Виктор Павлович Громов всегда считал, что деньги — это кровь экономики. Но к шестидесяти пяти годам он понял горькую истину: иногда эта кровь становится ядом, отравляющим самых близких.
В то утро он не поехал в офис головной компании «Монолит». Вместо этого он сидел в неприметном кабинете частной клиники, слушая монотонный голос кардиолога.
— Виктор Павлович, я не пугаю. Я констатирую факт. Ваш «мотор» работает на честном слове и одной таблетке нитроглицерина. Вам нужен покой. Не «отпуск на Бали» с телефоном у уха, а настоящий покой. Стрессы вам противопоказаны категорически. Любой сильный эмоциональный всплеск может стать последним.
Громов вышел из клиники, сел в свой «Майбах» и впервые за долгие годы приказал водителю ехать не в центр, а в парк. Ему нужно было подумать. Вопрос о преемнике, который висел в воздухе последние пять лет, теперь стал вопросом жизни и смерти.
У него было трое сыновей. Три надежды, которые превратились в три разочарования.
Старший, сорокалетний Олег — финансовый директор. Человек-калькулятор. Виктор помнил, как неделю назад случайно услышал разговор Олега с женой Ингой.
— Потерпи, дорогая, — говорил Олег, нервно расхаживая по коридору офиса. — Старик сдает. Я видел его анализы. Год, максимум два — и всё это будет нашим. Тогда и купим тебе тот остров.
Эти слова резанули отца больнее, чем диагноз врача. Его не любили — его терпели, как досадное препятствие на пути к наследству.
Средний, Артем, тридцатипятилетний директор по развитию, был другим. Он был игроком. Слабым, ведомым, жадным до блеска. Его жена Жанна, бывшая модель с хваткой бультерьера, крутила им как хотела. «Монолит» для Артема был просто бездонной бочкой, из которой можно черпать деньги на спорткары, любовниц и капризы жены. Виктор знал, что Артем берет откаты у подрядчиков, но до поры закрывал на это глаза, надеясь, что сын одумается. Не одумался.
И был младший. Пашка. Поздний ребенок, родившийся, когда Виктору было уже сорок. Паша вырос странным. Он отказался от престижного МГИМО, пошел в техникум, стал автомехаником.
— Мне нравится чувствовать, как механизм оживает под руками, пап, — говорил он, вытирая мазут с лица. — А в офисе у тебя... там воздух мертвый. Там людьми торгуют.
Паша жил в Бирюлево, в ипотечной однушке, ездил на старом «Форде» и раз в месяц привозил отцу банку собственноручно засоленных огурцов. Братья называли его «блаженным», невестки морщили напудренные носы при его появлении.
Сидя на скамейке в парке, Виктор Павлович принял решение. Жестокое. Рискованное. Но единственно верное.
— Алло, Борис? — набрал он номер своего друга и главного юриста. — Готовь документы. Мы начинаем операцию «Банкрот». Да, полную блокировку. Да, арест имущества. Сделай так, чтобы к вечеру я был нищим. И позови детей. Спектакль начинается.
Особняк Громовых в Барвихе напоминал музей. Античные статуи, подлинники Айвазовского на стенах, люстры из горного хрусталя. Все это кричало о власти и деньгах. Сегодня вечером этот крик должен был смениться воем.
Семья собиралась медленно. Первыми прибыли Олег и Инга. Инга, сверкая бриллиантами, сразу направилась к бару.
— Виктор Павлович, — протянула она, даже не глядя на свекра. — У вас в саду рабочие так шумят, ужас. Мы с Олегом подумываем сменить ландшафтного дизайнера, когда... ну, в будущем.
«Когда я сдохну», — мысленно закончил за неё фразу Виктор.
— Олег, как дела в отделе? — спросил отец.
— Нормально, пап. Рынок штормит, но мы держимся, — соврал сын, пряча глаза. Он не знал, что отец в курсе его махинаций с отчетностью.
Следом влетели Артем и Жанна. Жанна была в ярости.
— Вы представляете! — с порога закричала она. — Мне отказали в VIP-ложе в Большом! Сказали, бронь снята! Артем, ты же звонил им?!
— Звонил, зайка, звонил, это ошибка! — лепетал Артем.
Виктор усмехнулся про себя. Бронь снял он. Это был первый звоночек, который они не услышали.
Павел приехал последним. Он вошел через кухню, поздоровавшись с поварихой тетей Машей, которая тайком сунула ему пирожок. В гостиную он вошел тихо, в чистых, но потертых джинсах и простом свитере.
— Привет, пап, — он подошел и, в отличие от братьев, просто обнял отца. — Ты бледный. Опять сердце?
— Устал, Паша. Просто устал.
Когда все сели за огромный дубовый стол, напряжение можно было резать ножом. Невестки демонстративно игнорировали Павла. Братья перебрасывались фразами о котировках, курсах валют и новых машинах, словно соревнуясь, кто больше потратил на этой неделе.
Виктор Павлович отложил вилку. Звук металла о фарфор прозвучал как выстрел.
— Я собрал вас, потому что должен сообщить новость.
— Надеюсь, ты купил нам тот участок в Крыму? — хихикнула Жанна, наливая себе вина.
— Нет, Жанна. Я не купил участок. И больше ничего никогда не куплю.
Он встал, опершись руками о стол.
— Сегодня утром компания «Монолит» объявлена банкротом.
Тишина, повисшая в комнате, была оглушительной. Инга замерла с бокалом у рта. Олег поперхнулся.
— Что? — переспросил Артем. — Пап, это несмешно. У нас капитализация три миллиарда.
— Была. Три миллиарда долгов. Партнеры, которым я доверял, вывели активы. Счета арестованы. Час назад мне звонили приставы. Этот дом, — Виктор обвел взглядом роскошную залу, — забирают за долги. У нас есть 48 часов, чтобы выехать.
— Подожди... — Олег побледнел, его лоб покрылся испариной. — А мои счета? Мои бонусы?
— Все заморожено, Олег. Ты — финансовый директор. Ты несешь субсидиарную ответственность. Твои карты заблокированы.
Начался хаос. Это было похоже на пожар в курятнике.
— Этого не может быть! — визжала Жанна. — У меня поездка в Милан! У меня предоплата за шубу! Артем, сделай что-нибудь! Ты мужик или кто?!
— Папа, ты старый идиот! — заорал Олег, вскакивая и опрокидывая стул. — Как ты мог это допустить?! Ты просрал наше будущее! Ты понимаешь, что нас теперь посадят?!
— Не нас, а меня, — тихо сказал Виктор. — Основной удар я беру на себя. Но мне нужна помощь. Мне негде жить. И мне нужен хороший адвокат, на которого у меня нет денег.
Он посмотрел на старшего сына. Взгляд, полный надежды (как им казалось) и отчаяния.
— Олег, у вас большой дом. Пять спален. Пустите меня на первое время? Пока суд не решит...
Олег и Инга переглянулись. В глазах невестки читался холодный расчет.
— Виктор Павлович, — ледяным тоном начала она. — Вы же понимаете... У нас сложный период. Мы планируем ребенка. Стрессы, полиция, обыски... Нам это не нужно. К тому же, мы сейчас будем спасать свои активы, нам не до вас.
— Да, пап, — поддакнул Олег, отступая к двери. — К нам нельзя. Ты токсичен сейчас. Любая связь с тобой потопит и нас окончательно. Разбирайся сам.
— Артем? — Виктор повернулся к среднему.
Жанна опередила мужа:
— Ни за что! У нас мама приезжает из Саратова! И вообще, у меня аллергия на стариков! Артем, пошли отсюда, надо звонить юристам, пока они не добрались до моей машины!
Сцена была отвратительной. Люди, которые еще пять минут назад пили его вино и ели его хлеб, теперь смотрели на него как на прокаженного. Инга, думая, что ее никто не видит, быстрым движением смахнула со столика серебряную статуэтку лошади работы Фаберже и сунула ее в сумку. Жанна схватила со стола серебряную ложку.
— Значит, на улицу? — спросил Виктор в пустоту.
— В дом престарелых, пап, — бросил Олег уже из прихожей. — Государственный. Там тебя примут. Прощай.
Они убегали. Убегали, спасая свои шкуры, свои бренды, свои жалкие ценности. Хлопнула тяжелая дубовая дверь. В доме стало тихо.
Виктор Павлович опустился в кресло. Сердце сжало тисками. Он знал, что они алчные, но не думал, что настолько. Ему казалось, что он воспитал монстров.
— Пап...
Голос раздался совсем рядом. Виктор вздрогнул. Он забыл про Павла. Младший сын все это время сидел неподвижно, сжимая кулаки.
— Ты почему не убежал? — горько усмехнулся отец. — У тебя даже взять нечего, счета пустые.
— Дурак ты, батя, — беззлобно сказал Павел. Он подошел, налил стакан воды и протянул отцу. — Пей. И успокойся.
— Ты слышал? Я нищий, Паша. Я банкрот.
— И что? — Павел пожал плечами. — Руки-ноги целы? Голова на месте? Значит, прорвемся.
— Мне жить негде.
— Как это негде? А у меня? Да, хоромы не царские, однушка в Бирюлево. Но диван на кухне раскладывается, он удобный, ортопедический. Я там лягу, а тебе комнату отдам. Телевизор есть, холодильник полный.
Виктор посмотрел на сына. В глазах Павла не было страха. Не было расчета. Была только простая, мужицкая уверенность.
— А на что жить будем? Мне лекарства нужны дорогие.
— Я работаю, пап. Руки есть. Возьму лишние смены в сервисе. Ребята помогут. У меня отложено немного, тысяч двести на ремонт машины, но черт с ней, с машиной. Тебе нужнее. Не дрейфь, Громовы не сдаются. Собирайся.
— Куда?
— Домой. Ко мне. Здесь тебе оставаться нельзя, раз приставы едут. Бери самое необходимое. Документы, смену белья, таблетки. Остальное наживем.
Дорога до окраины Москвы заняла полтора часа. Старенький «Форд» Павла тарахтел, печка работала с перебоями, но Виктору Павловичу было тепло. Тепло от мысли, что он не ошибся хотя бы в одном.
Квартира Павла располагалась на пятом этаже обычной «хрущевки» без лифта. Поднимаясь по лестнице, исписанной подростками, Виктор задыхался, и Павел бережно поддерживал его под локоть.
— Ничего, пап, сейчас придем. Третий этаж... Четвертый... Вот и пришли.
Квартира была крошечной. Узкий коридор, заставленный коробками с запчастями. Кухня, где с трудом могли развернуться двое. Но здесь было... чисто. И пахло домом. Не стерильным музеем, а жильем. На подоконнике рос одинокий кактус, на столе стояла вазочка с сушками.
— Ты проходи, садись, — суетился Павел. — Я сейчас пельмени сварю. Домашние, соседка тетя Валя лепила. Под водочку — милое дело. Тебе же можно немного, для снятия стресса?
Виктор огляделся. На стене висела фотография: он, Виктор, молодой и сильный, держит на руках пятилетнего Пашку. Рядом — мама Паши, покойная Вера. У старших сыновей в домах не было фотографий родителей. Только свои портреты.
За ужином Павел рассказывал о работе. О том, как они с мужиками восстанавливали раритетную «Волгу», как приблудился котенок в сервис. Он говорил о простых вещах, стараясь отвлечь отца от мыслей о крахе.
— Паш, — прервал его Виктор. — А ты не боишься? Ведь если на меня заведут уголовное дело, тебя тоже затаскают. Ты сын.
— Пускай таскают, — нахмурился Павел. — Я тебя не брошу. Мы с тобой, батя, одной крови. А деньги... Деньги — это навоз: сегодня нет, а завтра воз.
Виктор едва сдержал слезы. Он вспомнил, как Олег сегодня кричал про «токсичность».
— Я должен тебе признаться, Паша.
— В чем? Что у тебя есть заначка в Швейцарии? — усмехнулся сын.
— Нет. В том, что я горжусь тобой.
В это же самое время в элитном ресторане в центре Москвы, в отдельном кабинете, сидели Олег и Артем. На столе стояла пустая бутылка виски за тысячу долларов.
— Что делать будем? — спросил Артем, нервно теребя салфетку. — Юристы говорят, если докажут преднамеренное банкротство, у нас могут конфисковать и личное имущество, если докажут, что оно куплено на выведенные средства.
— Надо переписывать всё, — Олег был бледен. — Срочно. На жен, на тещ, на подставных лиц. И нужно официально отречься от отца.
— Как это?
— Подписать бумаги, что мы не имели отношения к его делам, не знали о махинациях и разрываем с ним финансовые связи. Завтра же. Я позвоню его юристу Борису. Скажу, что мы готовы сотрудничать со следствием, лишь бы нас не трогали. Сдадим старика с потрохами.
— Жестко, — поморщился Артем. — Все-таки отец.
— Отца больше нет! — рявкнул Олег. — Есть старый неудачник, который хочет утянуть нас на дно. Ты хочешь в тюрьму? Хочешь жрать баланду?
— Нет.
— Тогда завтра в девять утра едем в особняк. Я уверен, он еще там, собирает свои манатки. Заставим его подписать дарственную на остатки, если они есть, и отказ от претензий к нам. Пусть валит к своему Пашке-дурачку.
Они чокнулись дорогим виски, не зная, что подписывают себе приговор.
Утро в Бирюлево выдалось серым. За окном выли сирены скорой помощи, где-то ругались соседи, деля парковочное место. Но Виктор Павлович Громов проснулся с удивительным чувством легкости. Он спал на раскладном диване, который скрипел при каждом повороте, но спал крепче, чем на своем ортопедическом матрасе за полмиллиона рублей.
На кухне уже гремела посуда.
— Проснулся, батя? — заглянул в комнату Павел. Он был уже одет в свежую рубашку. — Давай к столу. Яичница с помидорами и кофе. Растворимый, правда, извини.
— Ничего, Паша. Растворимый тоже кофе.
За завтраком Виктор молчал, обдумывая предстоящее. Ему было жаль. Не денег, не бизнеса, а того образа семьи, который он носил в голове тридцать лет. Он придумал себе идеальных сыновей, а реальность оказалась куда прозаичнее.
— Паш, нам надо вернуться в особняк, — сказал он, отодвигая пустую тарелку.
— Зачем? — нахмурился сын. — Олег же ясно сказал: не появляться. Охрана не пустит.
— Пустит. Я вчера вечером, пока ты спал, позвонил Борису. Назначил им встречу. Сказал, что готов подписать все, что они хотят, лишь бы они не попали под удар.
Павел покачал головой:
— Ты слишком добрый, пап. Они тебя предали, а ты их спасаешь.
— Поехали, сынок. Это нужно закончить.
Дорога обратно в элитный поселок казалась вечностью. Когда старенький «Форд» Павла подъехал к кованым воротам, охрана, обычно строгая, молча открыла проезд. Виктор заметил, что начальник смены, увидев его, отдал честь, чего никогда не делал перед Олегом.
У парадного входа уже стояли машины братьев. Черный «Гелендваген» Олега и спортивный «Порше» Артема. Они выглядели как хищники, готовые растерзать добычу.
Братья стояли на крыльце, нервно куря. Рядом с ними переминались с ноги на ногу их жены.
— Явились, — сплюнул Артем, увидев отца, выходящего из дешевой машины сына. — Ну что, старик, привез документы? Мы торопимся. У нас жизнь рушится из-за тебя, надо спасать остатки.
Виктор Павлович выпрямился. В его осанке, несмотря на поношенный пиджак, было что-то царственное.
— Пройдемте в кабинет.
В кабинете, обшитом дубовыми панелями, пахло дорогим табаком и напряжением. За массивным столом сидел Борис Ефимович, юрист Громова. Перед ним лежали две стопки папок.
Виктор сел во главе стола. Павел остался стоять у двери, скрестив руки на груди. Ему было неуютно в этом доме, который теперь казался ему склепом.
— Давайте без прелюдий, — начал Олег, бросая на стол свою папку. — Вот соглашение. Ты, отец, подтверждаешь, что мы не знали о твоих махинациях, что мы не участвовали в управлении теневыми схемами. И ты отказываешься от любых претензий на наше личное имущество. Подписывай, и мы разбегаемся. Я даже готов дать тебе пятьдесят тысяч... рублей. На первое время.
— Щедро, — усмехнулся Виктор. — Но у меня есть свои документы.
Он кивнул Борису. Юрист раздал присутствующим папки.
— Что это? — подозрительно спросила Инга, открывая файл.
— Это документ о полном разрыве финансовых отношений, — пояснил Борис Ефимович. — Подписывая его, вы юридически подтверждаете, что не имеете никаких прав на активы Виктора Павловича — ни на текущие, ни на будущие. Взамен вы полностью освобождаетесь от субсидиарной ответственности по долгам «Монолита».
— То есть, если тебя посадят и конфискуют все, к нам не придут? — уточнила Жанна, жадно вчитываясь в строки.
— Именно так. Ни копейки долга на вас не повесят. Но и наследства вы не увидите.
— Да какое там наследство! — махнул рукой Артем. — Долги одни. Давай ручку!
Они подписывали бумаги с пугающей скоростью. Олег рвал бумагу пером, торопясь зафиксировать свою безопасность. Жанна подгоняла мужа. Инга уже мысленно продавала свою коллекцию сумок, чтобы уехать в Дубай.
Только Павел не подошел к столу.
— А ты, Паша? — спросил Олег ехидно. — Не хочешь спасти свою шкуру? Тебя же тоже приплетут.
— Я от отца не отказываюсь, — тихо ответил Павел. — Пусть приплетают. Вместе расхлебывать будем.
Когда последняя подпись была поставлена, Борис Ефимович аккуратно собрал документы и убрал их в сейф. Щелчок замка прозвучал в тишине как выстрел стартового пистолета.
Виктор Павлович медленно встал. Он нажал кнопку на пульте, и тяжелые шторы на окнах автоматически раздвинулись, впуская яркий солнечный свет. Затем он нажал другую кнопку, и на стене ожила плазменная панель.
На экране светился график. Зеленая линия уверенно ползла вверх.
— Что это? — прищурился Олег.
— Это, — голос отца стал жестким, как бетонная свая, — котировки акций холдинга «Монолит» на Лондонской бирже. Сегодня утром они выросли на двенадцать процентов.
— Но... ты же банкрот! — взвизгнула Жанна. — Ты сам сказал! Приставы, счета...
— Я солгал.
В кабинете повисла тишина. Такая густая, что было слышно, как жужжит муха, бьющаяся о стекло.
— «Монолит» никогда не был банкротом, — продолжил Виктор, обходя стол и подходя к Павлу. — У нас рекордная прибыль за квартал. Счета ломятся от денег. Этот дом никто не забирает. Я просто хотел узнать, чего стоят мои дети.
Лица Олега и Артема начали менять цвет. От мертвенно-бледного до пунцового. Инга выронила сумочку.
— Это... шутка? — прохрипел Артем. — Пап, ты что, проверял нас? Ну ты даешь! Ха-ха! Мы же просто... мы испугались! За тебя испугались!
— Вы испугались за свои шкуры, — отрезал Виктор. — Я видел ваши глаза. Я слышал ваши слова. «Старый идиот», «токсичный актив», «сдать в ломбард». Вы продали меня за гарантию безопасности. И вы подписали это.
Он указал на сейф.
— Вы добровольно отказались от всего. От бизнеса, от наследства, от моей помощи. Юридически вы мне теперь — чужие люди.
— Папа! — Инга бросилась к нему, пытаясь схватить за руку. — Ну прости! Мы же на нервах! Мы тебя любим!
Виктор отдернул руку, словно от ожога.
— Инга, — ледяным тоном произнес он. — А теперь открой свою сумку.
— Что? — женщина замерла.
— Открой сумку. Или я вызову охрану и полицию. Семен видел по камерам, как ты вчера украла серебряного коня Фаберже.
Это был конец. Инга разрыдалась, размазывая тушь, и дрожащими руками вытащила статуэтку. Олег стоял, опустив голову, не в силах посмотреть на отца. Стыд, смешанный с ужасом от потери миллионов, сжигал его изнутри.
— Вон отсюда, — тихо сказал Виктор. — Квартиры и машины, которые я вам подарил, остаются у вас. Я не зверь. Но больше вы не получите ни копейки. Корпоративные пропуска аннулированы. Вы уволены. Живите как знаете.
Братья поплелись к выходу, как побитые псы. Жанна рыдала в голос, проклиная тот момент, когда не позволила Артему взять отца к себе.
Когда дверь за ними закрылась, Виктор Павлович повернулся к Павлу. Младший сын стоял ошарашенный.
— Пап, ты серьезно? Это все... спектакль?
— Это была жизнь, Паша. Урок.
Отец положил тяжелую руку на плечо сына.
— Познакомься с новым генеральным директором «Монолита».
— Со мной? — Павел испуганно отшатнулся. — Пап, я гайки кручу! Я в твоих отчетах ничего не понимаю! Я развалю все!
— Не развалишь. У тебя есть то, чего нет у них — совесть. А бизнесу научишься. Борис поможет, я подскажу. Ты начнешь с низов управления, пройдешь обучение. Но главное — я теперь знаю, кому могу доверить спину.
Прошло семь лет.
На парковке перед небоскребом «Монолит Сити» остановился черный седан. Из него вышел молодой, подтянутый мужчина в строгом костюме. Это был Павел Громов. За эти годы он изменился. Исчезла неуверенность, в глазах появился стальной блеск, но улыбка осталась той же — открытой и доброй.
Он не стал акулой бизнеса в привычном понимании. Он стал строителем. Под его руководством компания запустила программу доступного жилья для молодых семей, которую конкуренты называли «безумием», а народ — спасением. Прибыль росла, потому что люди доверяли Громову-младшему.
Павел вошел в холл. Охранники почтительно кивнули:
— Доброе утро, Павел Викторович!
— Доброе, Михалыч. Как внучка? Поправилась?
— Да, спасибо вашим врачам, Павел Викторович! Дай бог здоровья!
В кабинете генерального директора, у панорамного окна, сидел Виктор Павлович. Он сильно постарел, ходил теперь с тростью, но выглядел абсолютно счастливым. Он играл в шахматы с семилетним мальчиком — своим внуком, сыном Павла и его жены Лены, простой медсестры, с которой Павел познакомился, когда возил отца на процедуры.
— Деда, мат! — радостно закричал мальчик.
— Ах ты, стратег! — рассмеялся Виктор. — Весь в отца!
Судьба остальных членов семьи сложилась иначе.
Олег Громов так и не смог оправиться от удара. Потеряв должность и статус, он пытался начать свой бизнес, но без отцовского ресурса быстро прогорел. Инга бросила его через полгода, когда поняла, что «золотой дождь» закончился. Она уехала охотиться за миллионерами в Дубай, но возраст брал свое, и теперь она работала администратором в салоне красоты. Олег жил в той самой квартире, которую оставил ему отец, работал начальником отдела продаж в небольшой фирме и по вечерам пил дешевый виски, вспоминая упущенные возможности. Он так и не позвонил отцу. Гордыня оказалась сильнее раскаяния.
Артем и Жанна развелись еще громче. Жанна отсудила у мужа почти все имущество и ушла к владельцу сети автозаправок, который был на двадцать лет старше нее. Артем, оставшись у разбитого корыта, прошел через тяжелую депрессию. Он продал свой «Порше», пропил деньги, но, достигнув дна, сумел оттолкнуться. Удивительно, но именно крах заставил его повзрослеть. Сейчас он работал прорабом на стройке — в компании конкурентов. Он часто видел Павла по телевизору и каждый раз чувствовал укол совести. Однажды он даже набрал номер брата, но сбросил вызов перед гудком. Стыдно.
— Паш, — Виктор Павлович отвлекся от шахмат. — Там звонили из благотворительного фонда. Просят увеличить финансирование детского дома.
— Подпиши, пап, — улыбнулся Павел, разбирая документы на столе. — Ты же у нас почетный президент фонда. Твое слово — закон.
Вечером они все вместе — Виктор, Павел, Лена и маленький Витя — ужинали в том самом особняке. Теперь здесь не было холодного блеска. По дому были разбросаны игрушки, на кухне пахло пирогами, а на месте украденной когда-то серебряной лошади стояла поделка из шишек, сделанная внуком.
— Знаешь, — сказал вдруг Виктор, глядя на свою настоящую семью. — Я тогда потерял три миллиарда нервных клеток. Но я приобрел кое-что подороже.
— Что, деда? — спросил внук.
— Уверенность, малыш. Уверенность в том, что когда меня не станет, этот мир останется в хороших руках.
За окном падал мягкий снег, укрывая старые следы и обиды, оставляя только чистый белый лист для новой истории рода Громовых.
