивнула:
— Я с вами. Я давно говорила ему, что эти схемы добром не кончатся... Я всё сделаю.
Час Икс настал в час дня.
Я сидела в кабинете, погрузившись в отчеты, от которых волосы вставали дыбом. Долги перед поставщиками, сорванные сроки, непонятные выплаты на счета фирм-однодневок. Телефон на столе начал разрываться. Это была внутренняя связь с поста охраны.
— Ирина Владимировна, тут... гражданин Волков. Рвется к вам. Кричит, угрожает, лезет в драку.
— Включите громкую связь на посту, я хочу послушать, — попросила я, откинувшись в кресле.
Из динамика донесся знакомый, искаженный яростью голос:
— Ты что, охренел, холоп? Я хозяин этой фирмы! Я тебя закопаю! Пусти меня! Какой еще пропуск недействителен? Я этот пропуск придумал!
— У меня приказ генерального директора, — невозмутимо отвечал Сергей Иванович.
— Я генеральный директор! Ты, тупой идиот! Где Ира? Где эта сука? Она что, здесь?
— Согласно документам, генеральный директор — Волкова Ирина Владимировна. Ваша доверенность отозвана. Вы посторонний. Покиньте помещение, или я нажму тревожную кнопку.
Повисла тишина. Такая густая, что сквозь треск помех я слышала тяжелое дыхание мужа.
— Ира? — прохрипел он, поняв, что я могу слышать. Он подбежал к селектору на охране. — Ира, ты там? Это что за цирк? Выходи немедленно!
Я нажала кнопку ответа:
— Никаких цирков, Олег. Ты же сказал: «забирай свои тряпки». Я и забрала. Фирма — это моя собственность. Моя «тряпка». А ты уволен за утрату доверия.
— Ты не посмеешь! — взвизгнул он, срываясь на фальцет. — Это мой бизнес! Я его строил! Ты просто курица, на которую я оформил бумаги, чтобы спасти задницу! Я засужу тебя! Я докажу, что это была фиктивная сделка!
— Вперед, — спокойно ответила я, глядя на свой идеальный маникюр. — Иди в суд. Расскажи судье, а заодно и прокурору, как именно и с какой целью ты переписал фирму на жену, чтобы уйти от налогов. Думаю, им будет очень интересно послушать про «черную» кассу 2022 года. Я-то чиста, я просто владела акциями и не вмешивалась. А вот ты управлял по доверенности и подписывал документы. Кто сядет, Олег?
В динамике послышался сдавленный звук, похожий на скулеж побитой собаки. Он понял. Он всё понял. Шах и мат.
— Ира... — тон изменился мгновенно. Стал заискивающим, липким. — Ирочка, ну зачем так круто? Ну погорячился я. Ну бес попутал, кризис среднего возраста. Анжела эта... да черт с ней! Давай поговорим? Я сейчас поднимусь, мы выпьем кофе, все обсудим... Мы же семья.
— Нет у нас семьи, — отрезала я. — Твои вещи на ресепшене. Коробка из-под бумаги «Снегурочка», скотчем заклеена. Там твой степлер, кружка с надписью «Босс» и фото твоей мамы. Забирай свои тряпки, Олег. И уходи.
— Ты пожалеешь! — снова заорал он. — Ты без меня сдохнешь! Ты через неделю приползешь просить помощи, когда всё развалится!
— Выведите его, Сергей Иванович, — сказала я и отключила связь.
Через пятнадцать минут мне пришло уведомление от банка на телефон.
«Попытка транзакции по карте VISA *4589. Ресторан "La Marée". Сумма: 185 000 руб. ОТКАЗ. Карта заблокирована / Изъять карту».
Я представила эту картину: он сидит с Анжелой, заказал лобстеров, чтобы заесть стресс, официант приносит терминал... и тут — фиаско. Не просто денег нет, а карта превратилась в кусок пластика.
Вечером я вернулась в отель. Я чувствовала невероятную физическую усталость, но и странное, пьянящее чувство. Это был вкус свободы. Жесткий, с горчинкой, но такой настоящий.
Я налила себе бокал вина и подошла к зеркалу. Оттуда на меня смотрела не заплаканная брошенная жена, а жесткая бизнес-леди.
— Ну что, Ира, — сказала я своему отражению. — Добро пожаловать в реальный мир. Теперь ты играешь по-крупному.
Прошло полтора месяца.
Это были самые тяжелые и самые продуктивные дни в моей жизни. Я фактически жила в офисе. Оказалось, что бизнес держался на плаву не благодаря гениальности Олега, а вопреки ей. Он использовал фирму как личный кошелек, раздувал штат «мертвыми душами» (оказалось, две его бывшие любовницы числились у нас менеджерами и получали зарплату, не появляясь на работе).
Мне пришлось резать по живому. Увольнять, сокращать расходы, передоговариваться с поставщиками. Я научилась быть жесткой. Когда прораб попытался наорать на меня матом, как привык с Олегом, я уволила его в ту же минуту. Остальные притихли и начали работать. Инвесторы, поначалу настороженные «бабой у руля», увидели прозрачную отчетность и успокоились. Стройка пошла быстрее.
Олег исчез с радаров. Сначала он пытался судиться, но ни один юрист не взялся за дело, увидев документы. Потом он начал распускать слухи, что я мошенница, обокравшая его. Но город маленький, бизнес-сообщество тесное. Все знали, на ком на самом деле числилась фирма. И все помнили, как высокомерно он вел себя раньше. Теперь его падение вызывало у многих злорадство.
Развязка наступила дождливым вечером пятницы.
Я уже переехала в новую квартиру — светлую студию в центре с панорамными окнами. Нашу старую семейную квартиру я выставила на продажу: не могла там находиться, стены давили, напоминая о годах лжи.
Звонок в дверь был длинным и неуверенным. Я посмотрела в видеодомофон.
На пороге, под дождем, стоял Олег.
Он выглядел... жалко. Дорогое пальто потеряло форму и промокло, лицо отекло и посерело, под глазами залегли глубокие тени. От прежнего лощеного красавца не осталось и следа. Он был похож на побитого пса.
Я открыла дверь, но не сняла цепочку безопасности.
— Чего тебе?
— Ира, впусти. Нам надо поговорить. Пожалуйста. Я замерз.
В его голосе не было ни угрозы, ни спеси. Только глухая тоска и страх.
Я помедлила секунду, взвешивая "за" и "против". Затем сняла цепочку и открыла дверь.
Он прошел в прихожую, оставляя мокрые следы на светлом паркете. Остановился, не зная, куда деть руки. Он явно ожидал увидеть разруху, заплаканную женщину, но увидел стильный интерьер и меня — в домашнем шелковом костюме, спокойную и красивую.
— Где твоя молодая богиня? Анжела? — спросила я, прислонившись плечом к косяку.
Олег криво, мучительно усмехнулся.
— Сбежала. Через три дня после того, как ты заблокировала карты и у меня отобрали машину. Устроила скандал прямо в ресторане, когда я не смог оплатить счет. Орала, что я нищеброд и обманщик. Сказала, что не подписывалась на рай в шалаше, собрала вещи и уехала к какому-то "айтишнику".
— Какая неожиданность, — язвительно заметила я. — А ты думал, это была великая любовь к твоей богатой душе?
— Я дурак, Ира, — он поднял на меня красные, воспаленные глаза. — Я полный, конченый идиот. Я все разрушил своими руками. Семью, бизнес, жизнь. Прости меня.
Внезапно он рухнул на колени. Прямо там, в прихожей, в грязных ботинках. Он пополз ко мне, пытаясь обхватить мои ноги.
— Ира, умоляю! Давай начнем сначала? Я все понял, клянусь! Я исправлюсь. Я буду носить тебя на руках. Верни меня в фирму. Хотя бы кем-нибудь. Хотя бы прорабом, снабженцем! Я же знаю этот бизнес изнутри. Мы были отличной командой. Ты — голова, я — руки. Ну, оступился мужик, с кем не бывает? Прости блудного сына!
Я отступила на шаг назад, чтобы он не коснулся меня. Я смотрела на него сверху вниз. Еще два месяца назад я бы, наверное, растаяла. Пожалела бы. Нашла бы тысячу оправданий: «он же свой, родной», «все ошибаются», «женская доля — терпеть и прощать».
Но сейчас я видела перед собой абсолютно чужого человека. Слабого, эгоистичного приспособленца. Он пришел не потому, что любит меня. Он не скучал по мне. Он скучал по моему борщу, по моим деньгам и по тому комфорту, который я ему обеспечивала. Ему просто стало холодно и голодно.
— Встань, — сказала я тихо, но так жестко, что он вздрогнул. — Не позорься.
Он поднялся, с робкой надеждой заглядывая мне в лицо.
— Ты простила? Мы попробуем? Я перееду к тебе?
— Нет, Олег.
Надежда в его глазах погасла, сменившись животным ужасом перед будущим.
— Почему? Я же... Я же люблю тебя!
— Ты любишь только себя, Олег. И мои ресурсы. Ты сказал тогда: «Ты мне больше не нужна». И знаешь, ты оказал мне огромную услугу. Ты заставил меня проснуться. Я поняла, что я могу всё сама. А вот ты без меня — ноль.
Я прошла в комнату, взяла с журнального столика плотный конверт и вернулась к нему.
— Держи.
— Что это? — он взял конверт трясущимися руками.
— Документы на развод. Мой юрист подготовил, я уже подписала. Квартиру я продаю, деньги от продажи поделим пополам. Это единственное, что ты получишь. И это очень благородно с моей стороны, учитывая, что покупалась она на деньги, украденные из моей фирмы. Но я не хочу мараться судами и делить ложки.
— А фирма? — тихо, почти шепотом спросил он.
— Фирма остается мне. Это не обсуждается. Это моя компенсация за двадцать лет, потраченных на обслуживание твоего эго.
— Но как же я? — пролепетал он, прижимая конверт к груди. — Мне сорок пять лет. У меня ничего нет. Я ничего больше не умею. Меня нигде не берут, город знает про скандал...
— Ты здоровый мужчина, Олег. Руки-ноги есть. Голова на месте, хоть и дурная. Начнешь с нуля. Вспомнишь, каково это — работать, а не только командовать. В такси сейчас берут всех. Или на стройку, разнорабочим. Ты же любишь стройку?
Я широко распахнула входную дверь. Холодный воздух с лестницы ворвался в теплую квартиру.
— Уходи. И больше никогда не приходи сюда.
Он стоял еще минуту. В его взгляде читалась дикая смесь ненависти, обиды и... невольного восхищения. Он впервые видел меня настоящую. Не функцию, не удобную мебель, а Личность.
— Ты стала жестокой, Ирка, — бросил он напоследок, пытаясь сохранить остатки гордости. — Сердца у тебя нет.
— Нет, Олег. Я просто стала справедливой. И я хорошо усвоила твой урок: когда что-то становится балластом, от этого избавляются. Ты — мой балласт.
Он вышел, ссутулившись. Я захлопнула дверь и повернула замок на два оборота. Щелчок прозвучал как выстрел, ставящий точку в прошлой жизни.
В квартире было тихо. Я подошла к окну. Дождь барабанил по стеклу, смывая грязь с улиц города. Внизу, из подъезда вышла маленькая, жалкая фигурка. Олег поднял воротник, втянул голову в плечи и побрел в сторону метро, перепрыгивая через лужи.
Мне не было его жаль. Мне не было больно. Внутри было пусто и чисто, как после генеральной уборки.
Я взяла телефон и набрала номер своего заместителя.
— Алексей? Добрый вечер. Извините, что беспокою в пятницу. По поводу ребрендинга. Я утвердила новый макет. Название «Альтаир» убираем, оно ассоциируется с прошлым. Будет «Феникс-Девелопмент». Да, птица, возродившаяся из пепла. Банально, скажете вы? Возможно. Но очень точно.
Я положила телефон, улыбнулась своему отражению в темном стекле и пошла на кухню варить кофе. Моя жизнь только начиналась. И в этой новой жизни мне больше не нужно было собирать ничьи грязные тряпки.
