Найти в Дзене
Непотопляемый Перчик

Лужа или Безжалостное пророчество

В деревнях, особенно у старых людей, имеется особое знание. Оно у них не из книг. Оно из земли, из тишины между домов, из памяти, которая длиннее человеческой жизни. Бабушка рассказала мне эту непростую историю так, будто не предупреждала, а констатировала факт. Как о погоде. Расскажу вам всё как запомнила. Многие верят, что человек сам творит свою судьбу. Другие думают, что, узнав о будущем через гадание или предсказание, можно избежать неприятностей. Но это не всегда так. Истории показывают обратное. И эта, как раз такая. Дело было в тридцатых годах прошлого века, на юге, где-то в кубанских или донских степях. В одном из тех хуторов, что утопают летом в зное и вишнёвой пыли, а после осенних дождей или нежной оттепели зимой превращаются в царство непролазной, цепкой грязи. Жила там обыкновенная семья, живность разводила. Ничем не примечательная была, пока у них не родился мальчишка. Первенец, кровинка, яркое солнце в оконце. Рос он крепким, смышлёным, и счастье в том доме было плотн

В деревнях, особенно у старых людей, имеется особое знание. Оно у них не из книг. Оно из земли, из тишины между домов, из памяти, которая длиннее человеческой жизни. Бабушка рассказала мне эту непростую историю так, будто не предупреждала, а констатировала факт. Как о погоде.

Расскажу вам всё как запомнила.

Многие верят, что человек сам творит свою судьбу. Другие думают, что, узнав о будущем через гадание или предсказание, можно избежать неприятностей. Но это не всегда так. Истории показывают обратное. И эта, как раз такая.

Дело было в тридцатых годах прошлого века, на юге, где-то в кубанских или донских степях. В одном из тех хуторов, что утопают летом в зное и вишнёвой пыли, а после осенних дождей или нежной оттепели зимой превращаются в царство непролазной, цепкой грязи. Жила там обыкновенная семья, живность разводила. Ничем не примечательная была, пока у них не родился мальчишка. Первенец, кровинка, яркое солнце в оконце. Рос он крепким, смышлёным, и счастье в том доме было плотным, как хорошая деревенская сметана.

Когда ему стукнуло три года, играл он летним днем во дворе, ковырял палкой землю. Мимо дома шла старуха. Не местная, прохожая. Одета была просто и бедно: тёмная, выцветшая юбка, легкая кофта, платок на голове. Лицо — сетка глубоких морщин, будто высохшая глина после палящего солнца. Но глаза… Глаза были не старые и не мутные. Они были светлыми, почти пронзительными, но смотрели тяжело, будто видели не то, что перед ними, а что-то сквозь тебя, за тобой. Вид у старушки был запылённый, усталый. Остановилась у калитки, попросила воды. Хозяйка, мать мальчишки, — женщина добрая — не отказала. Вынесла полный ковш холодной воды, которая в жаркую погоду была кстати.

Старуха выпила воду медленно, до дна. Поставила ковш, вытерла губы уголком платка. Поблагодарила. И посмотрела. Сначала на мальчика — долго, пристально. Потом на мать. И сказала тихо, без надрыва, просто сообщила:

— Мальчишка от воды умрёт. Как судьбу ни обманывай — не выйдет.

Тишина после этих слов повисла звонкая, хрупкая, будто после удара по стеклу. Потом мать опомнилась, закричала, замахала руками:

— Да что ты несёшь, карга! Уходи, прочь! Глаза бы мои тебя не видели!

Старуха ничего не ответила. Развернулась и пошла дальше по пыльной дороге, растворяясь в мареве жары. А слова её остались. Въелись в сознание матери, как губительная ржавчина в железо.

С той минуты жизнь семьи перевернулась. Радость ушла, её место занял тотальный страх, всепоглощающий контроль. Вода из источника жизни превратилась в главного врага. Мальчика мыли, держа за руку так крепко, что оставались синяки. Колодец был под замком. О речке, где купалась вся деревенская детвора, не могло быть и речи. Даже пить пацан должен был только при матери, маленькими глотками, и она следила, чтобы он не поперхнулся.

Ребенок рос в прочной клетке материнского ужаса. В семь лет это был уже не озорной пацанёнок, а тихий, бледноватый мальчик, который с тоской смотрел на сверстников, в жаркий день несущихся с дикими воплями к прохладной реке. А его мир был ограничен двором и взглядом из окна.

А потом пришёл тот день. Небо налилось свинцом, засверкало, загрохотало, и хлынул такой ливень, что смыл всю летнюю пыль, сбил мучительный зной, оставив после себя прохладу и десятки сверкающих луж.

Как только стена воды прекратилась, мальчик стремительно выскочил во двор. Его не выпустить было невозможно. Воздух был пьянящим, свежим, пахло озоном и мокрой землёй. Мать, уставшая от вечного напряжения, на минуту засмотрелась на струйки, бегущие по оконному стеклу. Всего на минуту.

А счастливый пацан носился по двору, как выпущенный на волю зверёк. Прыгал через лужи — большие, глубокие, оставленные колёсами телеги. Радостно смеялся. Было ему в тот миг счастье, настоящее, дикое, забытое.

Один прыжок. Неуклюжий. Нога поскользнулась на мокрой глянцевой глине. Он взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и всем телом рухнул вперёд. Висок его с глухим, костяным стуком встретил торчащий из земли камень, притаившийся на краю той самой лужи.

Он даже не вскрикнул. Просто обмяк и упал лицом в воду. Неглубокую, грязную, дождевую воду.

Когда мать, сердце которой вдруг сжалось в ледяной ком, выбежала во двор, было уже поздно. Он лежал, уткнувшись лицом в лужу. Воды в ней было по высоте не больше, чем в том самом ковше, который она когда-то подала незнакомой старухе. Но этого оказалось достаточно.

И тогда началось другое. Бесконечное. Пустота, в которую провалилась несчастная женщина, оказалась страшнее любого горя. Горе — оно хоть оставляет след, в нём есть жар отчаяния. А в ней был лишь холодный, беззвучный пепел. Она тенью перемещалась по дому, который стал вдруг огромным и ненужным, как пустой ангар. Руки её, семь лет находившиеся в постоянном, судорожном движении — схватить, удержать, оберечь, — теперь безвольно висели плетьми. Она не плакала. Она смотрела на ведро с водой, стоявшее возле печки, на капли на стекле, на кружку на столе — и в её взгляде было нечто большее, чем непроходящая скорбь. Было полное, окончательное понимание абсурда. Вся её жизнь, каждое её действие, каждый лишенный радости день её сына — всё это было лишь подробной, мучительной инструкцией по пути к той смертельной луже. Она не спасла его. Она лишь точно, по пунктам, привела его к роковой точке, отведя от всех других, мнимых опасностей. Отец вскоре запил, и быстро помер, дом опустел и развалился. А она осталась жить рядом с маленьким холмиком на окраине хутора. Не жить — доживать. Отмерять время, которое теперь текло мимо, не касаясь её. Её жизнь закончилась в тот день, когда прозвучало пророчество. Всё, что последовало за этим, стало лишь долгим и утомительным эпилогом.

Так сбылось пророчество старухи. Совсем не так, как она боялась все эти годы. Не в глубокой реке, не в ванне, не в колодце, а в обыкновенной луже, от которой нельзя было уберечь.

Вот и вся история. Можно ли обмануть судьбу? Деревенские скажут — нет. Учёный скажет — совпадение. Философ будет рассуждать о самоисполняющихся пророчествах. Но в том хуторе просто знают: есть дороги, с которых не свернуть. И уводят они не куда-нибудь, а к той самой луже у твоего собственного дома. Которая всегда была и будет рядом. Просто ты не смотрел под ноги, потому что боялся смотреть на воду.

Предлагаю по этой теме прочитать рассказы: 1) «Дар предвидения», 2) «Предчувствие неизбежного. Или история о том, что нельзя остановить»

Написал Евгений Павлов-Сибиряк, автор книг - Преодолевая страх, Невероятная мистика. Приобрести книги со скидкой 10 % вы можете ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ.