Виктор всегда проверял чеки по пятницам. Это был его ритуал, священнодействие, от которого у Елены сводило желудок еще с утра. Она знала: если сумма в чеке из супермаркета хоть на сто рублей превысит его «внутренний лимит», вечер будет испорчен.
— Лен, иди сюда, — голос мужа звучал из гостиной обманчиво спокойно.
Елена вытерла руки кухонным полотенцем, глубоко вздохнула, словно перед прыжком в холодную воду, и пошла в «тронный зал». Так она про себя называла гостиную после того, как Виктор сделал там ремонт. Итальянская плитка, кожаный диван, на который детям запрещалось садиться с фломастерами или едой, и огромная плазма. Сам Виктор восседал в кресле, держа в руках длинную бумажную ленту чека из «Ашана».
— Что это за позиция: «Сливки 33%»? — он поднял на нее глаза поверх очков. — Мы что, открываем кондитерскую?
— Я хотела сделать детям торт на выходные. Домашний, Витя. В магазине хороший торт стоит восемьсот рублей, а домашний выйдет в триста. Это экономия.
Виктор хмыкнул, достал калькулятор (он всегда пересчитывал всё на калькуляторе, хотя отлично считал в уме — это был метод давления) и начал стучать клавишами.
— Сливки — двести. Яйца, мука, сахар, газ... Твое время я не считаю, оно все равно бесплатное. Ну допустим. А вот это что? «Салфетки влажные, 2 упаковки». Зачем две?
— В школу просили, Витя. Эпидемия гриппа, нужно парты протирать.
— Пусть школа и покупает. Или другие родители. Почему вечно мы? У нас что, печатный станок в кладовке стоит? — он швырнул чек на журнальный столик. — Лена, ты не умеешь распоряжаться бюджетом. Ты живешь так, будто деньги падают с неба. А они зарабатываются потом и кровью. Моей кровью.
Елена опустила глаза. Ей было тридцать четыре года. У нее был красный диплом лингвистического университета, опыт работы переводчиком в крупной фирме и двое замечательных детей. Но последние пять лет, с момента рождения младшего сына, она превратилась в функцию. В бытовой прибор.
— Витя, мне нужны сапоги, — тихо сказала она, решив, что хуже уже не будет. — Мои совсем прохудились. Подошва отошла на правом, я сегодня промочила ноги, пока вела Даню в сад.
— Сапоги... — Виктор откинулся в кресле, заложив руки за голову. — Опять траты. Ты хоть представляешь, сколько я отдал за страховку машины на этой неделе?
— Но я не могу ходить с мокрыми ногами. На улице ноябрь.
— Клей купи.
— Что? — Лена подумала, что ослышалась.
— Клей, говорю, купи. Обувной. Или «Момент». Отлично держит, я проверял на кроссовках для дачи. Зачем тебе новые сапоги за десять-пятнадцать тысяч? Куда ты в них пойдешь? Твой маршрут: сад — школа — «Пятерочка» — кухня. Кто там на тебя смотрит? Кассирша Зина? Ей плевать.
К горлу подступил горячий, едкий ком обиды. Раньше он таким не был. Или был, но она не замечала? В начале брака они оба работали, скидывались в общий котел, смеялись над трудностями. Но как только карьера Виктора пошла в гору, а Лена осела дома с детьми, баланс сил рухнул. Деньги стали для него властью. Абсолютной, развращающей властью.
— Мне стыдно, Витя. Я хожу в пуховике, которому шесть лет. Мои подруги...
— Твои подруги, может быть, приносят пользу обществу, — перебил он. — А ты — иждивенка. Ты сидишь на моей шее, ешь мою еду, живешь в моей квартире. Ты — бесплатное приложение к моему комфорту. И еще смеешь требовать?
Он встал, подошел к ней вплотную. От него пахло дорогим парфюмом — тем самым, который она подарила ему на прошлый Новый год, сэкономив на продуктах.
— Женщиной ты будешь, когда начнешь вкладываться в семейный бюджет. А пока твое дело — обеспечивать тыл и не отсвечивать. Поняла?
Лена молча кивнула и вышла на кухню. Ей хотелось разбить тарелку. Хотелось заорать. Но она просто включила воду, чтобы шум заглушил её всхлипы, и начала мыть посуду.
Ситуация накалилась до предела через неделю, когда Виктор завершил ремонт в спальне. Это была «святая святых» — комната, которую он переделал под себя. Раньше там была их общая спальня. Теперь там стоял огромный дубовый стол, кожаное кресло и кровать с ортопедическим матрасом, который стоил как подержанная иномарка. Пол устилал белоснежный ковролин.
Вечером Лена, уложив детей, направилась к двери спальни, чтобы взять чистое белье из шкафа. Ручка не поддалась. Она нажала сильнее. Заперто.
— Витя? — она постучала. — Ты закрылся? Открой, мне нужно белье взять.
Дверь распахнулась. Виктор стоял на пороге в домашнем халате, с бокалом коньяка в руке. Он смотрел на нее как на назойливую горничную, которая ошиблась номером.
— Что тебе?
— Почему заперто? И... почему ты перенес мои вещи в детскую? — Лена увидела стопку своей одежды, небрежно сваленную на стуле в коридоре.
— Потому что это теперь — мой кабинет и зона отдыха. Я много работаю, Лена. Мне нужна тишина и покой. Я не хочу просыпаться от того, что ты гремишь будильником или дети прыгают на кровать.
— Но где мне спать?
— В детской отличный раскладной диван. Или в гостиной. Места полно.
— Ты выгоняешь меня из спальни? Из нашей спальни? — её голос дрогнул. — Мы же муж и жена!
— Мы — партнеры, у которых разные весовые категории, — усмехнулся он. — Я плачу за эту квартиру, за этот ремонт, за этот ковролин. Я не хочу, чтобы ты его топтала своими... клееными сапогами.
— Это унизительно.
— Это справедливость.
Лена попыталась пройти мимо него, но он выставил руку, преграждая путь.
— Нет, дорогая. Сюда вход только для тех, кто платит.
— Пусти меня! — она впервые за долгие месяцы повысила голос, в глазах стояли злые слезы. — Я имею право спать в нормальной кровати! Я мать твоих детей!
Виктор наклонился к её уху и прошептал фразу, которая стала точкой невозврата. Фразу, которая в тот момент казалась ему вершиной остроумия и педагогического таланта:
— Вот как начнешь зарабатывать — пущу. А пока твое место там, где я скажу. Брысь.
Дверь захлопнулась прямо перед её носом. Щелкнул замок.
Лена стояла в темном коридоре, глядя на лакированное дерево двери. Внутри неё, где-то в районе солнечного сплетения, что-то оборвалось. Словно лопнула натянутая струна, которая годами держала на себе груз терпения, надежд и попыток «сохранить семью».
Она не пошла плакать. Она пошла в детскую, села на край узкого дивана, где сопели её сыновья, и посмотрела на свои руки. Руки, которые стирали, убирали, готовили, гладили, лечили. Руки, которые Виктор назвал бесполезными.
«Как начнешь зарабатывать — пущу».
— Хорошо, Витя, — прошептала она в темноту. — Я начну. Но ты об этом пожалеешь.
Она полезла на антресоль шкафа и достала оттуда старый, пыльный ноутбук. У него западала кнопка «Пробел» и батарея держала всего десять минут, но это было её оружие.
Жизнь Елены превратилась в шпионский детектив. Днем она была все той же покорной «клушей» в старом пуховике. Она варила ненавистные борщи, выслушивала лекции о том, как правильно экономить туалетную бумагу, и молча кивала, когда Виктор рассуждал о геополитике и месте женщины в истории.
Но как только дверь за мужем закрывалась, квартира преображалась.
Первые две недели ушли на то, чтобы вспомнить, кто она такая. Лена реанимировала свои профили на профессиональных сайтах, подняла старые контакты. Было страшно. Казалось, что за пять лет декрета мозг атрофировался, а язык забылся.
— Алло, Петр Иванович? Это Елена Скворцова... Да, та самая. Да, давно. Я слышала, вы открыли свое бюро переводов?
Её бывший начальник, суровый, но справедливый мужик, удивился, но трубку не бросил.
— Ленка? Жива еще? Я думал, тебя быт засосал. Слушай, у меня завал. Нефтяники прислали техническую документацию к буровым, там черт ногу сломит, термины специфические. Мои девочки-студентки не тянут. Возьмешься? Сроки горят, плачу по двойному тарифу, но спрошу строго.
— Возьмусь, — выдохнула она, не раздумывая.
Это был ад. Она работала ночами, сидя на кухне с выключенным светом, чтобы Виктор не увидел полоску света под дверью. Ноутбук гудел, глаза слезились, спина ныла от жесткой табуретки. Днем она клевала носом, но заставляла себя улыбаться и играть роль идеальной домохозяйки.
Она научилась виртуозно переключать вкладки в браузере за доли секунды. Если Виктор входил в комнату, на экране тут же появлялся рецепт пирога или сайт школы.
— Опять в интернете сидишь? — ворчал он. — Лучше бы пыль на шкафах протерла.
— Я ищу, где купить курицу по акции, Витя.
— А, ну ищи. Экономия должна быть экономной.
Первый гонорар пришел через месяц. СМС о зачислении средств заставила её сердце биться так, будто она пробежала марафон. Сумма была внушительной. Петр Иванович не обманул — за срочность и сложность он заплатил щедро. Этих денег хватило бы, чтобы купить те самые сапоги, и еще осталось бы на пальто.
Рука тянулась перевести всё на карту Виктора и сказать: «Смотри! Я заработала! Пусти меня в спальню!». Но Лена вовремя остановилась. Она вспомнила его ухмылку. Его пренебрежение. Нет. Если она сейчас покажет деньги, он просто заберет их в «семейный бюджет» (читай — в свой карман) и скажет, что этого мало.
Она открыла отдельный счет в другом банке, карту спрятала в коробку со старыми детскими игрушками на балконе — туда Виктор никогда не заглядывал.
Второй заказ был еще сложнее — синхронный перевод онлайн-конференции. Пришлось рискнуть. Она отправила детей гулять с бабушкой (свекровь, к счастью, жила далеко, но иногда забирала внуков), а сама заперлась в детской.
Виктор вернулся раньше времени. Лена едва успела сорвать наушники и захлопнуть ноутбук, когда он ворвался в квартиру.
— Ты почему трубку не берешь? Я звоню уже час! — орал он с порога. — Ужин готов?
— Я... я в душе была, не слышала, — соврала она, чувствуя, как по спине течет холодный пот.
— В душе она была. Воды сколько вылила? Счетчики крутятся! — он прошел на кухню, гремя кастрюлями. — Борщ вчерашний? Опять? Я работаю как вол, а ты не можешь свежее приготовить?
— Прости, Витя. Замоталась.
Он сел есть, демонстративно отодвинув тарелку.
— Кстати, я себе новый спиннинг присмотрел. Японский. Карбон. Стоит как крыло самолета, но я заслужил. В выходные поеду с мужиками на рыбалку.
— А детям нужна зимняя куртка, Витя. Даня вырос из старой.
— Даня поносит куртку старшего. Ничего с ним не случится. А мне нужно расслабляться. Я — добытчик.
Лена смотрела на него и не узнавала. Где тот парень, который дарил ей ромашки и носил на руках? Его сожрала жадность. Жадность и уверенность в собственной безнаказанности. Он считал, что она никуда не денется. Кому она нужна с двумя детьми, без работы, без жилья?
Полгода Лена жила двойной жизнью. Днем — Золушка, ночью — востребованный специалист. Она брала все заказы подряд: переводила инструкции к медицинскому оборудованию, локализовывала сайты, редактировала договоры. Её английский и немецкий вернулись на прежний, блестящий уровень. Доходы росли.
К весне на её секретном счету скопилась сумма, достаточная для аренды квартиры на полгода вперед и найма адвоката. Но она ждала. Ей нужен был повод. Идеальный момент, чтобы нанести удар.
Этот момент настал в марте. Лена возвращалась из магазина с тяжелыми пакетами (Виктор не давал денег на такси, считая это баловством). На улице была слякоть, мокрый снег вперемешку с грязью. Её клееный сапог не выдержал. Подошва окончательно отвалилась прямо посреди лужи. Ледяная вода хлынула внутрь.
Она доковыляла до дома, еле сдерживая слезы боли и унижения. Нога онемела.
Дома Виктор смотрел футбол.
— Витя, — сказала она, стоя в коридоре в одном носке, держа в руках грязный, развалившийся сапог. — Посмотри.
Он лениво повернул голову.
— Ну что? Я же говорил — клей плохой купила. Надо было зачистить поверхность, обезжирить...
— Витя, мне нужны новые сапоги. Сейчас же. Я не могу завтра вести детей в школу босиком.
— Денег нет, — отрезал он, возвращаясь к телевизору. — Я купил резину на машину. И оплатил путевку на рыбалку в Астрахань. Попроси у матери старые, у нее вроде были какие-то валенки.
— Валенки? В марте? В центре города?
— Не нравится — сиди дома. Всё, не мешай, пенальти бьют.
Лена стояла и смотрела на его затылок. В этот момент умерла последняя капля жалости к нему. Умерла надежда, что всё можно исправить. Остался только холодный расчет.
Она молча развернулась, взяла свою сумку, где лежала секретная карта, и вышла из квартиры.
— Ты куда? — крикнул он ей вслед, но она не ответила.
Она поехала в самый дорогой торговый центр города. Зашла в бутик итальянской обуви.
— Мне нужны эти, — она указала на роскошные кожаные сапоги на устойчивом каблуке. — И вот эти ботильоны. И сумку к ним.
Продавец посмотрела на её старый пуховик с сомнением, но когда Лена приложила карту к терминалу и оплата прошла мгновенно, расплылась в улыбке.
Затем Лена зашла в магазин одежды. Купила себе кашемировое пальто, идеально сидящее по фигуре. Новый костюм. Белье — дорогое, кружевное, такое, какое Виктор считал «излишеством».
Напоследок она зашла в салон красоты. Стрижка, укладка, макияж.
Из зеркала на нее смотрела не замученная домохозяйка, а уверенная в себе, красивая женщина. Женщина, которая знает себе цену.
Она вернулась домой через три часа. Ключ повернулся в замке громко и уверенно.
Виктор вышел в коридор, собираясь устроить скандал из-за отсутствия ужина, и застыл. Перед ним стояла незнакомка. Шикарная, ухоженная, пахнущая дорогими духами и свободой.
— Ты... это что? — он окинул взглядом её покупки. Пакеты с логотипами брендов занимали пол коридора. — Откуда деньги? Ты украла? У матери взяла? Кредит взяла на мое имя?!
Он побагровел и шагнул к ней.
— Я тебя убью, если ты влезла в долги!
— Успокойся, Витя, — голос Лены был ровным и холодным, как скальпель хирурга. — Я ничего не крала. Я заработала. Помнишь свое условие? «Как начнешь зарабатывать — пущу». Ну так вот. Я начала.
Виктор моргнул. Его мозг отказывался обрабатывать информацию.
— Как заработала? Кем? Полы мыла?
— Переводчиком, Витя. Ведущим переводчиком в бюро. Помнишь, у меня есть диплом? И мозги, наличие которых ты отрицал.
— И сколько ты там «напереводила»? — он скривил губы в усмешке, пытаясь вернуть контроль над ситуацией. — Хватило на шмотки, чтобы передо мной покрасоваться? А теперь что? Сдавать пойдешь? Завтра же иди и верни всё! Деньги — в семью! Мне на резину не хватает!
Лена рассмеялась. Это был не истеричный смех, а смех победителя.
— Нет, дорогой. Деньги пойдут не тебе. Они пойдут на адвоката.
— Какого адвоката?
— По бракоразводным процессам. Я подаю на развод, Витя. И на раздел имущества.
Виктор замер. Потом его лицо исказила гримаса ярости.
— Раздел? Ты что, больная? Какого имущества? Это МОЯ квартира! МОЯ машина! Ты здесь никто! Голодранка! Я тебя оставлю без трусов! Детей отберу! Ты будешь милостыню просить!
Лена спокойно прошла в гостиную (в сапогах! прямо по итальянской плитке!), села в его любимое кресло и достала из сумочки папку с документами.
— Сядь, Витя. Нам нужно поговорить о цифрах. Ты же любишь цифры?
Он сел напротив, тяжело дыша.
— Давай, удиви меня.
— Пункт первый. Квартира. Ты всем рассказываешь, что она бабушкина. Но ты забыл, что бабушкину «хрущевку» мы продали семь лет назад за два миллиона. А эта квартира стоила шесть. Четыре миллиона мы брали в ипотеку. В браке. И выплачивали её пять лет. В браке. Плюс материнский капитал за Мишу. По закону, Витя, эта квартира — совместно нажитое имущество. Плюс доли детей. Твоя доля здесь — дай бог, одна четвертая. Остальное — моё и детей.
Виктор побледнел. Он действительно вытеснил эти детали. Ему было удобно считать себя единоличным владельцем.
— Я платил ипотеку! Со своей зарплаты!
— А я вела быт и растила детей, что по закону приравнивается к вкладу в семью. Судье расскажешь про свою зарплату. Пункт второй. Машина. Твой любимый джип. Куплен в браке. Половина рыночной стоимости — моя.
— Я брал кредит на нее! Он на мне висит!
— Вот именно. Кредит оформлен на тебя, ты же хотел, чтобы машина была «только твоя» по документам. Кредит — твое личное обязательство. А машина — общее имущество. Половина машины — мне. Кредит — тебе. Поздравляю с удачной сделкой.
Виктор схватился за голову.
— Ты... ты не сделаешь этого. Ты же не такая. Ты добрая.
— Была добрая. Пока ты не запер меня в детской и не заставил ходить в дырявых сапогах.
— Леночка, — тон Виктора резко переменился. Из грозного хозяина он превратился в побитую собаку. — Ну зачем нам суды? Зачем позориться? Ну, был не прав. С кем не бывает? Работа нервная, уставал. Давай забудем! Я... я прямо сейчас замок со спальни сниму! Заходи, живи! Хочешь, шубу тебе купим? В кредит?
Лена посмотрела на него с брезгливостью. Как она могла любить этого человека? Как могла рожать от него детей?
— Поздно, Витя. Я уже сняла квартиру. Перевозчики приедут через час. Мы с детьми уезжаем.
— Как уезжаем? А я? Кто мне будет готовить? Кто рубашки гладить будет?
— А это теперь твоя забота. Ты же сильный, независимый мужчина. Добытчик. Справишься. Или найми домработницу. Ах да, у тебя же денег нет, ты все на спиннинг спустил.
Звонок в дверь прервал его жалкие оправдания. Пришли грузчики.
Виктор бегал вокруг, пытаясь помешать выносу детских кроватей, кричал, угрожал полицией, потом плакал. Но Лена была непреклонна. Она забрала только вещи детей, свои книги, одежду и мультиварку. Всю «итальянскую роскошь» она оставила ему. Пусть сидит на своем ковролине и воет.
Развод длился полгода. Виктор нанял дорогого адвоката (взяв очередной кредит), но это ему не помогло. Закон был на стороне Елены. Все её расчеты оказались верны. Суд постановил продать «элитную» квартиру и разделить деньги.
Ремонт, в который Виктор вложил душу и миллионы, не окупился. Покупателям не нужен был его пафосный дизайн, они торговались за каждый метр.
В итоге Виктору досталась сумма, которой хватило только на закрытие его многочисленных кредитов и покупку маленькой студии на окраине города, в районе с плохой экологией.
Джип пришлось продать, чтобы отдать долги по алиментам — Лена и здесь не уступила ни копейки. Теперь он ездил на работу на автобусе.
Через год Лена сидела в своей собственной квартире. Она была скромнее, двухкомнатная, но светлая и уютная. В спальне стояла огромная кровать, на которой она спала одна, раскинувшись «звездочкой». Никто не храпел рядом, никто не требовал отчета за купленный йогурт.
Она работала руководителем отдела в бюро переводов, хорошо зарабатывала и планировала отпуск с детьми на море.
Телефон звякнул. Сообщение в мессенджере. Номер не был записан, но аватарку она узнала сразу. Виктор. На фото он выглядел постаревшим, осунувшимся.
«Лен, привет. Как дела? Как мальчишки? Слушай, я тут подумал... Может, встретимся? Я всё осознал. Мне плохо без вас. Я изменился. Пущу тебя обратно, будем жить как раньше...»
Лена усмехнулась. Он так ничего и не понял. «Пущу тебя». Он всё еще думал, что он — привратник, решающий, кого пускать в свою жизнь.
Она быстро набрала ответ:
«Чтобы пустить кого-то в жизнь, Витя, нужно, чтобы в эту жизнь кто-то хотел войти. А твоя "золотая клетка" давно сгнила. Ты же сам учил: за всё надо платить. Ты свою цену заплатил. Сдачи не надо».
Она нажала «Заблокировать» и отложила телефон.
— Мам! — крикнул из комнаты старший сын. — Мы мультик выбрали! Иди к нам!
— Иду, родные! — отозвалась она.
На кухне свистел чайник, пахло ванилью и свободой. Это был запах, который нельзя купить ни за какие деньги. Его можно только заработать — собственным достоинством.
