– Ну, доченька, передай-ка мне вон ту салатницу с грибочками, – голос Галины Сергеевны прозвучал елейно, с той особой интонацией, которую используют актрисы в мелодрамах, когда хотят показать безграничную материнскую любовь.
Ольга, сидевшая на краю стола, едва не выронила вилку. Она замерла на секунду, чувствуя, как внутри натягивается невидимая струна. Это было уже третье «доченька» за последние полчаса, и каждый раз оно резало слух, словно пенопластом по стеклу. Вокруг шумело семейное застолье: отмечали полгода со дня свадьбы Ольги и Андрея. Родственники, разморенные сытным ужином и духотой небольшой квартиры свекров, гудели, обсуждая политику и цены на дачные участки.
– Ольга! – чуть громче позвала свекровь, и в ее голосе прозвенели металлические нотки. – Ты что, уснула? Грибочки, говорю, передай маме.
Ольга медленно подняла тяжелую хрустальную салатницу. Пальцы предательски дрогнули. Она протянула блюдо через стол, стараясь не встречаться глазами с грузной женщиной в нарядном платье с люрексом, восседавшей во главе стола.
– Возьмите, Галина Сергеевна.
Повисла тишина. Не такая, когда все замолкают, чтобы послушать тост, а липкая, неудобная пауза. Тетя Люба, сестра свекрови, перестала жевать пирожок. Андрей, муж Ольги, уткнулся в тарелку, усердно нарезая и без того мягкую котлету.
Галина Сергеевна не взяла салатницу сразу. Она демонстративно поджала губы, накрашенные яркой морковной помадой, и окинула невестку взглядом, в котором читалось оскорбленное достоинство.
– Галина Сергеевна? – переспросила она, словно не веря своим ушам. – Оленька, мы же, кажется, договорились. Какая я тебе Галина Сергеевна? Мы теперь одна семья. Я для тебя – мама. У нас так принято. Вон, Люба не даст соврать, ее невестка Светка с первого дня «мамой» кличет, и живут душа в душу. Правда, Люба?
Тетя Люба энергично закивала, стряхивая крошки с объемной груди:
– Истинная правда! Мама да мама. Это ж уважение, Олечка. Традиция.
Ольга поставила салатницу на скатерть, чуть ближе к свекрови, чем следовало, отчего звякнула вилка. Она чувствовала, как горят щеки. Этот разговор назревал давно, с самой свадьбы, но тогда, в суматохе торжества, ей удавалось отшучиваться или делать вид, что она не слышит. Сейчас отступать было некуда.
– Галина Сергеевна, – мягко, но твердо начала Ольга, глядя прямо в переносицу свекрови, – я вас очень уважаю. Вы вырастили прекрасного сына, вы замечательная хозяйка. Но мама у человека одна. Моя мама живет в Воронеже, я ее очень люблю. И называть так другого человека, даже очень близкого, я не могу. Это будет неискренне.
Свекровь театрально схватилась за сердце.
– Неискренне? Ты слышал, Андрюша? Ей, видите ли, неискренне! Я к ней со всей душой, пироги пеку, встречаю как родную, а она мне «выкает» да по имени-отчеству величает, как чужую тетку в паспортном столе!
Андрей наконец оторвался от котлеты. Вид у него был виноватый и затравленный. Он терпеть не мог конфликты, особенно между двумя главными женщинами в его жизни.
– Оль, ну правда, – пробормотал он, избегая взгляда жены. – Чего тебе стоит? Маме приятно будет. Это же просто слово.
– Для меня это не просто слово, Андрей, – Ольга повернулась к мужу. – Это статус. Это чувство. Я не могу назвать мамой женщину, которую знаю всего год. Это не значит, что я плохо отношусь к Галине Сергеевне. Наоборот. Я хочу, чтобы наши отношения были честными, без фальши.
– Фальшь! – воскликнула Галина Сергеевна, картинно закатывая глаза. – Вот, значит, как мы заговорили. Интеллигенция… А я, значит, простая женщина, мне эти ваши тонкости неведомы. Я думала, ты мне дочь, а ты…
Она резко встала, так что стул противно скрежетнул по паркету, и вышла из комнаты, прижимая платок к сухим глазам.
– Ну вот, довела мать, – буркнул отец Андрея, Петр Иванович, который до этого момента молча налегал на домашнюю настойку. – У нее давление, между прочим.
Остаток вечера прошел как в тумане. Ольга помогала убирать со стола, мыла посуду, чувствуя спиной осуждающие взгляды родственников. Галина Сергеевна сидела в своей спальне с закрытой дверью, демонстрируя глубину нанесенной обиды. Когда они с Андреем наконец вышли в прохладу вечернего подъезда, Ольга выдохнула, словно сбросила с плеч мешок с цементом.
– Ты была слишком резкой, – сказал Андрей, когда они сели в машину.
– Я была вежливой, – возразила Ольга, пристегивая ремень. – Я не хамила, не кричала. Я просто обозначила границы. Андрей, пойми, я не смогу переступить через себя. Если я назову её мамой, я совру. Ты хочешь жить во лжи?
– Я хочу жить спокойно, – устало ответил муж. – Мать теперь неделю будет пить корвалол и рассказывать всем соседям, какая у нее черствая невестка.
– Пусть рассказывает. Главное, что мы знаем правду. Уважение не в словах, Андрей, а в поступках.
Ольга оказалась права. Началась холодная война. Галина Сергеевна выбрала тактику партизанской борьбы. Она звонила Андрею по пять раз на дню, жалуясь на здоровье и одиночество, но когда трубку брала Ольга, голос свекрови становился ледяным и официальным.
– Позовите Андрея, – говорила она, даже не здороваясь.
– Здравствуйте, Галина Сергеевна. Андрей в душе. Ему что-то передать?
– Я с сыном хочу поговорить, а не с секретарем.
Ольга терпела. Она продолжала поздравлять свекровь со всеми праздниками, выбирала хорошие подарки, передавала через мужа домашние заготовки. Она знала, что вода камень точит, и надеялась, что здравый смысл когда-нибудь восторжествует.
Ситуация обострилась через месяц, когда Галина Сергеевна решила нанести ответный визит. Она приехала в субботу утром, без звонка, с полными сумками «гостинцев» и решимостью навести порядок в «запущенном хозяйстве» сына.
Ольга в это время была занята генеральной уборкой. Она открыла дверь в старых джинсах и футболке, с пучком на голове и тряпкой в руках.
– Ой, а мы не ждали, – вырвалось у нее.
– А мать родную ждать не надо, к ней двери всегда должны быть открыты, – заявила Галина Сергеевна, протискиваясь в прихожую и критически оглядывая пыль, которую Ольга еще не успела вытереть на обувной полке. – Ну, здравствуй… невестка.
Слово «невестка» прозвучало как ругательство.
– Здравствуйте, Галина Сергеевна. Проходите, чай будете?
– Буду. И не только чай. Я тут котлеток привезла, домашних, нормальных. А то Андрюша похудел совсем, одними вашими салатами сыт не будешь. Мужику мясо нужно.
На кухне свекровь вела себя как ревизор. Она провела пальцем по вытяжке, заглянула в холодильник и покачала головой, увидев там купленные в кулинарии блинчики.
– Я работаю до семи вечера, Галина Сергеевна, – спокойно пояснила Ольга, заметив этот взгляд. – Иногда мы покупаем готовую еду. Это нормально.
– Для кого нормально? Для ленивых? – парировала свекровь. – Я в свои годы и работала, и двоих детей растила, и всегда первое-второе-третье было свежее. Но, конечно, куда мне до вас, современных. Вы же устаете, кнопки на компьютере нажимая.
Ольга медленно выдохнула, считая про себя до десяти.
– Галина Сергеевна, давайте не будем ссориться. Вы приехали в гости, давайте пить чай. Я вчера шарлотку испекла.
– Шарлотку… – пренебрежительно фыркнула свекровь. – Ладно, давай свою шарлотку.
За чаем Галина Сергеевна снова завела старую пластинку, но зашла с другого боку.
– Встретила я вчера Валентину Петровну, соседку. У нее дочка замуж вышла месяц назад. Так зять ее сразу мамой назвал, при всех гостях на колени встал, руки целовал. Валентина плакала от счастья. Вот это я понимаю – воспитание. А я иду и думаю: за что мне такое наказание? Чем я не угодила? Может, лицом не вышла? Или подарков мало дарила?
Ольга аккуратно поставила чашку на блюдце. Фарфор тихо звякнул.
– Галина Сергеевна, – начала она, глядя прямо в глаза свекрови. – Скажите честно, вам шашечки или ехать?
– Чего? – опешила свекровь.
– Вам нужно слово «мама» или вам нужны хорошие отношения? Вот представьте: я начинаю называть вас мамой. Каждое утро звоню: «Доброе утро, мамочка». Но при этом за глаза обсуждаю вас с подругами, жалуюсь на ваши визиты, ненавижу ваши советы. Зато называю мамой. Вам так легче будет?
Галина Сергеевна нахмурилась, теребя край скатерти.
– Зачем же ненавидеть? Любить надо.
– Любовь не возникает по приказу, Галина Сергеевна. Она рождается из уважения, из заботы, из времени, проведенного вместе. Я к вам отношусь с теплом. Я забочусь о вашем сыне. Я никогда не говорю о вас плохого. Разве этого мало? Почему вам так важна эта формальность?
– Потому что люди спрашивают! – выпалила свекровь, и в этом крике была вся суть проблемы. – Все спрашивают: «Ну как, зовет мамой?». А мне что отвечать? Что я ей «Галина Сергеевна»? Как будто я учительница в школе, а не родня!
Ольга грустно улыбнулась.
– Так вы для людей живете или для нас? Пусть люди думают, что хотят. У нас с вами свои отношения. И, по-моему, «Галина Сергеевна» звучит гордо. Красивое имя, достойное отчество. Зачем его прятать?
Свекровь ничего не ответила, только поджала губы и шумно отхлебнула чай. Разговор снова зашел в тупик, но Ольга чувствовала: что-то в броне свекрови дрогнуло. Не пробилось, но дало трещину.
Прошло еще полгода. Отношения оставались натянутыми, вежливыми, но холодными. Андрей метался между двух огней, стараясь угодить всем, что у него получалось плохо. А потом случилось несчастье.
Андрей уехал в длительную командировку на Север. Ольга осталась одна. И именно в это время Галина Сергеевна попала в больницу. Гипертонический криз, подозрение на инсульт. Петр Иванович, муж свекрови, сам давно страдающий артритом и совершенно беспомощный в быту, в панике позвонил невестке в два часа ночи.
– Оля, Галю увезли! В четвертую градскую! Что делать? Я не знаю, куда бежать, кому звонить… Андрюши нет…
– Успокойтесь, Петр Иванович, – Ольга мгновенно стряхнула сон. – Я сейчас приеду. Соберите документы: паспорт, полис. Я скоро буду.
Следующие две недели стали для Ольги испытанием на прочность. Она взяла отпуск за свой счет. Дни она проводила в больнице, а вечера – в квартире свекров, готовя диетическую еду, убирая, стирая и успокаивая растерянного Петра Ивановича.
Галина Сергеевна лежала в палате на шесть человек, бледная, постаревшая сразу лет на десять. Когда Ольга впервые вошла к ней, неся пакет с лекарствами (которых, как всегда, не оказалось в больнице) и термосом с куриным бульоном, свекровь отвернулась к стене.
– Зачем пришла? – прошелестела она. – Позлорадствовать?
– Глупости не говорите, Галина Сергеевна, – деловито ответила Ольга, раскладывая вещи на тумбочке. – Врач сказал, вам нужен покой и хорошее питание. Андрей звонил, он места себе не находит, но вырваться пока не может. Так что терпеть меня вам придется.
Ольга поправила подушку, помогла свекрови приподняться, покормила ее с ложки, потому что руки у Галины Сергеевны дрожали.
– Горячо? – спросила Ольга.
– Нормально, – буркнула свекровь.
Каждый день Ольга приходила. Она договорилась с медсестрами, чтобы за Галиной Сергеевной смотрели лучше, привезла из дома удобный матрас, читала ей вслух книги, когда той становилось скучно.
Однажды, когда Ольга протирала лицо свекрови влажным полотенцем, в палату заглянула та самая тетя Люба, сестра. Она пришла с пустыми руками, зато с ворохом новостей.
– Ой, Галочка! Как ты осунулась! – запричитала она с порога. – А я вот бежала мимо, дай, думаю, заскочу. Моя-то Светка, невестка любимая, все обещает зайти, да никак времени не найдет. То маникюр у нее, то фитнес. «Мамочка, – говорит, – я так тебя люблю, но сегодня никак». Ну, ничего, дело молодое. А твоя где?
Галина Сергеевна открыла глаза и посмотрела на Ольгу, которая в этот момент меняла воду в вазе с цветами.
– Здесь моя, – тихо сказала она.
– А, Ольга… Здравствуй, – Люба кивнула ей небрежно. – Ну что, Галя, как кормят? Я слышала, в этой больнице ужас, тараканы пешком ходят. Светка моя хотела тебе апельсинов передать, да забыла купить.
– Люба, иди домой, – вдруг сказала Галина Сергеевна.
– Что? – опешила сестра.
– Устала я. Голова болит. Иди. Ольга мне бульон привезла, кормить меня будет. Некогда нам лясы точить.
Тетя Люба, надувшись, ушла. В палате повисла тишина. Ольга села на стул рядом с кроватью и открыла термос.
– Галина Сергеевна, давайте поедим, пока теплое.
Свекровь молча ела. А потом, когда Ольга вытирала ей губы салфеткой, вдруг перехватила ее руку. Пальцы у нее были холодные и шершавые.
– Оля, – сказала она, глядя куда-то в потолок. – Светка-то ее… и правда ни разу не пришла. А ведь «мамочкой» заливается, аж приторно.
– У всех свои обстоятельства, – дипломатично ответила Ольга, хотя ей было приятно это слышать.
– Обстоятельства… – горько усмехнулась свекровь. – А у тебя, значит, обстоятельств нет? Ты же работаешь. Устаешь. А тут со мной, старой, возишься. Горшки выносишь.
– Вы – семья Андрея. Значит, моя семья. Мы своих не бросаем.
Галина Сергеевна помолчала, сжимая руку невестки.
– Знаешь, Оля… Я тут лежала, думала. Много думала. Страшно умирать-то, когда вокруг только слова красивые, а воды подать некому.
– Вам еще рано об этом думать. Врач сказал, динамика положительная. Скоро выпишут, будете опять нас пирогами кормить.
– Буду, – твердо сказала свекровь. – Обязательно буду. И вот что… Ты прости меня, старую дуру. Пристала я к тебе с этой «мамой». Гордыня это все. Хотелось, чтобы как у людей. А вышло… вышло, что ты честнее оказалась.
Ольга почувствовала, как к глазам подступают слезы. Она наклонилась и поцеловала свекровь в щеку. Впервые искренне, а не по этикету.
– Выздоравливайте, Галина Сергеевна.
Выписка состоялась через неделю. Андрей успел вернуться к этому моменту и встречал мать с огромным букетом роз. Но Галина Сергеевна, обняв сына, первым делом стала искать глазами невестку, которая стояла чуть поодаль с сумками.
– Оля! – позвала она. – Иди сюда.
Ольга подошла. Свекровь обняла ее – крепко, неуклюже, прижав к своему пуховику.
– Спасибо тебе, дочка, – шепнула она.
Ольга улыбнулась. Слово «дочка» прозвучало, но теперь оно не резало слух. Потому что за ним не было требования, была благодарность.
Вечером снова было застолье, но уже тихое, домашнее. Только они вчетвером: Ольга, Андрей и родители.
– Оля, передай, пожалуйста, хлеб, – попросила Галина Сергеевна.
– Возьмите, Галина Сергеевна.
– Спасибо, Оленька. Кстати, я тут рецепт твоей шарлотки нашла, в интернете посмотрела, как ты говорила. Хочу попробовать испечь. Научишь?
Андрей поперхнулся чаем и с изумлением посмотрел на мать. Петр Иванович одобрительно крякнул.
– Конечно, научу, – легко согласилась Ольга. – Там есть один секрет, я вам покажу.
Больше вопрос о том, как называть свекровь, не поднимался никогда. Соседки и тетя Люба еще долго пытали Галину Сергеевну: «Ну что, сломала невестку? Зовет мамой?».
А Галина Сергеевна загадочно улыбалась, поправляла прическу и отвечала с достоинством:
– Знаете, девочки, какая разница, как звать? Хоть горшком назови, только в печь не сажай. Она меня уважает, я это знаю. А «мама» у нее одна, и это правильно. Зато у меня теперь есть не просто невестка, а надежный человек. А это подороже любых слов будет.
И соседки замолкали, не находя, что возразить. Потому что против правды, подкрепленной спокойной уверенностью, не попрешь.
Ольга и Галина Сергеевна не стали лучшими подругами – слишком разные они были люди. Но между ними вырос тот самый мостик взаимопонимания, по которому можно ходить без страха провалиться в бездну взаимных обид.
Однажды, год спустя, на день рождения Ольги, свекровь подняла тост.
– Я хочу выпить за Ольгу. За ее характер. Если бы она тогда прогнулась, я бы, может, и радовалась, да уважать бы не стала. А теперь знаю: если этот человек что-то говорит – это правда. И если любит – то по-настоящему. Будь счастлива, Галина Сергеевна тебя всегда поддержит.
Все рассмеялись, и Ольга рассмеялась громче всех. Это была их маленькая победа. Победа содержания над формой.
Если рассказ тронул вас за живое, не забудьте поставить лайк и подписаться на канал. Ваше мнение в комментариях очень ценно для нас.