Гостиная в сталинской квартире деда Ивана дышала уютным, слегка затхлым теплом, которое копилось здесь десятилетиями.
Пахло хвоей от двухметровой ели, заботливо украшенной старыми игрушками — картонными дирижаблями, стеклянными сосульками и фигурками животных с потускневшей позолотой.
Запах хвои смешивался с запахом воском от свечей на столах и тёплым пирогом с капустой, который дочь Ольга привезла с собой.
Дед Иван Петрович, 75 лет, в нарядной клетчатой рубашке, сидел в своём кресле у телевизора.
Его глаза, обычно мутные от возрастной катаракты, сегодня блестели оживлением и сентиментальной влагой от выпитого шампанского.
Он смотрел на свою семью: улыбающаяся дочь Ольга, жена Наталья Семёновна, тихо ворчащая на диване над вязанием, внук Сергей с девушкой Машей и внук-подросток Глеб, уткнувшийся в телефон.
До полуночи было оставалось всего десять минут. Основные тосты — за здоровье, за мир — уже прозвучали.
Наступила та самая пауза, когда кажется, что все обиды забылись и уже не помнятся.
Иван Петрович внезапно поднял свой бокал. Его голос дрожал чуть сильнее обычного:
— Дорогие мои… Семья моя. Старый я уже стал. Года, как говорится, не шутка. И в такую ночь хочется… хочется сказать главное. Чтобы потом не было ни споров, ни недоумений.
Ольга, сидевшая рядом с матерью, насторожилась. В голосе отца прозвучали странные, не праздничные ноты. Сергей оторвался от разговора с Машей и вежливо улыбнулся.
— Пап, что ты? Всё главное мы уже сказали. Давай просто досмотрим концерт, куранты скоро, — улыбнулась дочь.
Иван Петрович махнул рукой, словно отмахиваясь от пустяков.
— Нет, Оленька. Это важно. Я тут всё обдумал, — он потянулся к боковому карману своего пиджака, висевшего на спинке кресла, и с трудом извлёк сложенный вчетверо лист бумаги. — Я не юрист, конечно. Но я посмотрел в интернете, как это правильно… формулируется и написал своей рукой.
Он развернул лист. Наталья Семёновна перестала вязать и уставилась на мужа поверх очков. Тишина стала звенящей.
Иван Петрович откашлялся и стал читать с листа, торжественно и медленно:
— Распоряжение. Я, Иванов Иван Петрович, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, настоящим определяю дальнейшую судьбу моего имущества…
Ольга перебила отца, с нарастающей паникой в голосе:
— Папа! Что ты несешь? Какое имущество? Это же Новый год! Убери эту бумагу, пожалуйста!
— Дед, ты что, завещание написал? Круто! — усмехнулся Сергей, заинтересовавшись.
Иван Петрович кивнул, польщённый реакцией внука.
— Именно. Чтобы всё было по-честному. При жизни. Я не хочу, чтобы вы потом, не дай бог, ссорились. Так вот, — он снова уткнулся в листок. — Квартира моя, трёхкомнатная, в которой мы сейчас сидим… Она отходит моему внуку Сергею.
Ольга замерла, будто её ударили обухом по голове. Наталья Семёновна ахнула, а Сергей округлил глаза.
Глеб, после услышанного, наконец-то оторвался от экрана. Иван Петрович, не замечая нарастающей бури, продолжал умилённо смотреть на Сергея:
— Потому что он, мой внучек, не забывает старика. Приедет, компьютер починит, новую игрушку какую-нибудь покажет, фильм скачает. Это душу греет. В наше время такое дорогого стоит.
Ольга, опешив, спросила тихим и неестественно ровным после первой шоковой волны голосом:
— А… а мы с мамой? Мы что, душой не греем?
Иван Петрович слегка смутился, но, закалившись, продолжил:
— Как можно! Вы, Оля, и Наталья, конечно, мои родные. Поэтому вам — деньги. У меня на вкладе в Сбербанке лежит восемьсот тысяч рублей. Вам пополам. Справедливо же?
Ольга вскочила с места, её лицо исказилось от боли и невероятной обиды:
— Справедливо?! Папа, ты в своём уме?! Я десять лет, каждый день, как на работу, к вам ездила, когда у тебя был тот перелом бедра? Три месяца я тут жила, как сиделка! Кормила, поила, уколы ставила! Я тебя по всем врачам возила — к кардиологу, к офтальмологу, к неврологу! Я твои бесконечные лекарства выписывала, покупала, раскладывала по коробочкам! Я на своей работе на полставки перевелась! А он?! — дочь яростно ткнула пальцем в сторону Сергея, который съёжился. — Он раз в две недели заскакивал на час, кнопочку в твоём ноутбуке нажал — и ты уже "душой согрет"?! И за это он получает квартиру? В центре? А мы — по каким-то жалким четыреста тысяч? Это твоя справедливость?!
Наталья Семёновна срывающимся голосом произнесла:
— Ваня! Да как ты мог?! Да Оля жизнь на тебя положила! Я-то уже старая, мне ничего не надо, но дочь… Да ты с ума сошёл в своём одиночестве!
Иван Петрович растерялся и начал защищаться:
— Я же не отрицаю! Но Оля… она же всё делает из-под палки! Со вздохами! "Опять к врачу, опять лекарства"! Мне с ней… мне с ней тяжело! А Серёжа приезжает — и светлее становится. Он меня не как больного, а как человека видит! Расскажет, пошутит…
— Мам, ну ты чего… Дед просто хотел как лучше… Я же не знал…
Ольга обернулась к сыну. В её глазах горел такой холодный огонь, что он отшатнулся:
— Ах, не знал? Ты думал, дед тебе на сороковом этаже небоскрёб подарит? Ты, который даже к своим родителям раз в полгода заезжаешь? Ты специально подлизывался, да? Чуял, где тёплое местечко можно урвать? "Душой греть"… Да ты его в гроб своими играми в душевность скоро уложишь! Потому что когда ему в следующий раз плохо станет, ты будешь "очень занят на проекте", а звонить будешь мне: "Мама, у деда, кажется, опять таблетки закончились, не могла бы ты к нему заехать?"
Сергей покраснел. Удар попал точно в цель. Он часто именно так всегда и делал.
— Да ну тебя! Я просто деда люблю! А ты… ты как будто долг отрабатываешь! Может, дед чувствует — что он для тебя обуза! Вот и решил отблагодарить того, кто без этого… этого чувства долга! — стал оправдываться парень.
Эта фраза стала последней каплей. Ольга растерянно смотрела то на сына, то — на отца. Тихо, почти шёпотом, она сдавленно проговорила:
— Хорошо. Я всё поняла. Моя забота — это обуза. Его лицемерные визиты — это любовь, — она повернулась к отцу. — Забирай, папа, свои четыреста тысяч. Купи себе на них машину для внука. А я с этого дня для тебя — больше не дочь. Ты сам всё решил.
Иван Петрович побледнел. Он ожидал умиления, небольшого спора, может быть, но не такого краха. Мужчина видел, как рушится всё, что, как ему казалось, так мудро выстроил.
— Оленька! Да я же хотел… Я не хотел тебя обидеть! Мы же можем ещё обсудить! — сдавленно проговорил отец.
Но было поздно. Дочь уже схватила свою сумку и куртку. Наталья Семёновна, глядя на мужа полным ненависти взглядом, поднялась с дивана.
— И я с дочерью. Живи тут со своим благодетелем. Посмотрим, как он тебе суп сварит, — женщина пошла к себе в комнату собирать вещи.
В этот момент Глеб, всё видевший и всё понимавший подросток, подошёл к деду.
Тот посмотрел на него с надеждой — вот, хоть кто-то поймёт. Но Глеб молча взял со стола тот самый листок с распоряжением.
— Глебушка, что ты? — спросил дед Ваня.
Глеб не ответил. Он аккуратно разорвал лист пополам, потом ещё и ещё, пока от него не осталась куча клочков.
— Справедливость, дед? Вот тебе твоя справедливость.
Он повернулся и пошёл за матерью и бабушкой. В опустевшей гостиной остались только Иван Петрович, Сергей и испуганная Маша.
По телевизору начался бой курантов, а за окном — залпы салюта. Мужчина посмотрел на разорванные клочки бумаги у своих ног, а потом на испуганное, потерянное лицо внука.
— Серёжа… Что же мы наделали?
Сергей не нашёлся что ответить. Он чувствовал только тяжёлую вину и понимание, что теперь эта квартира будет для него не подарком, а вечным напоминанием о содеянном.
В ту ночь Ольга с матерью и сыном уехали в её однокомнатную ипотечную квартиру.
Через месяц Иван Петрович, через знакомых, попытался передать Ольге распечатанное новое завещание, где всё было поровну. Она вернула конверт отцу нераспечатанным.
— Мне не нужно то, что дают из чувства вины или страха одиночества, — сказала она посреднику.
Далее их общение существовало только в формальном виде. Раз в полгода Ольга звонила в социальную службу, чтобы те навестили отца и оценили его состояние.
Однако лично не появлялась. Наталья Семёновна же подала на развод с мужем через суд.
Сергей приезжал к деду всего лишь раз или два в месяц. Их встречи были тягостными.
Они пили чай в гробовой тишине, изредка прерываемой дедовыми вопросами о здоровье Оли и Глеба, на которые Сергей не мог ответить.
Он заблокирован везде. Квартира, которую парень якобы получил, висела на нём тяжёлым грузом.
Однако Маша, на которой он собирался жениться, настаивала на том, что Сергей все сделал правильно.
— Сам подумай, что тебе дороже: наше будущее или счастье с матерью? Ты что, с ней жить всю жизнь собираешься жить?
Под влиянием девушки Сергей сдался и решил не восстанавливать отношения с родными.
Деда не стало через два года, и внук получил его квартиру. На похороны к Ивану Петровичу ни дочь, ни жена не приехали.
Никто из них не хотел видеть Сергея. Женщины побывали у покойного только на второй день и, случайно столкнувшись с парнем на кладбище, молча удалились прочь.