Удивительно, как иногда самые простые слова оказываются самыми трудными. Те, что застревают комом в горле, выламывают язык изнутри и прожигают душу, так и не становясь звуком. Эти слова нельзя прокричать на весь мир – слишком хрупкими они кажутся вне внутренней клетки сердца. И вот ты сидишь поздней ночью, когда город растворяется в беззвучии, и пишешь письмо. Не мессенджер, не голосовое, а именно письмо – длинное, может быть, неуклюжее, но единственно честное.
Аркадий никогда бы не подумал, что все закончится ссорой. Ведь подобные вещи случаются с другими, но не с ним и Алисой – слишком многое между ними было сказано, слишком близко касались они души друг друга, чтобы разорваться в один миг из-за небрежного слова. Но реальность куда упрямей любых ожиданий.
Вечер, когда все рухнуло, казался вполне невинным. Лето только начиналось, жара за окнами перекатывалась ливнями по мостовой, на улице пахло асфальтом и мокрой зеленью – любимый запах Алисы. Обычно в такие вечера они вдвоём открывали окна настежь, слушали музыку и спорили о книгах и кино, иногда млея от близости друг друга в этом бескрайнем мире. Но в тот раз всё пошло иначе.
Аркадий с самого утра был не в духе, да и Алиса, казалось, искрилась раздражением на пустом месте. Он опоздал домой — задержался на работе, а потом долго искал в магазине её любимый фисташковый пломбир. Она отвечала коротко, ворочая слова, будто стараясь не наговорить лишнего, но потом что-то в ней сломалось. Слова уже неслись без тормозов: холодно, зло, с нажимом на каждую букву. Он тоже не сдержался — огрызнулся, сказал что-то, чего сам не ожидал услышать из собственных уст… Дверь хлопнула, и тишина легла тяжелым покрывалом на квартиру.
Он долго потом стоял в пустой комнате, прислушиваясь к собственной вине, такой же липкой и невыносимой, как июньский зной. Телефон остался немым, зовущим к жизни только в его собственных мыслях. Писать первым? Позвонить? Но что сказать, если он сам не до конца понимал, что случилось?
Прошла ночь, потом другая. Жизнь за окном лилась, а Аркадий замыкался всё глубже. Сначала надеялся, что всё рассосётся – как бывало раньше, после незначительных обид. Но эти часы – слишком долгие, слишком острые, чтобы забылись сами собой. Без Алисы всё теряло краски: кофе по утрам, дерево за окном, даже работа становилась пустой формальностью.
Через неделю он решил написать письмо.
Сначала попытался коротко, сухо, в объяснительном тоне. Но каждое предложение казалось жалкой имитацией того, что на самом деле хотел сказать. Он перечитывал черновики, стирал их, снова рылся в себе, ищя правильные слова.
"Алиса," — начинал он, вновь и вновь возвращаясь к самому простому обращению, — "я не знаю, с чего начать."
Но письма рвались где-то на этом месте. Как рассказать о боли так, чтобы не упрекать? Как объяснить страх потери, не делая из себя жертву? В конце концов он выдохнул, закрыл глаза и начал печатать, позволяя пальцам самим выбрать нужные буковки.
"Я до сих пор слышу твой смех. Позволь мне быть банальным, неуместным и неуклюжим, но сказать всё, что застряло внутри:
Иногда я настолько боюсь тебя потерять, что сам делаю глупости, которые к этому приводят. Я не должен был срываться, не должен был говорить то, что говорил в тот вечер. Это было не про тебя, а про то, как я сам теряюсь и пугаюсь, когда ты становишься от меня далека.
Ты всегда казалась мне сильнее, мудрее, храбрее – мне казалось, что тебе проще пережить любое недопонимание. Может, я даже завидовал тебе немного. Я злился – глупо, детски злой, потому что в глубине души злился на собственное бессилие. Хочу сказать тебе честно: мне плохо без тебя. Появилась дыра где-то в груди, через которую всё хорошее уходит, и я словно перестал существовать по-настоящему.
Я знаю – такие письма обычно не спасают отношения. И, может быть, ты уже решила всё для себя. Но если есть хоть капля надежды, если хоть маленькая часть тебя хочет нас спасти – дай мне знать, даже если это будет просто точка, просто короткий смайлик.
Спасибо за тот мир, который существовал в наших простых вечерах, в прогулках, в кофейнях и смехе до слёз. Хоть бы ночь, хоть бы день – но с тобой. И прости, если мои слова звучат неуклюже."
На экране мерцала надпись «Черновик». В конце текста — кнопка «отправить».
Он перечитал письмо десятки раз. Переживал каждое слово так, будто они способны перевернуть мир. А вдруг станет только хуже? Вдруг она прочитает и только убедится: он ничего не понял, всё испортил окончательно?
Время плыло, вязло, за окном начинал петь первый утренний соловей. Аркадий сел на подоконник, вгляделся в улицу и впервые за долгое время представил: что, если не отправлять? Просто стереть письмо, вычеркнуть, как и себя из её жизни?
Он закрыл глаза, вспомнил, как Алиса засыпала рядом, как тихо вздыхала ему в плечо, как дурачилась, танцуя на кухне под любимую музыку. Всё это было – неужели теперь всё рушится так легко, через один неудачный вечер? Бывает ли, что любовь заканчивается с последним недосказанным словом?
Аркадий перевёл взгляд на кнопку «Отправить».
Сердце стучало, будто кто-то гонит его вперёд или, наоборот, пытается удержать. Ему было страшно. Страшно остаться без шанса на ответ, но ещё страшнее жить с грузом несказанных слов. Неужели уведёт в никуда простое нажатие клавиши? Или наоборот – только этим они смогут ещё что-то спасти?
В окна уже пробивалось утро. Дверь в новый день, дверь в новую жизнь – пустую или, может быть, всё ещё полную надежды.
Он задержал дыхание, закрыл глаза на секунду и… нажал. Просто отпустил палец, доверив свою судьбу хрупкому письму.
И в этой тишине, где снег встречается с рассветом, где каждое слово становится монеткой надежды, Аркадий остался ждать. Ждать любого ответа – даже если это будет просто точка. Ждать, чтобы наконец сказать всё, что не смог сказать вслух.
Ждать, потому что иначе – невыносимо.