Идея посещения поликлиники возникла у Лидии Павловны не внезапно. Женщина то и дело вбрасывала в общий разговор в семейном чате осторожные реплики, рассчитанные на сына.
— Что-то сердце пошаливает последнее время… То застучит, как сумасшедшее, то замирает. Наверное, пора бы к кардиологу сходить. Только вот одной как-то страшновато, в этой очереди задохнуться можно, — говорила она за воскресным обедом, глядя в тарелку с борщом.
Или, глядя сериал, вздыхала:
— Ой, опять у героини аритмию нашли. Прямо как у меня. Только ей-то сын сразу лучших врачей нашел, а я все никак собраться не могу...
Катя старалась реагировать со свекровью нейтрально-деловито:
— Лидия Павловна, я могу вам помочь записаться через приложение, там и очереди нет. Или я могу с вами сходить?
Ответ был всегда один и тот же:
— Спасибо, Катюш, но ты же с детьми. Да и не женское это дело, со старухой возиться. Вот если бы Игорек нашел часок…
Этим уменьшительно-ласкательным она пользовалась только в моменты особой нужды, пробуждая во взрослом мужчине того самого маленького мальчика, которого мама водила когда-то за ручку.
Игорь в конце концов сдался. Не потому, что поверил в критичность состояния, а потому, что эти вздохи и намеки создавали чувство вины, которое мешало ему спокойно смотреть футбол или работать за компьютером.
— Кать, мне просто надо отвезти ее, отсидеть на приеме и привезти обратно. Делов-то. Зато потом будет спокойно, — объяснил он жене, которая лишь покачала головой.
— Игорь, она прекрасно съездит на такси или со мной. Ей просто твое внимание нужно, как актеру на спектакле. Именно твое.
— Да брось ты. Человеку плохо, поддержать надо.
День визита к врачу был назначен на среду. Утро началось с того, что Лидия Павловна, которая обычно будила всех в шесть утра звонком, на этот раз приехала сама, в своей самой "бедной" и поношенной кофте серого цвета.
— Я решила сама приехать, чтобы тебя не беспокоить, — сказала она голосом, в котором дрожали надрывные нотки.
— Мама, мы же договорились, я сам приеду, — вздохнул Игорь, доедая бутерброд.
— Не хочу обременять, сыночек. Ты работаешь, у тебя семья… Я уж как-нибудь...
Катя молча мыла посуду, наблюдая за спектаклем. Она видела, как Игорь внутренне напрягается, чувствуя себя последним эгоистом.
— Мама, не говори ерунды. Я сам тебе отвезу!
— Как хочешь, — покорно вздохнула женщина.
— Я поеду с нами. Мне нужно зайти к врачу за рецептом, — соврала на ходу Катя.
*****
Поликлиника была старой, с выцветшими стенами и запахом хлорки. Лидия Павловна, еще в машине бодро обсуждавшая соседку, едва переступив порог больницы, изменилась.
Ее плечи ссутулились, походка стала семенящей, неуверенной. Она крепче вцепилась Игорю в локоть, будто без его поддержки могла рухнуть на пол.
— Сыночек, тут скользко… Ой, народу-то сколько… Я, наверное, присяду, — Лидия Павловна опустилась на стул у стены и прикрыла глаза, изображая легкое головокружение от вида очереди.
Игорь бросился брать талончик и пробиваться к регистратуре. Катя осталась сидеть рядом, наблюдая за тем, как свекровь, едва он отвернулся, приоткрывает один глаз, чтобы оценить эффект.
Когда их вызвали в кабинет, Лидия Павловна разыграла настоящий шедевр мелодрамы. Врач, усталая женщина лет пятидесяти, спросила:
— Что вас беспокоит?
И тут началось. Голос Лидии Павловны стал тихим, слабым, слегка дрожащим. Она не просто перечисляла симптомы — она живописала картину угасания, делая паузы, чтобы посмотреть на Игоря, и ища в его глазах подтверждения своим страданиям.
— Доктор, я не знаю, жива ли я еще… — начала женщина, опуская глаза в пол. — Такая слабость, что с постели встать — подвиг. Сердце… ой, даже говорить страшно. То колотится, будто выпрыгнуть хочет, то затихнет — и думаю, все, остановилось. И в глазах темнеет. И голова пустая, ничего не соображаю. Словно я уже не я...
Игорь стоял, как вкопанный, его лицо выражало искренний ужас. Он слышал эти жалобы впервые.
Дома мать говорила о "шалостях" сердца, а здесь речь шла уже о предчувствии смерти.
— Давление меряете? — устало спросила врач, щелкая мышкой компьютера.
— Пробовала, доктор, но так трясутся руки, что ничего не понятно. Да и одна я, если станет плохо с тонометром на руке… Кому крикнуть?
Она снова посмотрела на Игоря. Этот взгляд говорил:
— Вот видишь, как я живу? В постоянном страхе одиночества и смерти.
Мужчина не выдержал и вставил реплику:
— Мама, я же говорил, звони в любое время!
— Не хочу тебя беспокоить, родной. У вас свои заботы, — прошептала она, и в этом шепоте было столько мученичества, что Катя, стоявшая за дверью и все слышавшая, почувствовала приступ тошноты.
Врач, видавшая подобные спектакли, провела осмотр. Измерила давление: 125/80.
Прослушала сердце: ритм четкий, шумов нет. Сняла ЭКГ: возрастные изменения, ничего критичного.
— По данным обследований, которые у вас есть, и по сегодняшнему осмотру, острых состояний я не вижу, — сказала женщина, выписывая направление на суточный монитор. — Да, есть возрастная тахикардия, возможно, ВСД. Нервы надо лечить. Попейте легкие успокоительные, гуляйте и не зацикливайтесь.
Но Лидия Павловне был нужен не диагноз, а процесс и публика.
— Как — не зацикливаться, доктор? — голос ее задрожал уже по-настоящему, от обиды. — Когда каждый день — борьба? Когда ты просыпаешься и не знаешь, доживешь ли до вечера? Вы думаете, я это придумываю? Спросите моего сына, как я иногда ночами задыхаюсь!
Она повернулась к Игорю, ища подтверждения. Он, пойманный врасплох, замер, потому что ничего не знал о ночных приступах.
Но отрицать их сейчас означало бы публично назвать мать лгуньей перед врачом. Он промямлил:
— Ну… мама, бывает, неважно себя чувствует…
На лице Лидии Павловны мелькнуло что-то вроде торжества, быстро смененного маской страдания.
Выход из кабинета был триумфальным. Она уже не просто держалась за Игоря — она почти на него повисала.
В коридоре, полном таких же пенсионеров, она громко, на всю очередь, сказала:
— Спасибо, сыночка, что не бросил свою старую мать. Без тебя я бы тут пропала. Совсем одна бы зачахла, и никто бы не заметил.
Это было сказано специально, чтобы все слышали и чтобы окружающие старушки кивали и смотрели на Игоря с одобрением, а на Катю — с немым вопросом: "А ты чего тут стоишь, как чужая?"
Игорь, краснея от этого публичного признания своей добродетели, старался идти увереннее, принимая на себя роль опоры.
В аптеке, куда они заехали по дороге, история продолжилась. Пока Игорь стоял в очереди за назначенными пустырником и глицином, Лидия Павловна сказала Кате, томно прислонившись к стойке:
— Вот видишь, Катюш, какой у меня сын золотой. Не каждый так о матери заботится. Цени его.
Наставление прозвучало так, будто Катя была не женой, а нерадивой конкуренткой, которую учат правилам.
Когда Игорь вернулся с пакетиком, она не взяла его сама, а позволила ему нести эти жалкие таблетки до машины.
Обратная дорога в машине проходила в монологе Лидии Павловны, обращенном к Игорю.
— Ты даже не представляешь, как мне сегодня было спокойно, что ты рядом. Я смотрела на тебя и думала: вот мой сын, моя опора. А то иногда кажется, что я никому не нужна, как выброшенный старый хлам. Но сегодня я почувствовала, что живу еще. Спасибо тебе, родной.
Она гладила его по плечу, пока он вел машину. Игорь молчал, но Катя видела, как его челюсть чуть напряглась.
Ему было и приятно, и неловко, и тягостно одновременно. Дома, когда Лидия Павловна, удалилась в свою комнату прилечь.
— Защелкните дверь, — бросила она им устала и скрылась с глаз.
— Ну что? Успокоился? — спросила Катя у мужа без всяких предисловий. — Она сильно больна?
— Врач сказала, ничего критичного. Нервы.
— Ага. Нервы, которые требуют исключительно твоего присутствия у кабинета врача в качестве живого свидетельства ее страданий и твоей вечной обязанности. Удобные нервы.
— Катя, хватит! Я просто помог матери! Что в этом плохого?
— Ничего. Если бы это была помощь, но это был спектакль, Игорь. И ты в нем играл главную роль. Роль подтверждения. Она не лекарства из аптеки хотела, а чтобы ты при всех — перед врачом, перед очередью, передо мной — признал ее самой несчастной и одинокой, а себя — ее спасителем и вечным должником. Она сегодня не здоровье проверяла, а рычаги управления тобой. И, судя по всему, они в идеальном порядке.
Игорь молчал. Ему нечего было возразить, потому что на каком-то глубинном уровне он и сам это чувствовал.
— И что ты хочешь, чтобы я сделал? Не водил ее к врачу?» — спросил он наконец, и в его голосе звучала беспомощность.
— Я хочу, чтобы ты видел разницу между реальной помощью и манипуляцией. Она может сходить к врачу с соседкой, со мной. Но ей нужно именно с тобой. Потому что только твое участие, вырванное через жалость и чувство долга, для нее важно. Сегодня она получила свое. Приготовься к новым спектаклям. Теперь у нее есть твои слова в коридоре поликлиники как доказательство того, что "сын сам видел, как мне плохо".
В этот момент из комнаты свекрови донесся слабый зов:
— Игоречек… Вы еще здесь? Можно мне водички? Горлышко пересохло…
Игорь закрыл глаза на секунду. Затем встал, налил стакан воды и понес его матери.
Катя не стала ничего больше говорить. Она просто сидела и смотрела, как муж, взрослый, умный, успешный мужчина, несет стакан воды женщине, которая только что прошла несколько сотен метров по поликлинике без одышки, но сейчас была слишком слаба, чтобы дойти до кулера.
Уехали они от свекрови только через час, потому что та находила для сына новую "помощь".