Борщ на плите булькал уже третий час. Говяжий, наваристый — как Андрей любит. Картошка с укропом остывала под полотенцем.
Я старалась. Честное слово — старалась.
Потому что знала: сегодня он придёт с отпускными. И нам предстоит тяжёлый разговор.
Точнее — мне предстоит тяжёлый разговор. Потому что пакеты в спальне я спрятала ещё до обеда. И с каждым часом они жгли мне совесть всё сильнее.
Андрей вошёл усталый, но довольный. Чмокнул меня в макушку, скинул ботинки.
— Пахнет обалденно. Что празднуем?
— Тебя жду, — я улыбнулась. Фальшиво, но он не заметил.
Он полез в карман куртки и достал конверт. Плотный, белый. Положил на кухонный стол.
— Сорок тысяч. Моя половина. У тебя тоже сорок пришло?
Я кивнула. Горло сжалось.
— Значит, восемьдесят есть. Завтра отвезу маме. Как раз до операции неделя, успеем все справки собрать.
Он улыбался. Светло так, открыто. Как будто гору свернул.
А я молчала. И молчание моё было громче любого крика.
— Кать? — он посмотрел внимательнее. — Ты чего?
— Андрей... Сядь.
— Да что случилось-то?
— Сядь, пожалуйста.
Он сел. Медленно. И я увидела, как в его глазах зажёгся страх.
— Катя. Где деньги?
— Я... — голос предательски дрогнул. — Я их потратила.
Тишина.
Только борщ булькает. И часы тикают над холодильником — бабушкины ещё, с кукушкой.
— Что значит — потратила?
Я встала и пошла в спальню. Достала пакеты. Три штуки, яркие, с логотипами бутиков.
Вывалила всё на диван. Пальто — двадцать две тысячи. Сапоги — пятнадцать. Сумка — восемь. Ещё какая-то мелочь — шарф, перчатки, помада.
Сорок пять тысяч. Даже больше, чем мои отпускные. Остальное — с карты сняла.
— Вот, — сказала я тихо. — Там распродажа была. Такие скидки раз в год бывают. Я не удержалась.
Андрей смотрел на гору вещей. Потом на меня. Потом снова на вещи.
Лицо его не выражало ничего. Это было страшнее крика.
— Скидки, — повторил он наконец. — Раз в год.
— Андрей, я понимаю, что ты злишься...
— Злюсь? — он встал. Резко, стул отъехал с противным скрипом. — Катя, моя мать три месяца не может нормально ходить. У неё грыжа. Ей каждый шаг — как ножом по позвоночнику. Я ей в глаза смотрел и обещал — обещал, понимаешь? — что мы соберём деньги.
— Я знаю...
— Знаешь?! — он схватил пальто, посмотрел на ценник. — Двадцать две тысячи! Это неделя в палате! Это обезболивающие на месяц! А ты... — он швырнул пальто обратно. — Ты на тряпки спустила!
— Это не тряпки! — вырвалось у меня. — Это качественные вещи! Мне тоже нужно во что-то одеваться!
— Одеваться?! У тебя шкаф забит под завязку!
— Барахлом! Китайским ширпотребом! Я пять лет ничего нормального себе не покупала!
Мы стояли друг напротив друга — как боксёры перед последним раундом.
— Пять лет, — процедил он. — А моя мать всю жизнь ничего себе не покупала. Чтобы я в школу ходил одетый. Чтобы в институте не голодал. Чтобы у нас свадьба была нормальная!
— Опять твоя мать! — я сорвалась. — Андрей, мы десять лет женаты! Десять! И все эти годы я слышу: маме надо, маме помочь, маме отвезти! А мне? Мне когда жить?!
— Тебе?! — он подошёл ближе, глаза бешеные. — Тебе — когда ты научишься думать не только о себе! Когда перестанешь быть эгоисткой!
— Я — эгоистка?!
— Да! Ты украла эти деньги!
Слово повисло в воздухе. Тяжёлое, страшное.
— Что ты сказал?
— Что слышала. Это были общие деньги. Семейные. На конкретную цель. А ты их присвоила. Без спроса. Без обсуждения.
Я села. Ноги не держали.
Он был прав. Господи, он был прав. Но признать это сейчас — означало признать, что я... кто? Воровка? В собственной семье?
— Я хотела сделать тебе сюрприз, — прошептала я. — Рубашку купила. Тебе. Думала — обрадуешься...
— Рубашку? — он горько усмехнулся. — Катя, мне не нужна рубашка. Мне нужно было знать, что я могу положиться на тебя. Что мы — команда. А ты...
Он замолчал. Отвернулся к окну.
— Что мне теперь матери сказать? Что операцию откладываем, потому что жене захотелось новые сапоги?
Я молчала. Слёзы текли по щекам, но я их не вытирала. Стыд жёг изнутри — такой, что хотелось провалиться сквозь землю.
Пальто лежало на диване. Красивое, бежевое, идеально на мне сидело. Я его в примерочной крутила минут двадцать. Чувствовала себя королевой.
А сейчас смотрела на него — и видела только цифры. Двадцать две тысячи. Неделя в палате. Обезболивающие на месяц.
— Можно вернуть, — сказала я вдруг. — Чеки сохранила. Бирки не срезала.
Андрей обернулся.
— Что?
— Вернуть. Всё вернуть. Завтра же. Деньги обратно на карту упадут за три дня.
Он смотрел на меня долго. Испытующе.
— А сапоги? Ты же их хотела.
— Хотела. Но не такой ценой.
Он сел рядом. Не обнял — ещё не простил. Но сел.
— Катя... Я не говорю, что тебе ничего не надо. Я не монстр. Но почему ты не сказала? Почему не обсудила со мной?
— Потому что знала, что ты скажешь «подожди». Как всегда. Сначала маме, потом ремонт, потом машину поменять... Я устала ждать.
— А я устал быть крайним. Зарабатываю, планирую, а потом — бац — и все планы в трубу.
Мы помолчали.
— Я верну, — повторила я. — Всё верну. Кроме помады — её распечатала. Но это пятьсот рублей.
— Пятьсот переживём, — он чуть усмехнулся. Бледная тень улыбки. Но хоть что-то.
На следующий день я поехала в торговый центр. С пакетами, с чеками, с остатками гордости.
Продавщица смотрела удивлённо:
— Всё возвращаете? Вам же так шло это пальто!
— Шло. Но есть вещи важнее.
Оформила возврат. Сорок три тысячи упали на карту через два дня — как раз к понедельнику.
Андрей отвёз деньги матери. Вместе — он настоял.
Мария Ивановна смотрела на нас обоих, на конверт, и в глазах у неё стояли слёзы.
— Ребятки... Спасибо. Я уж думала — придётся так и ходить скрюченной.
— Мам, всё будет хорошо, — Андрей обнял её. — Через неделю операция. Потом реабилитация. И будешь бегать, как молодая.
Обратно ехали молча. Но это было другое молчание — не злое, не холодное. Уставшее.
На светофоре Андрей вдруг сказал:
— Давай договоримся. После того как мама встанет на ноги — идём вместе и покупаем тебе пальто. Нормальное, хорошее. Не на распродаже.
Я повернулась к нему.
— Правда?
— Правда. Только в этот раз — вместе. Без сюрпризов.
Я взяла его за руку. Крепко.
— Договорились.
Прошло три месяца. Мария Ивановна после операции ходит с палочкой, но ходит. Говорит — впервые за год спина не болит.
А у меня новое пальто. Синее, не бежевое. Оказалось — синий мне идёт больше.
Выбирали вместе, час проторчали в магазине. Андрей ворчал, но терпел. А потом сказал:
— Красивая ты у меня. Даже без пальто — красивая. Но с пальто — совсем королева.
И знаете что? Это было приятнее, чем любая распродажа.
Подписывайтесь на канал — здесь истории о том, как не потерять главное ради второстепенного!
А вам случалось ссориться из-за денег? И как выходили из ситуации — миром или войной? 💔