Телефон дрогнул в руке — пришло сообщение от подруги: «Ты придёшь сегодня? Мы все тебя ждём!»
Я посмотрела на часы. Муж должен вернуться с работы через час. Можно успеть. Быстро накинула пальто, схватила сумку.
— Ты куда? — раздался из кабинета голос мужа.
— К Лене, на чашку чая, — отозвалась я, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо. — Скоро буду.
Он лишь кивнул, не отрываясь от монитора. Я выскользнула за дверь с облегчением, словно вырвалась из тесной клетки.
В кафе было шумно и уютно. Подруги обступили меня, засыпали вопросами. Я смеялась, рассказывала о пустяках, наслаждалась теплом общения — тем, чего так давно не хватало. Мы вспоминали студенческие годы, делились смешными случаями, строили планы на лето. На какое‑то время я даже забыла о доме, о его холодных взглядах, о бесконечных «надо» и «нельзя».
Когда я вернулась, из‑за закрытой двери кабинета доносились голоса. Муж говорил по телефону. Я уже хотела постучать, но замерла, услышав своё имя.
— Да нет, особой любви давно нет, — его голос звучал холодно, буднично. — Это моя гражданская жена. Держу её из жалости, честно говоря. Куда она без меня? Ни карьеры, ни амбиций…
Слова били точно в цель. Я прижалась к стене, чувствуя, как земля уходит из‑под ног. В ушах застучало, перед глазами поплыли тёмные пятна.
— Конечно, выглядит нормально, — продолжал он. — Одеваю, кормлю, крышу над головой даю. Но как личность… Ну ты понимаешь.
Я сжала кулаки, пытаясь унять дрожь. Хотелось ворваться, закричать, швырнуть в него всё, что накопилось за годы молчания. Но ноги не слушались, горло сдавило так, что невозможно было вдохнуть.
— Нет, расходиться не планирую, — он усмехнулся. — Зачем? Привычка. Да и кому она нужна, кроме меня?
Телефон выпал из моих рук. Экран треснул, но это было неважно. Я тихо спустилась по лестнице, вышла на улицу.
Холодный ветер ударил в лицо, заставляя очнуться. Куда идти? К Лене? Но она ждёт мужа, маленького сына. К родителям? Они живут в другом городе, да и не поймут — «семейные трудности, надо терпеть».
Я шла, не замечая времени. В голове крутились его слова: «из жалости», «ни карьеры», «ни амбиций». А ведь когда‑то я мечтала открыть свою мастерскую, рисовать, путешествовать… Но всегда звучало: «Это несерьёзно», «Кто будет платить по счетам?», «Ты не справишься».
Помню, как принесла домой первые эскизы украшений — трепетно, с горящими глазами. А он посмотрел, хмыкнул: «Детские фантазии. Лучше бы курсы бухгалтерии закончила». Помню, как хотела записаться на курсы английского — «Зачем? Ты и так дома сидишь». Помню, как предлагала съездить в горы на выходные — «Глупости. Деньги на ветер».
Каждая такая фраза, словно капля воды, точила мою уверенность, превращала мечты в пыль. Я перестала рисовать, забросила блокнот, спрятала краски. «Он же заботится», — убеждала я себя. «Он знает, как лучше».
В парке на скамейке сидела пожилая женщина, кормила голубей. Увидела меня, кивнула на свободное место:
— Замерзли? Садитесь, согреетесь.
Её голос был таким тёплым, что я не выдержала — заплакала. Всё вывалила: про годы молчания, про убитые мечты, про «жалость», ставшую приговором. Как постепенно теряла себя, как привыкала к роли «удобной жены», как научилась не замечать собственные желания.
Женщина слушала, не перебивая. Потом достала из сумки платок, протянула мне:
— Деточка, жалость — это худшее, во что можно превратить любовь. Я тридцать лет прожила с мужем, который «жалел» меня. А когда он умер, нашла в его столе письма к другой. Он не жалел меня — он просто не любил.
Она вздохнула, посмотрела на голубей:
— Знаешь, что самое страшное? Что мы сами начинаем верить: мы и правда ничего не стоим. Но это ложь. Ты — не его милость. Ты — человек со своими мечтами, правом на счастье. И пока ты сама в это не поверишь, никто не поверит.
Я вытерла слёзы. В голове постепенно прояснялось. Впервые за долгие годы я позволила себе задать вопрос: «А чего хочу я?»
На следующий день, пока муж был на работе, я собрала чемодан. В него уместились мои эскизы, краски, пара любимых книг — всё, что имело значение. На столе оставила записку:
«Спасибо за крышу над головой. Теперь я попробую найти свой дом. И себя».
Выходя, я оглянулась. Квартира выглядела чужой — слишком аккуратной, безликой. Здесь не было моего места. Только его правила, его порядок, его версия моей жизни. Фотографии на стенах — его родственники, книги на полках — его вкусы, даже цвет стен он выбирал сам, не спросив меня.
В метро я открыла портфолио с эскизами. Когда‑то я рисовала украшения — причудливые серьги, браслеты с необычными узорами. Муж называл это «детскими фантазиями».
Сейчас я рассматривала свои работы и вдруг поняла: они прекрасны. Линии плавные, идеи оригинальные, каждая деталь продумана. «Почему я позволила ему убедить себя, что это неважно?» — подумала я.
Через неделю я сняла комнату в коммуналке. Хозяйка, бойкая пенсионерка Тамара Ивановна, сразу приняла меня под своё крыло:
— Живи, деточка. Тут тихо, спокойно. А если что — я всегда помогу.
Нашла подработку — оформляла витрины в маленьком магазине рукоделия. Хозяин, пожилой художник, сразу оценил мой вкус:
— У тебя глаз намётан. Давай работать.
По вечерам я рисовала. Кисти в руках оживали, словно соскучились по настоящей работе. Я создавала эскизы, экспериментировала с формами, вспоминала забытые техники.
Однажды показала наброски владелице соседнего кафе — она заказала мне серию брошей для персонала. Первые деньги, заработанные своим трудом, пахли краской и свободой.
Прошло три месяца. Я стояла у зеркала, примеряя своё первое проданное украшение — серебряный кулон в форме листа. В глазах блестели слёзы, но теперь это были слёзы гордости. Я создала это. Сама. Без его «помощи», без его «совета», без его снисходительного «ну попробуй».
Телефон завибрировал. Сообщение от мужа:
«Где ты? Нам нужно поговорить».
Я улыбнулась, нажала «удалить». Потом открыла папку с новыми эскизами — там рождалась коллекция, которую я мечтала показать на местной ярмарке мастеров.
Теперь я знала: жалость — не любовь. А любовь к себе — это когда ты перестаёшь быть чьим‑то «благодеянием» и начинаешь жить своей жизнью. Это когда просыпаешься утром и чувствуешь: «Сегодня мой день. Сегодня я делаю то, что хочу. Сегодня я — это я».
За окном светило солнце, а на столе ждали кисти и чистый холст. Впереди был целый мир — и он наконец стал моим.