— А я родителей в дом престарелых сдал. И когда меня спрашивают, не стыдно ли мне за это, я отвечаю их же словами, когда они меня в садик отправили и родне хвастались: да мы жить, наконец, снова начали, как люди! — Написал когда-то один из читателей.
Я закинул его послание в папку «на будущее», и забыл, потому что тему того, «кто обязан ухаживать» в канале как-то вот не поднимал.
Ну и странным оно мне тогда показалось.
Дело в том, что «сдать» человека в дом престарелых, без его активного на то желания и содействия — нельзя.
Чем многие престарелые, кстати, пользуются, с трагизмом в голосе сообщая умотанным их капризами детям:
— Сдай меня, а дом престарелых!
В знакомой семье дочь (а дочери, как известно, вообще от таких слов должны в ужас приходить и всеми силами доказывать, что в дом престарелых — ни-ни), на это ответила:
— К сожалению, не могу, о чем вы и сами прекрасно знаете, потому и говорите.
Который уже год там между пожилыми родственниками только и разговоров, какие у Татьяны Васильевны и Андрея Дмитриевича дети плохие выросли. Те в них душу вкладывали, а дочка жалеет, что не может родителей в дом престарелых сдать.
Родителям хоть такая радость, конечно. Но вот так-то, боком радость. Раньше дочка чуть что к ним кидалась, сейчас — хорошо, если на праздники поздравит. Спонсирует дополнительную оплату соцработнику (неофициальную премию, так сказать) и предлагает сиделку. Потому как «ну, слушайте, вы же помирать ежедневно собираетесь, а с инфарктом в больницу почему-то я в сорок восемь попала».
И, в общем, я сегодня предлагаю обсудить весьма щекотливую тему ухода за престарелыми родственниками.
Должны ли их дети жизнь свою на эту цель положить?
Начнём с азов: слово «должны». Оно здесь главный провокатор и источник почти всей вины, боли и взаимных упрёков.
Долг — понятие юридическое или моральное. Юридически во многих странах обязанность содержать нетрудоспособных родителей прописана в законе. Но закон, как правило, говорит о финансовой поддержке, а не о личном, ежечасном уходе. Он не предписывает, чтобы дочь в 48 лет бросала работу, семью и собственное здоровье, чтобы круглосуточно быть при родителе с деменцией. Он предлагает решение: если не можешь сам, обеспечь уход за свой счёт. Ту самую сиделку или тот самый дом престарелых.
А вот моральный долг — это территория войны. Войны внутри самого человека.
Общество, соседи, особенно старшее поколение, выносят вердикт: «Как можно мать в интернат? Ты же ей всем обязан!» Эта установка — «отдай долг» — крепко въелась в коллективное сознание. Но она основана на парадоксе. Родитель, когда растил ребёнка, ведь не считал это отдаванием долга за своё рождение? Это был его выбор, его ответственность и, хочется верить, его любовь. Ребёнок не просил его рожать. Значит ли это, что у него нет обязательств? Нет. Но это значит, что основа отношений — не сделка («я тебя вырастил — теперь ты мне служи»), а продолжающаяся история любви, уважения и человеческой близости.
И вот здесь мы подходим к самому сложному. Часто к моменту, когда родителям требуется уход, эта история бывает изрядно испорчена. Травмами, холодностью, эгоизмом, манипуляциями — со стороны родителей. Или чёрствостью, равнодушием, эгоизмом — со стороны детей. Или всем вместе.
Тот случай из письма читателя — это не про уход, а про месть. Озвученная циничная параллель «садик — дом престарелых» — это выстрел из прошлого. Это крик человека, который так и не простил ощущения, что от него «избавились», чтобы «жить как люди». Теперь он возвращает этот аргумент бумерангом. Это трагично, потому что в такой позиции нет места ни любви, ни сожалению, ни поиску лучшего решения для беспомощного старика. Есть только сведение счетов.
Настоящая драма разворачивается там, где любовь есть, но её съедает чувство вины и беспомощность.
Дочь из знакомой семьи прошла классический путь: самопожертвование — выгорание — крах здоровья — горькое прозрение. Её фраза «к сожалению, не могу» — это не холодность. Это граница, поставленная отчаяньем. Это признание: «Если я продолжу в том же духе, мы оба погибнем — вы от болезни, я от непосильной ноши».
Её финансовая помощь и предложение сиделки — это и есть форма ухода. Не личного, изматывающего, разрушающего, а делегированного, профессионального. Но для родителей, чья картина мира сводится к «дети = личное служение», это предательство. Их «радость» от сплетен о плохой дочери — это защита, способ сохранить лицо и ощущение морального превосходства, когда физическое превосходство уже утрачено.
Так что же делать? Как по мне, надо искать не ответ на вопрос «должны ли?», а ответы на вопросы «как?» и «в каких пределах?».
1. Честность с собой. Спросить: что я могу дать без разрушения себя, своей семьи, своего психического и физического здоровья? Потому что сломанный опекун — худшая помощь для беспомощного человека.
2. Отделение помощи от тотального поглощения. Помощь — это нанять сиделку, привезти продукты, отвести к врачу, оплатить хорошую паллиативную койку. Поглощение — это раствориться в родителе, перестать существовать как отдельная личность.
3. Принятие выбора родителя. Если родитель в здравом уме отказывается от переезда, сиделки, технических средств реабилитации, саботирует лечение — он имеет на это право. Взрослый ребёнок не может нести ответственность за последствия этого выбора. Можно быть рядом, но нельзя насильно сделать человека счастливым или здоровым.
4. Профессиональная помощь — не предательство. Хороший дом престарелых или патронажная служба — это не «сдать». Это признать, что задача требует навыков, которых у тебя нет (медсестринский уход, лечебная физкультура, правильное кормление лежачего больного), и круглосуточного присутствия, которое ты не можешь обеспечить.
В итоге, кажется, все упирается в смену парадигмы. Не «долг ребёнка — положить жизнь», а «ответственность семьи — найти максимально достойный и качественный уход в рамках реальных возможностей». Иногда этот уход можно обеспечить дома, ценой невероятных усилий. Иногда — только в специализированном учреждении. И то, и другое может быть актом любви. И то, и другое может быть актом равнодушия. Все зависит не от формата, а от того, что в сердце.
А в сердце того читателя, с чьей цитаты все началось, похоже, давно живёт только обида. И его решение — не про заботу о родителях, а про торжество этой обиды. Что, возможно, и есть самая страшная расплата для всех участников этой старой истории.