Телефон молчал уже восемнадцатый день. Я знаю точно — считала.
Последний раз Антон звонил, когда ему нужен был рецепт пирога для тёщи. Марина — когда просила посидеть с внуком, а потом так и не привезла. «Обстоятельства изменились, мам, извини».
Мне шестьдесят три года. Двое взрослых детей. Четверо внуков, которых я вижу по праздникам. И телефон, который звонит только когда приходят уведомления от Сбербанка.
Вечером я сидела на кухне, смотрела на этот проклятый телефон и думала: это точно всё, что я заслужила?
Полжизни отдала детям. Это не преувеличение — это факт.
Антон — старший. Когда он родился, мне было двадцать два. Муж работал в две смены, я крутилась как белка. Ночи без сна, первые зубы, больницы, уроки.
Марина — младшая. Родилась, когда Антону было четыре. Муж к тому времени уже начал выпивать. Потом ушёл совсем.
Я тянула двоих одна. Работала бухгалтером днём, вязала на заказ ночами. Откладывала на их институты. Отказывала себе во всём — зато дети всегда одеты, накормлены, при репетиторах.
Вырастила. Выучила. Вывела в люди.
И вот теперь сижу одна в двухкомнатной квартире и считаю дни между звонками.
Подруга Валя, когда я ей пожаловалась, покачала головой:
— Людка, а ты сама-то им звонишь?
— Каждую неделю! Антону по воскресеньям, Марине по средам. Как по расписанию!
— И что говорят?
— «Мам, я на работе». «Мам, дети шумят, неудобно». «Мам, я перезвоню». И всё.
— А ты пробовала не звонить?
Я замерла.
— В смысле — не звонить?
— Ну, не звонить. Подождать, пока сами наберут.
— Валя, они же не позвонят!
— Вот и проверь.
Первую неделю я держалась. Телефон лежал рядом, я поглядывала на него каждые полчаса. Ничего.
Вторую неделю я начала сходить с ума. Может, что-то случилось? Может, заболели? Надо позвонить, узнать...
Нет. Сказала себе — нет. Если случится что-то серьёзное — сообщат.
Третью неделю я вдруг успокоилась. Странное такое чувство — как будто отпустило.
И именно тогда позвонил Антон.
— Мам, привет! — голос бодрый, деловой. — Ты чего не звонишь? Я уже волноваться начал!
Волноваться начал. На двадцать первый день.
— Я нормально, Антоша. Просто занята была.
— А, ну хорошо. Слушай, тут такое дело... Ленке на юбилей нужно платье, а у нас с деньгами сейчас туго. Может, подкинешь тысяч пятнадцать? Мы потом отдадим.
Я молчала. Смотрела в окно на голубей.
— Мам? Ты слышишь?
— Слышу, Антоша. Знаешь, а ведь ты за три недели первый раз позвонил.
— Ну... работа, дела. Ты же знаешь, как это.
— Знаю. А ты знаешь, что я эти три недели ждала? Каждый день. Думала — может, спросят, как я. Может, заедут на чай.
Пауза.
— Мам, ну ты же понимаешь...
— Понимаю. Денег не дам, Антон.
— Что?!
— Не дам. И не потому, что нет. А потому, что я для вас — банкомат с голосом. Позвонить раз в месяц — некогда. Заехать — далеко. А за деньгами — всегда пожалуйста.
Антон возмутился. Начал говорить, что я несправедлива, что они любят меня, просто жизнь такая сложная, все бегут, никто никому не успевает...
А я слушала и вдруг поняла: он действительно так думает. Искренне. Не понимает, что делает больно.
— Антоша, — перебила я. — Я тебя люблю. Всегда любила и буду. Но мне шестьдесят три года. Я заслужила не только помогать — но и получать. Хотя бы звонок. Хотя бы «как ты, мама?»
— Мам...
— Когда захочешь просто поговорить — звони. А за деньгами — подумай, как справиться самим. Вы взрослые люди.
Положила трубку. Руки дрожали.
Марина объявилась через два дня. Видимо, Антон рассказал.
— Мама, это что за демарш? — голос возмущённый. — Антон говорит, ты ему отказала!
— Отказала. А ты звонишь, чтобы узнать, как я?
— Я звоню, потому что беспокоюсь!
— Беспокоишься, что я деньги не даю?
— Мама!
— Марина, когда ты последний раз спрашивала, что у меня нового? Как моя спина, как давление? Когда заезжала просто так?
Молчание.
— Я приглашала тебя на мой день рождения, — продолжила я. — Ты приехала на два часа, без подарка, и всё время сидела в телефоне. А потом сказала, что вам пора, потому что у Кирилла тренировка.
— Мама, у детей расписание...
— У меня тоже было расписание, Марина. Когда вы болели — я отпрашивалась с работы. Когда вам нужно было на соревнования — я ехала через весь город. Когда Антон разводился — я полгода его кормила и слушала. Это называется — приоритеты. И я, видимо, в ваши не вхожу.
Марина заплакала. Тихо, зло.
— Ты несправедлива. Мы тебя любим.
— Верю. Но любовь — это не слово. Это действие. А я действий не вижу.
— Что ты хочешь, мама?! Чтобы мы каждый день звонили?!
— Нет. Я хочу, чтобы вы звонили, когда думаете обо мне. А не только когда что-то нужно.
Она бросила трубку.
Две недели — тишина. Самые тяжёлые две недели в моей жизни.
Я думала — всё. Потеряла детей из-за своей принципиальности. Сама виновата. Надо было молчать, давать деньги, радоваться хоть таким звонкам...
А потом — звонок в дверь. Воскресенье, десять утра.
На пороге — Марина. С тортом. Глаза красные.
— Мам, можно войти?
Мы сидели на кухне. Она резала торт — криво, как в детстве. Я молчала.
— Мам, — начала она. — Я думала о том, что ты сказала. Много думала. И знаешь... ты права.
Я подняла глаза.
— Мы с Антоном обсуждали. Он сначала злился, а потом сказал: «А ведь мама за всё это время ни разу не пожаловалась. Просто сказала правду».
— И что?
— И мы поняли, что правда — паршивая. Что мы тебя... забросили. Не со зла. Просто привыкли, что ты всегда есть. Как воздух. О воздухе ведь не думаешь, пока он есть.
Я почувствовала, как защипало в глазах.
— Мариш...
— Подожди, мам. Дай договорю. Мы решили — теперь по-другому. Антон будет приезжать по субботам, я — по средам. С внуками. По очереди. И звонить — не когда надо, а просто так. Получится — хорошо. Не получится — будем учиться.
Она обняла меня. Крепко, неуклюже, как в детстве, когда приходила мириться после ссоры.
— Прости нас, мам. Мы — идиоты.
— Вы — мои идиоты, — улыбнулась я сквозь слёзы. — Тридцать пять лет воспитывала — и ещё столько же буду.
Она рассмеялась.
Прошло четыре месяца.
Антон приезжает по субботам. Не каждую — через одну. Но приезжает. Чинит мне что-то по мелочи, пьёт чай, рассказывает про работу.
Марина привозит внуков по средам. Кирилл научился играть со мной в шашки, Анечка — печь оладьи.
Звонят? Звонят. Не каждый день — и слава богу, я бы устала. Но раз в три-четыре дня. И начинают с «Как ты, мам?»
Знаете, что я поняла?
Дети — они не злые. Они — занятые. У них своя жизнь, свои проблемы, свои дети. И мы, родители, уходим на периферию. Не потому что не любят. Потому что так устроена жизнь.
Но иногда надо напомнить. Не скандалом, не обидой — а правдой. Сказать: мне больно. Я есть. Я — живой человек, а не функция.
И если любовь настоящая — они услышат.
Мои — услышали.
Подписывайтесь на канал — здесь истории о том, что семья не рассыпается от правды, а становится крепче!
А ваши взрослые дети звонят первыми? Или тоже ждёте, пока им что-то понадобится? Расскажите — может, и вам пора поговорить? 💙