– Коль, а ты молодец, – с неким удивлением заметила Наталья Дмитриевна.
Вот уж какой раз выдавала она тетрадки, а у Коли – четверка. Ну, или твердая троечка. Что для Коли, в общем-то, и неплохо.
Изменился Коля Новиков. Не заметить это было нельзя. Свитерок свежий вязаный, брюки отутюжены. Да и не это главное, главное – учиться стал, и поведение изменилось ... притих как-то, на уроках слушает, домашка готова.
За суетностью дел декабрьских, учительских, Наталья Дмитриевна это сразу и не приметила. Оно ведь как – дурное так и лезет в глаза, а хорошее надо еще увидеть, разглядеть.
Начала она к Коле приглядываться. И куда делась его безалаберность? Куда ушло желание доказывать свое хулиганское лидерство? Сколько проблем с ним было! Даже школьные принадлежности не приносил.
Неужто мать за голову взялась? Наконец, за ребенком следить начала?
Ситуация Коли проста и обыденна. Сколько таких семей видывала сельская учительница. У Коли семья полная: мать, отец, двое детей. Отец не то что бы пил, но случалось. И в момент пьяного веселья ужасно любил покуражиться над семьей. Смертным боем не бил, но мог организовать бессонную ночь, заставить слушать его бредни, топить баню, учить уроки среди ночи. Однажды в пьяном порыве порвал дневник и все тетрадки сына. Именно по пьяни снисходило на него желание заняться воспитанием жены и детей.
Старший сын закончил девять классов и был таков – уехал в райцентр, поступил в строительный колледж, дали общежитие. Подрабатывал, дома бывал редко. Он ещё застал вполне здоровое для семьи время. А Коле повезло меньше.
Колькина мать то ль так любила своего благоверного, то ль умом была недалека, но считала она, что жизнь такая сыновьям только на пользу. Отец – молодец, воспитывает.
А муж, дабы не выпивать в одиночку, наливал и ей, заставлял пить. И она пила, чтоб успокоить его, чтоб не расстраивать. Вот только, видимо, спиртное – не ее конек. После таких ночей с выпивками через меру и через силу на работу выйти она не могла, и в конце концов осталась без работы.
А дальше – больше. Сама она к спиртному была вроде и равнодушна: не пил муж, так и налаживалась жизнь, бралась и она за хозяйство, за Колю. Но срывался он, пила и она.
Вот только муж возвращался в прежнее русло нормально, а она постепенно совсем опустилась. Водка метит женские лица особенно беспощадно. Лицо ее стало одутловатым, синюшно-бордовым. Теперь уж муж смотрелся с нею рядом – огурцом. И естественно, такою женою он доволен не был, сыном младшим – тоже. Пьяное его воспитание участилось.
Наталья Дмитриевна в семье этой бывала. И одна, и с комиссией. С комиссией попали они на период довольно благополучный. Мать оправдывалась, беззубо улыбалась и кивала. Испуганный Колька хвалил маму, как мог.
Надо ли говорить, что в таких условиях ребенок в принципе не мог нормально осваивать школьную программу. Да что там программу, хоть бы не пропускал уроки, хоть бы в ранце имел то, что положено иметь ученику.
Но увы...
И не один он такой был в классе. Сколько матерей в селе вообще школу всерьез не воспринимали:
– Ну, и гоните его взашей, раз учиться не хочет. Некогда мне с ним возиться! – в прошлом году кричала мама Лёши Ревунова, – Зачем ему эта школа? Все равно в селе хвосты крутить быкам останется!
А учить надо всех. Задача учителя – настроить на учебу, даже вопреки родительскому мнению.
***
В декабре навалило снегу. Трудовик погнал мальчишек на расчистку дорожек. Ее четвероклассников – тоже. Наталья Дмитриевна бежала из дома – окно у нее в уроках.
– Коль, да у тебя шапка новая! – шапка ей приглянулась, ушанка с коричневым мехом, особенная, – Мама купила?
Колька греб лопатой снег, качал головой отрицательно.
– Отец? Нет? Подарил что ли кто? – выясняла она.
– Это баба Таня.
– Баба Таня? Какая баба Таня? – Наталья Дмитриевна, как правило, хорошо знала бабушек и дедушек своих учеников, если они хоть чуть принимали участие в их жизни.
Но мать Коли, Юлия Андреевна, не местная, родителей ее Наталья не знала. Внуком они не занимались совсем. А бабушка по отцу, насколько учителю было известно, находилась в сильном конфликте с сыном, они не общались. Да и не Татьяна она.
– Она мне троюродная бабушка, – глаза прячет.
– Троюродная? Так а где она живёт? – Наталья Дмитриевна уже начала понимать, что перемены, произошедшие с Колей в последнее время, наверняка как-то связаны с этой самой бабушкой.
– На Кировой улице. Неокрашенный такой дом. Номер двадцать.
– А... Ну, хорошо раз так. Уж больно шапка хороша. Смотри не теряй.
Наталья Дмитриевна поняла, что Коля тушуется, говорить о себе не очень хочет, поэтому разговор закруглила. Но не забыла. Надо будет выяснить, что там у мальчишки происходит, и что это за новая бабушка такая.
Но декабрь загрузил. Пришлось ехать на курсы повышения квалификации, потом – конец четверти, календарного года, потом – предновогодние хлопоты.
Вот и забежала она в супермаркет хоть что-нибудь прикупить к новогоднему столу. И тут встретила Колю. Внушительную тележку набирал: окорочка, консервы, фрукты, хлеб, молочное.
– Коль, маме помогаешь?
Кивнул, глаза отвел. Как-то не похоже совсем на него было такое вот поведение и вот такая помощь матери.
Господи, сколько билась она с ним в предыдущие годы! Неусидчивый, дерзкий, срывал ей уроки, на переменах дрался. А теперь ... глаза прячет, скромничает.
Вышла из магазина Наталья следом за учеником, и повели ноги в серых валенках за Колей.
Домой ли он ...?
Нет, не домой. На Кирова свернул, пошел по тропе меж сугробами. Значит к той самой неизвестной бабе Тане. Наталья решила не тянуть с выяснением – пошла следом, нашла дом под номером 20.
Да, добротный деревянный дом с голубыми наличниками. Расчищенный аккуратный двор. Во дворе – сруб-банька. Зашла в калитку. Рыжая собачонка подбежала к ногам, завиляла хвостом.
Наталья Дмитриевна постучала в дом.
– Коль! Коль! Ты что ли? – услышала женский голос.
– Нет, это..., – она случайно нажала на ручку и дверь открылась, – Ой! Простите. Мне бы Колю Новикова, он не у вас? Я его учительница..., – она шагнула в сени.
Дверь в дом приоткрылась, за нею показалась грузная круглолицая старушка с мягкой, будто чуть застенчивой улыбкой и голубыми, какими-то светлыми, будто тронутыми изнутри декабрьским отсветом солнца на чистом снегу, глазами.
Бабушка-забота, бабушка-доброта.
Поясница ее обмотана пуховым платком поверх халата, на ногах – обрезанные валенки, волосы седые, чуть растрепаны в пучке. Она сощурилась, вытащила из волос гребень, провела по волосам дважды.
– Учительница? Вот те ... А Колька... Во дворе он, курям даёт да снег чистит.
– Да я, собственно, и к Вам. Вы же Татьяна?
– Да-а, – кивнула и отстранилась, пропуская Наталью в дом.
Наталья шагнула и сразу как будто окунулась в детство. Сервант добротный старый, фотографии в железных рамках, скатерти, салфетки, самовар, вязаные из тряпочек дорожки, сушёная трава над ресторанной печкой, хоть в доме газ. На диване – спицы с вязанием, кошка рыжая потягивается.
Тот уют, который не воссоздать никакими дизайнерскими навыками – неповторимый, неломаный, неподдельный. А телевизор новый, довольно большой, современный.
– Я – Наталья Дмитриевна Потапова, учитель, а Вы...
– Татьяна Ивановна я, Киселева, – старушка явно растерялась, заволновалась.
– Татьяна Ивановна, да Вы простите, что я вот так – без приглашения. А Вы Новиковым кто будете?
– Я-то? Я ..., – она была пышнотелой, не совсем здоровой, стоять долго, видимо, не могла. Вздохнула, подошла к стулу и присела, – Да Вы проходите. Вон раздевайтесь да проходите. Я вот пироги сегодня пекла. Коля повидла купил. Просил с повидлом. А ведь повидло-то нынче жидкое, плохо вышло, повытекало. Но он все равно ест да хвалит. Вот и Вы попробуйте, – она встала, прошла на кухню вперевалочку, нажала на кнопку электрочайника.
Значит пили чай тут не только из самовара.
– Где там Колюня-то, не замёрз бы, – выглянула из окна хозяйка, – Старается всё.
– Может домой ушел? – спросила Наталья, вешая пальто на крючок.
– Чего? Домой? – вздохнула, расставляя чашки, дождалась, пока гостья придет на кухню, – Присаживайтесь. Вот что скажу Вам, а уж Вам судить да рядить. Я – человек больной, старый. Ноги у меня совсем не ходют. Одна живу. Племянница по мужу есть. Катя Киселева, может знаете?
– Катя? Да. Она ж у нас училась. Хорошо помню.
– Ну... Работает в городе неделю, а на выходные к бабке своей приезжает. Ну, и ко мне заворачивает по-родственному, за продуктами бегает. Самой-то мне уж до магазина не дойти. А тут вот занесло дороги-то, так и не была она, я две недели без хлеба сидела. Ну, это-то ладно, испекла вон, мука-то есть. А вот лекарства кончились...
– Татьяна Ивановна, я что-то не пойму, к чему Вы это? Коля Вам помогает?
– Да. Он – мне. А я – ему. Взаимовыгодное у нас содружество.
– А мать его в курсе? – нахмурилась Наталья, – Вы – родня с ними?
– В курсе. Дошла я ещё по теплу. Договорились, согласилась, что у меня он поживет. Хоть и не родня.
– Как это – поживет? Он ведь не собачонка. А отец? С отцом согласовывали?
– Так нету его. Вроде Коля сказал, что ушел от них отец. А мать ..., – баба Таня замолчала, сглотнула ком, подошла к чайнику, начала разливать чай, – Господи! Вы ж учительница! Школа целая! Завучи там разные у вас есть! Неуж не видели, как живёт мальчишка?!
– Видели. И с комиссией были. Но оснований к изъятию ребенка из семьи не было. Знаете, ребенка в детдом определить легко, но ведь они все дома жить хотят ... Да и мать старается.
– Вот и я про то ... Где он там? Да-а, когда в семье разлад, так и дому не рад, – выглянула в окно.
И вот в сенях что-то стукнуло, затопали живые ноги.
– Баб, а Гошку ты кормила? Можно я ее в сени пущу? Она замёрзла, наверное..., – уже в носках Коля зашел в дом, не видя ещё Наталью Дмитриевну, а как увидел, застыл на пороге.
Румяный, открытый и деловитый. Нравился он сейчас Наталье. Увидел ее и поник, складка меж бровей.
– Здрасьте!
– Да виделись, Коль. Я вот заглянула, как поживаешь посмотреть.
– Хорошо, – буркнул он, снял шапку, куртку.
– Мы вот тут чай собрались пить, – сглаживала Наталья Дмитриевна, видно было, что визит учительницы Колю расстроил, – А ты про собачку?
– Ага, – но уж и не до собачки ему.
– Пусти, Коль, пусти ее, – разрешила хозяйка.
Говорить при Коле о том, почему он здесь, было нельзя. Они пили чай, баба Таня показала какую кофту вяжет Коле. Кофта дивная, теплая, темно-коричневая. Наталья тоже когда-то вязала, но в последнее время дело это бросила, а сейчас заинтересовалась.
Потом Коля показал свой уголок. Небольшая комната с окном в сад – ветки яблони покачиваясь бьют по стеклу. Стол, аккуратно сложены книжки, наточены карандаши. Постель с пышными подушками.
– Я тут снежинки вырезаю, – начал убирать настриженные обрезки.
– К Новому году готовишься? – Наталья взяла снежинку, – Красиво. В класс нарежешь? Украшать будем кабинет на той неделе.
– Нарежу, – кивнул с готовностью.
– Коль, а у мамы когда последний раз был? – сменила тему.
Коля пожал плечами. Понятно – давно. Видимо, совсем не тянет.
Наталье было понятно – вопрос этот вот так оставлять нельзя, но и безотлагательным он не был. Вот оно – тепло настоящего дома, заботливая бабушка и пушистая перина, аромат кухни, бумажные снежинки и сложенная детская одежда на стуле, а еще деловитый настрой мальчишки. Что ещё нужно ребенку? Это и есть – покой. Атмосфера настоящего дома.
Наталья засобиралась, поблагодарила за чай.
– Всё хорошо, Коль. Замечательная у тебя бабушка. И тебя хвалила – помогаешь, молодец.
Они обменялись с Татьяной Ивановной телефонами, решили, что созвонятся.
А Наталья вышла и набрала номер матери Николая. Но телефон молчал, что было, в общем-то, неудивительно. Она направилась к Новиковым. Много вопросов было к матери.
Юлия была дома, встретив Наталью, начала суетиться. Схватилась за веник, начала мести. В доме нежилой запах, гнилостный, перегарный, тяжелый как копоть. Ковровые дорожки почернели – не видать рисунка, линолеум закрутился, в углах – барахло, света мало. Запущенный дом, чего уж.
– Топите? Прохладно что-то, – поежилась Наталья.
– Сейчас прибавлю, – шагнула к котлу Юлия.
Она была трезва. Самое время для разговора.
– Юлия Андреевна, а почему Коля живёт не дома? – спросила, а ответ напрашивался сам по себе: как тут жить-то?
– Так говорю ему: домой иди, а он не хочет, – в глаза Наталье она не смотрела.
– А муж Ваш где? Он не может повлиять?
– На работе он.
– На работе? А мне сказали, что ушел он.
– Ничего не ушел. Чего это сразу ушел-то? Прибежит ещё как миленький.
– Так значит всё же ушел?
– А Вам какое дело! Какое?! – вдруг взвелась хозяйка, но потом чуть притихла, – Личное это наше, разберемся.
– Юля, – Наталья была постарше, решила сменить тон на материнский, – У меня ведь много детей из неполных семей. И нет в этом ничего зазорного. У кого – помогают отцы, у кого – и забыли про то, что есть у них дети. Разные семьи есть. Но Вам, как мне кажется, надо определиться с помощью от мужа. Вы уж, если все ж разводится соберётесь, подумайте о содержании для Коли. Вот и сейчас. Как я поняла – с сентября он у бабы Тани, да?
– Примерно, – поранилась, трясла ладонь, – Так я его гнала что ли? Никто его не гнал. Пусть домой идёт.
– Ну, ребенок по определению должен жить дома, с родителями. А раз ушел, значит нужно сразу бить тревогу. Но ..., – Наталья боялась перегнуть.
Представила живо, что после этого разговора побежит мать к бабе Тане и насильно потянет сына домой. Она будет психовать, Коля, как волчонок, станет огрызаться, а может и драться, не желая возвращаться к матери, а баба Тане будет тихо плакать.
И причина всему этому – она.
И теплый дом бабы Тани представился, мерно урчащий телевизор, ветки яблони за окном, запах пирогов, стук вязальных спиц, рыжая кошка у теплого котла на вязаной дорожке и недорезанные снежинки ...
– А я болею сильно. Вот вылечусь, так может и заберу. И Лешка вернётся, заставит его..., – оправдывалась мать.
– Болеете? Ну, раз болеете, – Наталья сделала вид, что поверила, – Ладно, лечитесь. Но Коле мама нужна, да и материальная поддержка тоже. Не забывайте об этом. А мы тоже подумаем, чем вам помочь.
И на последок, э-эх, нарушая все правила, зачем-то добавила:
– Пусть пока у бабы Тани поживет.
... Дабы не нарушать, дабы не травмировать, дабы дать ребенку нормально встретить Новый год, дорезать снежинки ...
***