— Ты не видела мой контейнер? — голос Олега звучал глухо, словно из подземелья, перекрываемый шумом льющейся воды.
Я стояла у окна, наблюдая, как ветер гоняет по двору пожухлую листву. На кровати, словно экспонат в музее тщеславия, лежал его новый темно-синий костюм. Идеально отпаренный, с иголочки, купленный якобы для встречи совета директоров, которого в природе не существовало.
Рядом — шелковый галстук цвета бургунди, который я выбирала ему на юбилей, и запонки, блестевшие холодным серебром.
— Лена, ты оглохла? — он высунулся в коридор, обмотанный полотенцем.
Без своей знаменитой «голливудской улыбки», которой он так гордился последние полгода, лицо мужа казалось сдувшимся воздушным шаром. Губы провалились внутрь, превратившись в тонкую ниточку, нос заострился и навис над подбородком, а вокруг рта собралась сетка глубоких морщин.
Вся его спесь и моложавость, на которую он потратил половину наших сбережений, исчезли, оставив передо мной сварливого старика.
— На полке в ванной смотрел? — спокойно спросила я, разглаживая несуществующую складку на своем домашнем джемпере.
— Там нет! Я все обыскал! — в его голосе зазвенели истеричные нотки, переходящие в визг. — Мне выходить через сорок минут. Ребята из класса ждать не будут, у нас бронь.
Муж собрался на свидание к «однокласснице», надев лучший костюм, и эта ложь висела в квартире, плотная и липкая, оседая на мебели слоем пыли. Он так старательно репетировал перед зеркалом свою речь о «вечере воспоминаний», что сам почти поверил в неё. Только вот он упустил одну существенную деталь. Он забыл, что я спрятала его вставную челюсть.
— Посмотри в кармане пиджака, который вчера снимал, — посоветовала я, не поворачивая головы. — Ты вечно все рассовываешь по карманам, а потом обвиняешь меня в кражах.
— Не говори ерунды! Я всегда кладу их в стакан с раствором! — он метнулся обратно в ванную.
Послышался грохот падающих флаконов. Олег бушевал. Двадцать пять лет брака рассыпались в труху не вчера, и даже не месяц назад. Это происходило медленно, как эрозия почвы. Сначала исчезли разговоры по душам, потом уважение, а полгода назад, когда он решил кардинально «обновить фасад» и вставил эти дорогущие съемные протезы на имплантах, появилась она.
— Лена, это не смешно! — он вбежал в спальню, уже натянув брюки, но без рубашки. Дряблая кожа на животе тряслась от его резких движений. — Где они? Ты убиралась утром? Ты трогала мои вещи?
Я медленно перевела на него взгляд. Он замер, ожидая привычной реакции: оправданий, суеты, беготни с криками «Олежек, сейчас найдем». Раньше я бы перерыла весь дом, лишь бы барин не гневался. Но сегодня внутри меня была выжженная пустыня. Ни страха, ни жалости.
— Я не трогала твою полку, Олег. Ты же сам установил правило: «Моя территория — неприкосновенна». Я соблюдаю границы.
Он подскочил к комоду, рывком выдвинул ящик с моим бельем. Кружевные комплекты, колготки, аккуратно сложенные носочки — все полетело на пол, превращаясь в бесформенную кучу тряпья. Он действовал как варвар, разоряющий захваченный город.
— Ты специально, да? — прошипел он, оборачиваясь. Его беззубый рот кривился, и речь становилась невнятной, шепелявой. — Ты же знаешь, как мне важно сегодня выглядеть... достойно. Там будут успешные люди.
— Для одноклассников? — уточнила я, сохраняя ледяной тон. — Вы же вроде в боулинг собирались, а потом в баню. Зачем там костюм от итальянского дизайнера? Или у вас дресс-код в парилке?
Он замер, тяжело дыша. В глазах мелькнул животный испуг, тут же сменившийся агрессией. Нарциссы ненавидят, когда их ловят на несостыковках. Их мир должен быть идеальным отражением их величия, а я сейчас царапала это зеркало гвоздем.
— Какая тебе разница? Я хочу выглядеть человеком! А ты... ты вечно все портишь своей завистью. Где зубы?!
Олег подлетел ко мне, схватил за плечи. Пальцы больно впились в кожу через ткань. От него пахло гелем для душа и чужим раздражением.
— Убери руки, — тихо, но твердо произнесла я.
Он отпрянул, словно обжегся. В моем голосе прозвучало что-то новое. Не обида, не мольба. Сталь. Он привык, что я — удобная подушка безопасности, в которую можно орать, плакать и сморкаться. А подушка вдруг превратилась в бетонный блок.
— Найди их, Лена. Немедленно.
Он вернулся к зеркалу, начал лихорадочно приглаживать редкие волосы, пытаясь зачесом скрыть лысину. Без нижней части лица его профиль выглядел комично, подбородок тянулся к носу, как у сказочной ведьмы.
Я смотрела на него и вспоминала переписку в его телефоне, которую он даже не трудился удалять из папки «Недавно удаленные». «Котёночек», «Сладкая», «Жду не дождусь, когда увижу твою улыбку». Аватарка у «Сладкой» была красноречивая — пухлые губы, томный взгляд, возраст — ровесница нашей дочери Полины.
— Может, они на кухне? — предположил он, нервно теребя пуговицу на брюках. — Я пил воду утром.
Он ураганом пронесся на кухню. Я слышала, как гремит посуда, как падают стулья. Он громил наш дом, мое пространство, которое я создавала по крупицам. Каждая упавшая чашка отзывалась во мне глухим ударом, но я не двинулась с места.
В коридоре на тумбочке зажужжал его телефон. На экране высветилось фото: «Виталий Одноклассник». Только вот у «Виталия» на фото были длинные наращенные ресницы и глубокое декольте.
— Олег! Тебе Виталий звонит! — крикнула я в сторону кухни.
Он вылетел оттуда, красный, взъерошенный. Схватил телефон, сбросил вызов. Руки у него дрожали.
— Это по организационным вопросам... Уточняют время, — прошамкал он. Без зубов свистящие звуки выходили у него с присвистом, превращая речь в карикатуру. — Ну что, нашла? Встань и помоги мне!
— Нет. Я занята.
Он застонал, схватился за голову.
— Я не могу так пойти! Ты понимаешь? Я не могу! Это позор!
— Ну позвони, скажи, что заболел. Одноклассники поймут. Вы же тридцать лет знакомы, Виталий наверняка войдет в положение. Скажи, что давление скаканул.
— Ты издеваешься? — он прищурился, подходя ближе. — Ты специально их спрятала. Признавайся! Куда ты их засунула, старая ведьма? Решила мне праздник испортить? Решила меня дома удержать?
Вот оно. Маска слетела окончательно. «Старая ведьма». Двадцать пять лет я была «любимой», «солнышком», «зайкой». А теперь стала помехой, старой мебелью, которая мешает ему жить вторую молодость.
— Зачем мне твой пластик, Олег? — я пожала плечами. — Носить их я не могу, мне они велики. Продать? Кому нужны чужие зубы?
Он начал метаться по коридору, заглядывая в обувь, вытряхивая мои сумки, переворачивая вазы.
— Я опоздаю... Она... они уйдут. Столик уйдет.
— Кто "она"? — спросила я, глядя ему прямо в переносицу.
Он замер. На секунду в комнате повисла тяжелая пауза. Слышно было только его сиплое дыхание.
— Какая разница? — рявкнул он. — Компания! Класс! Ты меня достала своими подозрениями! Ты параноик, Лена! Тебе лечиться надо! Всю жизнь ты мне испортила своим контролем! Ты меня душишь!
Он кричал, брызгая слюной. Без зубов это выглядел особенно отвратительно. Я видела перед собой не мужчину, с которым строила дом и растила дочь, а капризного ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.
— Знаешь что, — он резко выпрямился, пытаясь вернуть себе остатки достоинства. — Я пойду так. Скажу... скажу, что на тренировке выбили. Или что на реставрацию отдал. Сейчас модно быть брутальным. Намотаю шарф, скажу, что продуло.
Он начал завязывать галстук. Пальцы не слушались. Узел выходил кривым.
— Криво, — заметила я.
— Заткнись! — он рванул шелк так, что чуть не задушил себя. — Сама виновата. Вечно у тебя бардак. Ничего найти нельзя. Хозяйка хренова. В доме свинарник!
Это было смешно. Наш дом всегда сиял чистотой, я тратила на это все выходные. Но сейчас вокруг него действительно был хаос — тот самый, который он сам только что и создал.
— Дай мне сумку. Коричневую, дорожную.
— Зачем? Ты же идешь в ресторан, а не на вокзал.
— Мы... мы потом на дачу к Семенову поедем. В баню. С ночевкой. Мне нужно сменное белье и полотенце. Давай быстрее!
Ложь громоздилась на ложь. Баня, ночевка, костюм. Он просто хотел сбежать, прихватив вещи, чтобы не возвращаться ко мне сегодня. Чтобы провести ночь со своим «Виталием».
Я молча подошла к шкафу-купе. Достала его любимую кожаную сумку.
— Держи.
Он выхватил её у меня из рук, начал запихивать туда не глядя рубашки, носки, бритву.
— Все, я ушел. Буду завтра к обеду. Или вечером. Не звони мне, там связь плохая. И ужин не грей.
Он посмотрел на себя в зеркало. Втянул щеки, поднял воротник пальто до самого носа, обмотался шарфом так, что видны остались только бегающие глаза. Выглядело это нелепо, но желание увидеть «Сладкую» было сильнее стыда.
— Деньги на хозяйство я не оставлю, ты и так много тратишь, — бросил он на ходу. — Купи себе что-нибудь от нервов.
Хлопнула тяжелая входная дверь.
Я осталась одна. Гудел холодильник на кухне. За окном проехала машина, осветив фарами потолок.
Я подошла к окну. Через минуту внизу появилась фигура Олега. Он шел быстро, почти бежал, прижимая к себе сумку. Сел в нашу машину, резко рванул с места, даже не прогрев двигатель.
Я медленно выдохнула. Воздух в квартире казался спертым, тяжелым, пропитанным его ложью и дешевой драмой.
Ну что ж. Спектакль окончен. Антракт затянулся, пора давать занавес.
Я прошла в ванную. Открыла шкафчик под раковиной. Там, в самом дальнем углу, за канистрой с гелем для стирки и старыми тряпками, стояла банка из-под крема. А в ней, в воде, плавала его драгоценная «улыбка».
Я достала протез. Он блестел в свете галогеновой лампы — идеальный, ровный, фальшивый. Как и вся наша жизнь в последние годы.
— Ну что, Казанова, — сказала я вслух. — Полный комплект?
Я не чувствовала ни злорадства, ни торжества. Только холодную, кристальную ясность. Как будто мне наконец-то протерли очки, которые были заляпаны грязью.
Я вернулась в спальню. Достала из гардеробной два огромных чемодана на колесиках.
Складывать его вещи оказалось на удивление легко. Костюмы, рубашки, джинсы, зимние свитера. Я действовала механически, четко, как робот на конвейере. Никаких слез. Никаких сентиментальных воспоминаний над каждой футболкой. Каждая вещь отправлялась в чемодан аккуратно свернутой. Я не собиралась уподобляться ему и устраивать погром. Я выше этого.
В ящике стола я нашла папку с его документами. Паспорт, права, страховка, документы на машину. Все в отдельный файл.
Квартира была моей. Получена в наследство от родителей еще до брака. Дача — записана на маму. Машина — на него, но кредит платили вместе. Пусть забирает. Мне чужого не надо, но и свое я больше топтать не позволю.
Через полтора часа два пухлых чемодана стояли у порога. Я оделась: удобные джинсы, теплый свитер, кроссовки. Вызвала такси «Комфорт плюс», чтобы багажник был большой.
Пока ждала машину, написала сообщение. Не ему. Дочери.
«Полина, папа переезжает. Я попросила его освободить квартиру окончательно. Не волнуйся, я в порядке. Замки поменяю сегодня».
Ответ пришел через минуту: «Мам, ты герой! Я знала, что этот день настанет. Сейчас заеду за вином и к тебе. Держись!»
Оказывается, она все знала. Все всё знали, кроме меня. Или я просто не хотела знать?
Такси приехало. Водитель, крепкий молчаливый мужчина, помог загрузить тяжелые чемоданы.
— В аэропорт? — уточнил он.
— Нет. В ресторан «Венеция», — назвала я адрес того самого пафосного места, где часто «зависала» золотая молодежь и где, я была уверена, сейчас сидит мой беззубый Ромео. Я видела смс с подтверждением брони на его планшете вчера вечером.
Мы доехали быстро. Ресторан сиял огнями, у входа стояли дорогие иномарки. Сквозь огромные панорамные окна был виден зал, полный нарядных людей.
Я попросила водителя подождать. Вышла, выкатила чемоданы прямо к парадному входу. Подошла к хостес — высокой, надменной девушке с планшетом.
— Добрый вечер. У вас столик на имя Олега Ветрова заказан. Восьмой, у окна.
Она проверила список, слегка приподняв бровь.
— Да, есть такой. Вас проводить?
— Нет, спасибо. У меня доставка. Передайте ему, пожалуйста, этот багаж. Скажите, опция «все включено» отменилась, теперь только самовывоз.
Я подкатила чемоданы прямо к стойке ресепшн. Девушка опешила, ее профессиональная улыбка дрогнула.
— Женщина, вы что? У нас нельзя с багажом! Это элитное заведение!
— Это не багаж, — громко и четко произнесла я, глядя ей в глаза. — Это его прошлая жизнь. И она здесь больше не живет.
В этот момент я увидела его. Он сидел у окна, спиной ко входу, стараясь не поворачиваться к залу лицом. Напротив него сидела девица в вызывающе красном платье — яркая, смеющаяся, с бокалом игристого. Олег что-то активно жестикулировал, прикрывая рот ладонью и салфеткой, явно рассказывая героическую историю о травме на тренировке.
Я достала из кармана накрахмаленную тканевую салфетку. В ней лежал протез.
— Молодой человек! — окликнула я официанта, проходившего мимо.
Парень остановился.
— Отнесите это, пожалуйста, за восьмой столик. Как комплимент от заведения. Передайте слова шеф-повара: «Чтобы улыбка была полной и аппетит хорошим».
Официант недоуменно посмотрел на зубы в моей руке, но, увидев крупную купюру, которую я вложила ему в ладонь, кивнул. Положил протез на маленькую пирожковую тарелочку, накрыл сверху салфеткой, как изысканное блюдо.
Я вышла на улицу. Холодный осенний воздух ударил в лицо, но мне было жарко. Жарко от осознания того, что я наконец-то это сделала.
Я села в такси.
— Теперь куда? — спросил водитель, косясь на меня в зеркало заднего вида.
— Домой, — ответила я. — В самый лучший дом на свете. В мой дом.
Мы тронулись. Я не оборачивалась. Но воображение рисовало картину: официант ставит тарелочку, Олег снимает салфетку... и видит свои зубы. Видит конец своей лжи. Лицо его спутницы вытягивается, превращаясь в маску брезгливости.
Телефон в кармане начал вибрировать. Раз, два, три. Я достала его, посмотрела на экран. «Муж». Фотография, где мы улыбаемся на отдыхе в Турции десять лет назад. Чужие люди.
Я открыла настройки. «Заблокировать контакт».
Палец коснулся экрана. Легко. Просто. Навсегда.
Дома было спокойно. Не было больше той давящей атмосферы ожидания скандала.
Я зашла на кухню. На столе валялись осколки разбитой им чашки. Я взяла веник и совок. Спокойно, методично смела все до единой крошки. Высыпала в мусорное ведро.
Потом открыла окно настежь. Ветер ворвался в квартиру, выдувая запах его одеколона, запах старческого страха перед увяданием, запах предательства.
Я набрала полную грудь воздуха. Пахло мокрым асфальтом и, кажется, первым снегом.
В прихожей больше не было его обуви 45-го размера, о которую я вечно спотыкалась. В ванной исчезла его щетка, его бритва, его бесконечные кремы. Квартира словно сбросила лишний вес.
Я подошла к зеркалу в прихожей. В нем отражалась женщина. Не идеальная, с морщинками в уголках глаз, уставшая. Но спина у нее была прямая, а плечи расправлены.
— Привет, Лена, — сказала я своему отражению. — С возвращением.
Я пошла на кухню ставить чайник. Достала свою любимую, большую керамическую кружку с нарисованным ежиком, которую Олег называл «детской и позорной» и пытался выбросить. Насыпала заварку — с чабрецом и мятой.
В дверь позвонили. Настойчиво, три коротких раза — наш условный знак с дочерью.
Я подошла к двери, посмотрела в глазок. На площадке стояла Полина. В одной руке торт «Наполеон», в другой — пакет с чем-то звякающим. Рядом с ней стоял молодой парень в комбинезоне с надписью «Вскрытие замков 24/7».
Я распахнула дверь.
— Мам, ну ты даешь! — дочь смотрела на меня с восхищением, которого я не видела в ее глазах лет пять. — Я когда к подъезду подъехала, видела, как он на такси от ресторана отъезжал, в другую машину пересаживался. Чемоданы в багажник не влезали, он их пинал! Злой, как черт!
— А зубы? — не удержалась я.
— Зубы в кулаке зажаты были! — Полина рассмеялась. — Он ими махал таксисту, объясняя дорогу!
Мы рассмеялись. Легко, свободно, до слез.
— Здравствуйте, хозяйка, — басом сказал мастер по замкам. — Менять будем?
— Будем, — кивнула я. — На самый надежный. И чтобы ключей было только два. Мне и дочери.
Пока мастер работал, мы прошли на кухню. Полина разливала чай, резала торт.
— Слушай, мам, — она серьезно посмотрела на меня, перестав жевать. — А тебе не страшно? Ну... одной? Столько лет все-таки.
Я посмотрела на пустой стул во главе стола. Раньше там сидел человек, который решал, какой канал смотреть, какую еду есть и когда ложиться спать. Человек, который методично, день за днем, откусывал от меня по кусочку, пока я почти не исчезла.
— Знаешь, Поль, — я отпила горячий, ароматный чай. — Мне не страшно. Мне просторно.
Я посмотрела на то место на столешнице, где раньше лежали его сигареты и зажигалка, оставляя пепел. Теперь там стояла вазочка с конфетами.
Олег думал, что я украла его зубы, чтобы унизить. Он, как всегда, судил по себе. Я не зубы спрятала. Я спрятала себя. На двадцать пять лет засунула себя в самый дальний, темный ящик, под раковину, за банки с бытовой химией, чтобы не мешать его сиянию.
А сегодня достала. Отмыла. И оказалось, что я еще очень даже ничего. Целая.
— Мам, а что с той... с его «Сладкой»? — хихикнула дочь.
— Думаю, у них был незабываемый вечер, — усмехнулась я. — Романтический ужин под звук клацающих челюстей и вид двух чемоданов с грязным бельем.
Щелкнул новый замок входной двери. Мастер постучал в косяк.
— Готово, принимайте работу. Ни один вор не пролезет.
Я вышла в коридор, взяла новые, блестящие ключи. Они приятно холодили ладонь. Тяжелые, настоящие.
— Спасибо, — сказала я.
Ветер за окном стих. Начинался новый этап. И в этом этапе больше не было места для фальшивых улыбок, чужих костюмов и людей, которые забывают, кто гладит им рубашки и хранит их секреты. Я закрыла дверь на два оборота. Щелк-щелк.
Звук был сухим и окончательным.
— Ну что, отметим? — Полина подняла кружку с чаем. — За новую жизнь?
— Нет, — я улыбнулась, чувствуя, как расправляются легкие. — За мою жизнь.
Мы чокнулись. Звон керамики прозвучал глухо, но уютно. Теперь в этом доме будут звучать только те звуки, которые нравятся мне.