Мы часто представляем войну как столкновение стали и снарядов, где решают генералы и миллионы солдат. Но иногда ключевую битву выигрывает один человек, чье оружие — не пистолет, а телефонная трубка, а боеприпасы — тонкое знание человеческой психологии. Май 1940 года. Франция трещит по швам под ударами вермахта. Кажется, судьба Парижа предрешена. Но в этот момент на сцену выходит не военный, а парфюмер. И история делает невероятный кульбит.
«Странная война» закончилась. Начался кошмар
10 мая 1940 года немцы начали блицкриг. Оборона союзников рухнула. Мощнейшая французская армия, считавшаяся лучшей в Европе, оказалась беспомощной перед тактикой танковых клиньев Гейнца Гудериана. Дороги на Париж были открыты. Паника охватила правительство. 10 июня столицу Франции объявили «открытым городом» (это означало отказ от обороны, чтобы избежать разрушений), началась спешная эвакуация в Бордо. Катастрофа казалась неминуемой.
И тут происходит нечто, до сих пор вызывающее споры историков. Немецкие танковые дивизии, уже вышедшие на оперативный простор, получили от самого Гудериана, а затем подтвержденный лично Гитлером, приказ: остановиться.
Да, вы не ослышались. Непреодолимая стальная лавина, в двух шагах от своей величайшей цели, замерла. На целых двое суток. Этот приказ стал одной из самых больших загадок Второй мировой. Что заставило нацистского лидера, жаждавшего триумфа, нажать на тормоз?
Закулисные игры: Парфюмер вступает в игру
Здесь и появляется наш главный герой — Жак Герлен, глава легендарного парфюмерного дома Guerlain. Он не был политиком. Он был аристократом духа, художником, чьим творениям поклонялся весь мир. И у него были связи. Одна из самых важных — близкая дружба со шведским графом Бернадоттом (да, тем самым, будущим королем Швеции).
В эти роковые дни Герлен, используя свои каналы, сумел выйти на высокопоставленных немецких военных, имевших доступ к Гитлеру. И он донес до них идею, которая, как он чувствовал, могла запасть в душу фюреру. Суть ее была не в военной, а в символической капитуляции.
Герлен, знавший об увлечении Гитлера архитектурой и историей, нарисовал картину: если Париж будет взят с боем, он превратится в руины, как Варшава. Мир осудит Германию как варваров. Но если город сдастся без сопротивления, если немцы войдут в него как хозяева, принимающие ключи от величайшей сокровищницы европейской цивилизации, — это будет величайшая пропагандистская победа. Триумф не силы, но превосходства. Гитлер сможет пройтись по Елисейским Полям не как разрушитель, а как наследник Карла Великого.
Двое суток, которые изменили всё
Что именно и как именно было сказано — детали этих переговоров до сих пор покрыты тайной. Но факт остается фактом: приказ о остановке поступил. Два дня — с 22 по 24 июня — немецкие танки простояли в бездействии.
Эти 48 часов стали спасением. Английский экспедиционный корпус и остатки французских армий получили бесценную передышку. Они смогли отступить, закрепиться и — что важнее — организовать эвакуацию из Дюнкерка. Ту самую «Операцию «Динамо», в ходе которой было спасено более 330 тысяч солдат. Эти люди стали костяком армий союзников в будущем.
24 июня Гитлер, наконец, разрешил войти в Париж. Город пал. Но он пал целым. Не было уличных боев, не было разрушенных мостов и сожженного Лувра. Немцы маршировали по пустынным проспектам под прицелами кинокамер.
Цена вопроса: Героический поступок или коллаборационизм?
После войны имя Жака Герлена не было воспето. Напротив, его действия были расценены многими соотечественниками как коллаборационизм. Он вел переговоры с врагом! Он способствовал легкой оккупации! Его подвергли «общественному осуждению» и временно отстранили от управления домом Guerlain.
Но давайте зададимся вопросом: что было бы, если бы не эти переговоры и не эта остановка? Париж, скорее всего, был бы жестоко разбомблен и разрушен в уличных боях. А Дюнкеркская эвакуация, без двух лишних суток, могла бы превратиться в бойню на пляжах. Сотни тысяч солдат попали бы в плен или были бы уничтожены.
Жак Герлен сделал циничный, страшный, но, возможно, единственно верный в той ситуации выбор. Он пожертвовал понятием «чести сопротивления любой ценой» ради спасения физической сущности Парижа и жизней сотен тысяч людей на берегу Ла-Манша. Он сыграл в психологическую игру с диктатором — и выиграл, обратив маниакальное тщеславие Гитлера против его же военной логики.
Его история — это не история мушкета или танка. Это история того, как понимание человеческой природы может быть сильнее самой мощной армии. Он не выстрелил ни разу, но, возможно, совершил один из самых значимых поступков в той войне. Иногда, чтобы быть героем, нужно иметь не только смелость, но и нос — в прямом и переносном смысле.