Муся жила с Анной давно и была тем редким типом кошек, про которых говорят: «как человек, только молчит». Она не была истеричкой, не бросалась на шторы, не мстила. Скорее — степенная, мягкая, почти воспитанная.
Вечерами Муся приходила по расписанию: сначала проверяла кухню, потом устраивалась рядом — обязательно так, чтобы касаться хозяйки хотя бы кончиком хвоста. Если Анна садилась читать, Муся складывалась рядом бубликом и начинала тихо урчать, будто подстраивала комнату под нужную частоту.
У Муси была смешная привычка: утром она встречала Анну на пороге спальни и тянулась вверх, как маленький столбик, требуя «обязательного ритуала». Анна посмеивалась, наклонялась и говорила:
— Доброе утро, мадам. Пожалуйста, ваша ласка.
Муся в ответ щурилась и, довольная, шла следом — не под ноги, не мешая, а рядом, как спокойная тень.
Если в доме появлялись гости, Муся не пряталась в шкафу. Она выходила, садилась на расстоянии, наблюдала с достоинством, будто хозяйка у неё — под охраной. И самое главное: Муся всегда была предсказуемой. Анна иногда даже хвасталась: «У меня кошка — золото. Спокойная, умная, без сюрпризов».
Поэтому Анна и не ожидала ничего необычного в тот день, когда ей нужно было уехать в другой город по делам. Командировка, суета документов, пара встреч — не приключение, а обычная взрослая рутина. Анна всё распланировала заранее: во сколько выйти, когда такси, какой автобус, какие бумаги в какую папку.
Единственный вопрос — что делать с Мусей на эти несколько дней. Брать с собой? Слишком хлопотно: дорога, люди, чужие запахи, стресс. Оставить одну в квартире? Жалко, но Анна понимала, что это не катастрофа, если всё устроить по-человечески. К счастью, мама жила совсем рядом и у неё были ключи — на случай «вдруг что-то».
Анна как раз из тех, кто не любит оставлять живое существо на авось, поэтому придумала самый спокойный вариант: Муся остаётся дома, в привычных стенах, а мама будет заходить каждый день — покормить, поменять воду, убрать лоток, поговорить с ней, чтобы она не чувствовала себя брошенной.
Анна позвонила заранее:
— Мам, я уеду на пару дней. Сможешь заходить к Мусе? Покормишь её, лоток уберёшь… Ты же рядом.
— Конечно, — сразу ответила мама. — Ты не переживай. Я зайду утром и вечером, всё сделаю.
Анна выдохнула, будто закрыла последний пункт списка:
— Спасибо. Я просто хочу, чтобы у неё всё было нормально.
— Будет, — мягко сказала мама. — Она в своей квартире спокойнее будет, чем в гостях.
***
Утро началось как обычно. Но не у Муси. Анна заметила это почти сразу, ещё не успев толком проснуться. Обычно Муся встречала её «столбиком», требовала ритуал, а тут… кошка носилась по квартире так, будто одержимая. Из комнаты в коридор, из коридора на кухню, под стол, обратно — и снова кругами, кругами.
Анна поставила чашку, нахмурилась:
— Муся, ты чего?
Муся не отвечала урчанием, не тёрлась о ноги. Она металась, хлопала лапами по полу, резко разворачивалась, будто ловила несуществующие звуки. Иногда подбегала к Анне и тут же отскакивала, как если бы хотела сказать что-то важное и не могла.
Сборы превратились в странную борьбу за пространство. Анна открывала шкаф — Муся уже там, между полок, и приходится аккуратно вытаскивать её, чтобы не прищемить хвост. Анна ставила сумку на пол — Муся тут же ложилась рядом поперёк, и Анна вынуждена была переступать, балансируя с одеждой в руках. Кошка путалась под ногами настойчиво, почти демонстративно, словно специально не давала пройти. Анна, раздражаясь, шептала:
— Ну как ненормальная… Ты же никогда так не делаешь, в тебя что дьявол вселился?
Муся в ответ только широко раскрывала глаза и снова срывалась в бег.
Тревога нарастала не сразу — сначала было лишь удивление и бытовое раздражение. «Наверное, чувствует, что я уезжаю», — подумала Анна. Такое бывает: животные цепляются, переживают. Но Мусино поведение не было «цеплянием». Оно было каким-то резким, ломаным, словно внутри неё работал мотор, который нельзя выключить.
Анна пыталась говорить с ней спокойно, как с ребёнком:
— Муся, всё хорошо. Я ненадолго. Поедешь к бабушке, там тебе будет хорошо…
Но слова в воздухе будто не задерживались. Муся не успокаивалась, не слушала, не замедлялась.
Сумка была уже почти собрана. Документы на месте. Телефон звякнул коротким сообщением: «Такси подъехало». Анна посмотрела на часы и поняла, что дальше думать некогда. Всё вокруг стало двигаться быстрее: ключи, куртка, проверка «паспорт-кошелёк-зарядка». Мысли уже были не о Мусе, а о дороге, о том, чтобы не опоздать, чтобы не забыть, чтобы успеть.
И всё же — она остановилась у порога. Привычка. Анна всегда прощалась с Мусей, даже если выходила на пять минут вынести мусор.
— Муся! — позвала она уже мягче, с улыбкой, будто хотела закрыть утро нормальной интонацией. — Иди сюда, я тебе скажу «пока».
Тишина.
— Муся? — ещё раз, громче.
Никто не прибежал, не мяукнул, не высунул любопытную морду из-за угла. Анна резко обернулась, быстро прошла по квартире, заглянула под стол, за диван, в спальню. Пусто. Как так? Ещё минуту назад кошка носилась, мешала, была везде — и вдруг её нигде нет.
Анна стояла посреди комнаты с ключами в руке и ловила себя на странной мысли: «Может, она спряталась, потому что обиделась?» И тут же другая мысль, более практичная: «Такси ждёт. Если я сейчас начну переворачивать квартиру, я опоздаю». Тревога мелькнула, но паники не было — скорее лёгкое напряжение, как тонкая струна. Анна крикнула в последний раз:
— Муся, я пошла! Слышишь?
И, не получив ответа, закрыла дверь. Бывает. Найдётся. Главное — не опоздать.
В такси Анна пыталась переключиться на дела. За окном мелькали улицы, привычные магазины, серый зимний воздух — всё обычное. Она даже на секунду усмехнулась самой себе: «Ну и спектакль Муся устроила. Накрутилась». Но где-то под этим усмешливым слоем сидела странная заноза: слишком резко кошка исчезла. Слишком вовремя. Как будто — нет, глупости.
Машина подпрыгнула на кочке, и Анна автоматически прижала к себе дорожную сумку, стоявшую рядом. И в тот же миг… сумка будто ответила. Не громко, нет. Просто внутри что-то шевельнулось — едва заметно, но совершенно невозможно перепутать с тряской дороги. Анна замерла, уставившись на ткань. Ещё движение. Словно кто-то осторожно переступил лапой.
И тут из сумки донёсся приглушённый звук, похожий на тихое «мрр».
У Анны руки стали ватными.
— Остановите, пожалуйста… — наконец выдохнула Анна. — Мне нужно… проверить.
Водитель съехал к обочине. Анна расстегнула молнию медленно, почти торжественно — как открывают чужую тайну. Ткань разошлась, и из темноты, сначала одним глазом, потом всей мордой, выглянула Муся.
Муся. В сумке. В её дорожной сумке, среди аккуратно сложенных вещей.
Анна на секунду перестала дышать. Потом сказала вслух, не веря:
— Муся?..
Кошка моргнула, совершенно спокойно, будто это был самый естественный её выбор в жизни, и тихо мяукнула:
— Мяу.
— Ты… ты как туда залезла?! — Анна говорила шёпотом, как будто боялась спугнуть реальность. — Я же… я же искала тебя!
Муся потёрлась щекой о край сумки, будто отвечая: «Ну вот же я».
Абсурдность происходящего ударила Анну в голову сильнее страха. Она представила: кошка, которая только что бегала «как ненормальная», вдруг исчезает — и всё это время сидит тихо в сумке, выжидая момент. Не случайно забралась, не по глупости. Целенаправленно. И от этого становилось не смешно, а почему-то жутко.
Водитель обернулся:
— Ого. Кошка?
Анна кивнула, не находя слов.
— Я… я не знала. Она… сама.
Муся тем временем устроилась удобнее, как пассажир, который заранее купил билет и считает своё место законным. Анна закрыла молнию наполовину, оставив щель для воздуха, и почувствовала, как внутри неё поднимается тяжёлый внутренний спор. Куда теперь с ней? Возвращаться домой? Но время… вокзал… автобус… дела.
«Я не могу взять её с собой», — думала Анна, сжимая ручки сумки. «Это автобус, там люди, водитель… вдруг нельзя с животными? Вдруг она вырвется? Вдруг начнёт мяукать, носиться… А если меня не пустят? А если устроит скандал?»
Она смотрела на сумку и не понимала главного: почему Муся так сделала.
Оставить кошку где? Здесь, на обочине? Отдать первому встречному? Вернуться домой — а времени уже нет, и дорога обратно съест всё, что было рассчитано по минутам. Везти к маме? Но мама сейчас далеко, на другом конце города, и даже если позвонить — она не появится мгновенно из воздуха. Анна посмотрела в окно на поток машин и вдруг почувствовала острое бессилие: план, который был таким аккуратным и понятным, рассыпался из-за одной пушистой головы в сумке.
Она достала телефон, но палец завис над экраном.
«Мама…» — и дальше что? «Мам, у меня кошка в сумке, представляешь?» Смешно. Дико. И главное — бесполезно прямо сейчас. Анна снова посмотрела на молнию, на маленький треугольник темноты, из которого торчала Мусина мордочка.
«Если я пойду в автобус… — короткими, рублеными мыслями повторяла она, словно забивала гвозди, — там люди. Там водитель. Там правила. Меня могут выгнать. Могут накричать. Муся может начать мяукать… может вырваться…»
Муся, будто услышав слово «вырваться», чуть шевельнулась, и Анна моментально прижала сумку крепче, как ребёнка, которого несут через дорогу. «Господи, что я делаю…» — подумала она. Решение получалось не решением, а «на авось». Не от желания, не от смелости — от безвыходности. И Анна тихо, почти виновато, сказала вслух, будто договаривалась с кошкой:
— Сиди тихо. Пожалуйста. Только сиди тихо, Муся.
На вокзале было шумно и тесно. Анна вышла из такси, расплатилась, и водитель, уже привыкший к нелепостям чужих жизней, только хмыкнул:
— Удачи вам с… пассажиром.
Анна натянуто улыбнулась:
— Спасибо.
Она держала сумку так, чтобы молния была сверху и воздух проходил, и шла быстро, будто могла обогнать собственную неловкость. У касс, у входа на платформу, у людей с пакетами и чемоданами ей казалось, что все видят, что у неё внутри не вещи, а секрет. Муся молчала. Не шевелилась. Не мяукала. И это давало Анне крошечную, почти смешную надежду: может, всё обойдётся. Может, она действительно просто испугалась дома, залезла в сумку и теперь успокоилась. Может, доедут тихо, незаметно, как контрабандисты любви.
В автобусе Анна выбрала место ближе к окну, подальше от водителя, и поставила сумку к ногам, осторожно придерживая её рукой. Муся внутри была тёплой, тяжёленькой, живой. Анна наклонилась и прошептала:
— Умница. Вот так. Ещё чуть-чуть, и мы… — она осеклась, потому что не знала, что сказать дальше: «и мы в другом городе» звучало неправдоподобно даже для неё самой.
Автобус наполнялся людьми. Кто-то громко обсуждал покупки, кто-то ругался по телефону, кто-то шуршал пакетами. Водитель ходил по проходу, проверял билеты, в его голосе была привычная усталость. Анна ловила каждое слово, каждый взгляд и ждала, что вот-вот прозвучит: «С животными нельзя». Но никто ничего не говорил. Никто не обращал на неё внимания. И на несколько секунд Анна действительно почувствовала облегчение — не радость, а именно облегчение, как когда сильная боль вдруг на минуту отступает.
Двигатель загудел, водитель сел на своё место, автобус чуть вздрогнул, готовясь тронуться. Анна вцепилась пальцами в ремешок сумки и подумала: «Вот. Сейчас поедем. Сейчас всё станет обычным». И в этой хрупкой надежде было что-то почти трогательное — как будто она пыталась уговорить саму реальность не устраивать больше сюрпризов.
А потом всё рухнуло так резко, что Анна не успела даже испугаться по-настоящему — сначала это было чистое неверие.
Сумка дёрнулась. Не легонько, не «показалось», а так, будто внутри кто-то резко поднялся на лапы. Анна наклонилась и шёпотом, с отчаянной ласковостью, сказала:
— Муся… нет… тихо…
И в этот момент молния, которую она, кажется, не до конца застегнула после такси, разошлась ещё чуть-чуть — ровно настолько, чтобы кошка могла протиснуться. Дальше всё случилось мгновенно: Муся выскользнула из сумки, как вода из треснувшего стакана, и оказалась в проходе.
— Ой! — вскрикнула женщина впереди.
— Кошка! — кто-то засмеялся нервно, будто это цирк.
Анна вскочила:
— Муся! Ко мне!
Но Муся не пошла «к ней». Она рванула вперёд. По проходу, между ногами, под сумками, перепрыгивая через чужие ботинки. Её серый хвост мелькнул, как стрелка, и исчез за спинами. Кто-то попытался поймать её руками — Муся увернулась, словно заранее знала траектории чужих движений. Она метнулась назад, потом снова вперёд...
Анна бросилась следом, цепляясь за спинки кресел, спотыкаясь о чей-то рюкзак. Сердце колотилось так, что заглушало шум салона. Это было одновременно смешно и страшно — абсурд, который превращается в катастрофу, потому что у катастрофы иногда начинается именно так: с мелочи, которая вдруг выходит из-под контроля.
— Простите, простите! — выдыхала Анна, — я сейчас… я поймаю…
Муся взлетела на сиденье, пробежала по нему, как по мосту, перепрыгнула на другое и снова нырнула вниз. В салоне поднялся гул: кто-то возмущался, кто-то кричал «держи!», кто-то отодвигал ноги. Анна видела только Мусю — и не узнавалась в этой кошке: не её домашняя, ласковая, «предсказуемая» Муся, а маленький вихрь с горящими глазами.
— Да что это такое?! — рявкнул водитель, повернув голову. — Уберите животное немедленно!
— Я уберу! — почти закричала Анна, чувствуя, как лицо горит от стыда. — Я не знала, что она… я сейчас!
— Нельзя так! — раздражённо сказала пожилая женщина. — Она же по людям бегает!
— У меня аллергия! — выкрикнул кто-то сзади, и Анне стало ещё хуже: вдруг правда?
— Лови её! — мужчина поднялся, попытался перехватить Мусю у двери. Муся вывернулась, как лента, и метнулась обратно в проход.
Фразы летели обрывками, как мусор на ветру. Водитель хлопнул ладонью по рулю:
— Пока кошка не будет в переноске или снаружи — никуда не едем. Я отвечать не буду!
Анна, хватая ртом воздух, снова и снова повторяла:
— Муся! Муся, сюда! Пожалуйста!
Но Муся не слушала. Минуты тянулись мучительно.
Анна присела на корточки в проходе, чтобы быть ниже, чтобы не пугать Мусю. Голос сорвался и стал тонким, почти детским:
— Ну пожалуйста… ну зайка… ну иди ко мне…
Она протянула руки, ладони вверх. Муся пролетела мимо — и вдруг остановилась. Прямо посреди прохода, как будто кто-то выключил в ней мотор. Села. Поджала лапы. И посмотрела на Анну так спокойно, так ровно, словно весь этот хаос был не истерикой, а выполненной работой.
В салоне повисла пауза. Тишина после шума казалась оглушительной.
— Поймали? — процедил водитель.
Анна осторожно приблизилась, боясь спугнуть это внезапное спокойствие. Муся не побежала. Не дёрнулась. Позволила взять себя на руки — тёплую, тяжёлую, как всегда. Анна прижала её к груди, и Муся даже не сопротивлялась. Только один раз тихо, коротко муркнула — не ласково, а будто поставила точку.
Анна не понимала, что произошло, но чувствовала: сейчас всё изменится. Она поднялась и сказала водителю, дрожащим голосом:
— Извините. Я… я выйду. Сейчас.
Водитель, не глядя, махнул рукой:
— Выходите. И больше так не делайте.
Прижимая Мусю, она пробралась к выходу, под гул недовольства. Кто-то буркнул: «Наконец-то», кто-то фыркнул, кто-то демонстративно отвернулся. На улице воздух показался холодным и чистым, будто её выпустили из тесной коробки. Анна стояла на перроне с кошкой на руках, чувствуя опустошение, как после ссоры, в которой виноват не ты, но стыдно всё равно тебе.
Как только Анна вышла, автобус отправился в рейс, не останавливаясь больше на перроне.
Её рука сама потянулась к телефону, и она набрала номер начальства. Разговор был напряженным, но Анна почувствовала, как с каждым словом давление в груди отпускает.
— Да, я поняла. Я сейчас домой и приеду завтра на следующем рейсе.
— Хорошо. Не переживай, сделаем всё, как нужно. Ты сама понимаешь.
Она поблагодарила и отключила звонок. Пока она ждала такси, она села на лавку на вокзале, по-прежнему прижимая Мусю к себе. Кошка уже успокоилась, не верещала, не дергалась, не пыталась выбраться из рук. Она просто сидела, свернувшись комочком, и покорно смотрела на хозяйку.
Поздно вечером Анна уже была дома. Квартира встретила тишиной и знакомыми очертаниями. Муся ходила следом, спокойно, не торопясь, больше не металась, не суетилась, не заглядывала в сумки. Она просто была рядом — как всегда.
Анна переоделась, поставила чайник, села на диван. В голове всё ещё стоял вокзал, раздражённые лица, звук закрывающейся автобусной двери.
Она включила телевизор почти машинально — не чтобы смотреть, а чтобы в комнате было что-то живое. Новости шли фоном. Анна смотрела в телефон, листала сообщения, отвечала начальству...
И вдруг она услышала слова.
— …на трассе произошло серьёзное ДТП. Автобус, следовавший по маршруту…
Анна подняла голову. Чашка с чаем дрогнула в руке.
— …по предварительной информации, водитель не справился с управлением. Машина съехала с проезжей части и упала с моста…
Она не сразу поняла, что это тот самый автобус. Сознание отказывалось складывать фразу целиком. Она просто смотрела на экран, не моргая.
— … причины выясняются…
Анна почувствовала, как холод поднимается от живота к горлу. Пальцы разжались, чашка звякнула о блюдце. Лицо стало пустым, словно из него выкачали кровь. Она медленно опустилась глубже в диван, будто ноги больше не держали. Она как загипнотизированная смотрела на экран телевизора.
«Этот автобус… — наконец догнало её. — Это мой автобус. Тот самый. Я должна была быть там».
Перед глазами вспыхнули обрывки: проход между сиденьями, чужие ноги, чья-то раздражённая спина, водитель, махнувший рукой. Если бы она не вышла. Если бы Муся не сорвалась. Если бы всё прошло «нормально».
Анну накрыло волной, от которой перехватило дыхание. Это было не просто испуг — это было осознание того, насколько близко она подошла к границе, которую не видела. Она прижала ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть, и сидела так несколько секунд, не двигаясь.
Муся запрыгнула на диван и устроилась рядом, уткнувшись тёплым боком ей в бедро. Спокойно. Тихо. Как будто всё закончилось именно тогда, когда должно было закончиться.
Анна посмотрела на неё — и только теперь позволила себе прошептать:
— Господи… ты же… ты же меня спасла, в тебя вселился не "дьявол", а настоящий ангел...
Она ещё долго сидела так, в полумраке комнаты, гладя Мусю по спине и снова и снова возвращаясь к утру: к беготне, к сумке, к автобусу. И теперь всё это складывалось не в хаос, а в цепочку, которая вернула её домой живой.
